Альбрехту Дюреру

Я видел чудесных зверей
И чудовищных женщин
С холстов улыбались горгоны,
Трубили рога,
И путник, пришпорив,
по снегу всё мчал рысака.
С далёких небес громко падали
Ржавые звёзды
Коррозии песнь разносилась
По граду и миру.
Ах, бедный Альбрехт,
По каким Вас пещерам Платона
Суровая жизнь во шестнадцатом веке носила?
Вот жили бы позже, писали б себе куртизанок,
Их спален и платьев
благоуханный изнанок.
Молочные вымя и плечи, покрытые пледом,
Столы, что накрыты роскошно
обильным обедом,
И были бы Вы нежны, как Вато,
В котором нас не возмущает ништо.
Но выбрали, Альбрехт, себе вы эпоху иную
Европу растерзанную и молодую
Холодные краски печальной Германии,
Отсутствие ласки и даже внимания.
Быть может, затем Вы писали настойчиво бога,
Что в целом вокруг его было не очень и много.
И смерть торжествует, и шествует ад вслед за нею,
Поскольку не видно конца, лишь грачи над аллеей
Клюют потихоньку глаза у повешенных татей
Иного под Нюрнбергом не услыхати.
И те, кто за Папу и те, кто за новые вехи,
Грызут и клюют, распинают и жгут, человеки.
И всадники скачут, за ними война, мор и голод
Блудница страшна, снег кровав и разрушена школа.
Да, в этой юдоли, не знаешь,
Зачем и проснуться
И чем на холсте снов кошмары
С утра обернутся?
Горят города и пророки идут и уходят,
Столетья текут,
мор и глад до сих пор происходят
Хоть нас от тебя отделяет
уже пять столетий
Мы до сих пор смотрим
на мир твой суровый, как дети.
И видим себя на картинах,
с опаской, и глядя в провал,
Надеемся,  всё нас минует,
Что ты рисовал.