Рай

Я как все когда-нибудь умру.
Как всегда, непонятым и слабым.
На сыром кладбищенском ветру
Заревут неискренние бабы.
Пьяный поп, формально и спеша,
Посулит мне райские ворота,
И моя бессмертная душа
Улетит в неведомое что-то.


От меня останется всего
Пара тысяч стареньких молекул,
По привычке верящих в родство
С человеком, бывшим человеком.
И держа смешной, но крепкий строй,
В тех мирах, что для живых чужие,
Все они, всё то, что было мной,
Вдруг влетят в ворота золотые.


И Петру влетит из-за меня
Справедливо и вполне по делу:
Мол, зачем тут всякая х..ня,
Что, живя, плевать на рай хотела?
Мол, живой ехидством глупых дум
Нёс он вере лишь одни потери.
Мол, такой пусть жарится в аду,
Хоть и в ад он, кажется, не верил.


И когда, боясь утратить след,
Потрусит за мной вахтер-апостол,
Я спрошу его: скажи-ка, дед,
Отчего здесь тишь, как на погосте?
Отчего, гитарами звеня,
Нас Высоцкий с Цоем не встречают?
Где все те, талантливей меня?
Ведь с Земли сюда их провожают.


Он мигнет, укрывшись в воротник,
И шепнет дрожащими губами:
«Ты, похоже, к вольнице привык,
Ну а здесь же – зона, между нами...
Да, жратва, да, ванны и массаж,
Из стихов одни псалмы да оды,
Только примет санаторий наш
Лишь людей, не ведавших свободы».


И шагнув обратно за порог,
Без лукавства, злобы и ехидства
Я спрошу его: а есть ли Бог?
Просто так спрошу, из любопытства.
Я спрошу: зачем Он нужен, дед,
Раз свобода ничего не значит?
А старик... он промолчит в ответ.
Промолчит... и, кажется, заплачет.