Лейтенантский патент д Артаньяна. Миледи и все, вс

  (предыдущая глава из романа «Миледи и все, все, все»
     «Зло казнено! Да здравствует преемница»!
        http://www.stihi.ru/2018/05/13/3518)

...Бойцами-одиночками гордится
суровый мир, когда те на коне.
Страдальцев, доведённых до кондиций,
мир вытолкнет, оставив без корней.

Задира, к небывальщине лояльный,
свою захватит    сам    Планиду в плен:
пройдя период ручкоцеловальный,
возьмёт Судьбу, как даму, без проблем.

Как скуки, так и подлости банальной
довольно накопил беспутный мир,
но одиночки  ярости  фатальной,
которым хАос   рук   не заломил,

привносят в явь не просто непреклонность,
но самый дерзкий вызов, неуёмность.
Неважно     кто     ты: бедный волонтёр,
иль конный королевский мушкетёр.
             .                .               .
Герой наш   вновь  – живой и не разбитый.
И вот, когда знакомство с Афродитой
внесло в жизнь д'Артаньяна некий смысл,
друзья Атос, Портос и Арамис

оставлены в    неведении    были
по части кардинальских всех щедрот.
Юнец мог в     пыль    быть втоптан, но род пыли
ему достался звёздный. Быстрый взлёт –

такое ведь    случается     порою –
с низов до лейтенанта для героя,
сказавшего былой любви «прости»,
стал верным шансом вновь произвести

на Афродиту сходу впечатленье.
Теперь уж как-то было не к лицу
остаться без патента удальцу,
отдав друзьям, на их же усмотренье,

возможность имя  чьё-то  занести.
Герой мог и  себя  внести  легко бы
и стал бы карьеристом высшей пробы,
но честью поступаться не в чести

у сына своего отца-гасконца.
В раздумьях проходили день за днём.
Всходило и опять садилось солнце,
вертелся дух юнца веретеном,

а чаши на весах всё колебались.
Но д'Артаньян однажды вперил палец
сердито в   отражЕние  своё:
«Честь и принципиальность не старьё,

чтоб ими пренебречь, взяв курс на завтра!
Пусть ты в плену любовного азарта,
но как посмел забыть ты о друзьях,
ничтожный меркантильный вертопрах»!?

Двойник зеркальный с лёгкою ухмылкой
ответил после паузы: «Ты прав»…
Герой застал Атоса за бутылкой.
Губами к ней в последний раз припав,

хозяин дал понять, что пьёт остатки.
Гость, выпалив всё залпом, что хотел,
вручил патент и тут же отлетел,
чтоб не смущать, к окошку без оглядки.

Атос взглянул на гостя озорно.
Знакомая гасконская бравада!
– Нет, для Атоса это многовато,
  Для графа де Ла Фер мизЕрно.  Но…

  вам, сударь, в самый раз чин лейтенанта.
  Ведь всё, от патронажа Ришелье
  до воинского вашего таланта,
   за то, чтоб вам оставить чин себе, –

граф выстроил ответ свой без жеманства. –
  Ей Богу, лейтенантский этот чин
  мне самому    едва    ль дороже пьянства.
  А вы, наихрабрейший из мужчин,

  вполне    достойны званья офицера
  и взять должны патент из первых рук.
  Понятно, что прелат наш небесцельно
  своим поступком вывел вас на круг

  сотрудничества с ним. Урок невежам,
  как может быть    бескровно    враг повержен.
– Врага в моём лице он потерял.
  Что герцог не всегда во всём тиран,

  узнать и убедиться мне приятно.
  Он грамоту не требовал обратно,
  когда принять я отказался чин.
  Он просто понял то, что не ловчил

  я никогда ни в чём, карьеры ради.
  И что на территории двух стран
  в войне с миледи был я жертвой сам.
  Прелат, решив, что впредь мы с ним поладим,

  почтил своим  доверием  меня,
  что стало чем-то вроде панацеи
   от гибели моей с того же дня…
Вновь движимый упорством в ясной цели

юнец Портосу преподнёс сюрприз,
как и Атосу. В новеньком костюме
Портос, как новоявленный Нарцисс,
вертелся перед зеркалом. Гость втуне

хозяина пытался убедить,
что для него мундирчик есть покруче
и что ему гораздо будет лучше
вложить свою немереную прыть
 
в карьеру  офицера  в перспективе.
Всю речь сосредоточив на мотиве
блажного альтруизма, д'Артаньян
по части уговоров вновь был рьян:

– Сейчас мечтать о лучшем командире,
  чем вы Портос, мне даже   смысла   нет!
  В чём-чём, а в лейтенантском-то мундире
   вы покорите весь парижский свет!

В каком же был Портос настрое духа?
Он гостя, хоть и слушал, но в пол-уха.
Готовя в честь нарядов мадригал,
он то хвалил портного, то ругал.

– Портной из кожи лез не от  добра, но
   за золото моё мне угодил, –
Портос, вконец измучив д'Артаньяна,
на грамоту свой взор всё ж обратил. –

  Гожусь ли в    офицеры    я? Да, верно,
  я    видным    лейтенантом стал бы, но…
  надысь моя подруга овдовела
  и мне в    отставку    выйти суждено.

  Женюсь-то я на вдовушке богатой.
  Старушка герцогиня де Кокнар
  от радости, что сам я неженатый,
  с венчанием спешит, как на пожар.

  Сундук с деньгами, замок! Я – везунчик!
  Богатства  несусветные  беру!
  Вот примеряю свадебный костюмчик.
  А   шляпа   какова! Перо к перу!

  Понадобился самый крупный страус,
  чтоб хвост его пошёл на мой плюмаж.
  Один насмешник впал в подхалимаж,
  когда я пригрозил рапирой в анус.

  Увы, иметь никак я не могу
  теперь к военной службе отношенья.
  Спасибо, д'Артаньян, за предложенье.
   За вашу щедрость я у вас в долгу.

Портос, вернувши грамоту владельцу,
на свой  костюм  вновь обратил всю страсть.
Ему, как повзрослевшему младенцу,
не всякая игрушка нынче в масть.

Насилу удержался гость от ржанья,
покусывая свой отросший ус,
и жениха поздравил на прощанье,
восславив щедро стиль его и вкус.

Насколько вновь стал набожным и постным
затворник Арамис, ещё не знал
наш альтруист, но рано или поздно
юнца и к  Арамису  Бог зазвал.

Базен – едва ли крепкая охрана
от д'Артаньяна. Арамис – кремень,
но от молитв  устал  он и в тот день
имел почётным гостем д'Артаньяна.

Молитвенник сложив на аналой,
с колен вознёсся Арамис над полом
без видимой реакции на вой
Базена при контакте с визитёром.

Гасконец рассказал о Ришелье,
чтоб с грамотой поздравить Арамиса.
Слов в виде дополнительного приза
гость не жалел, когда друг ошалел:

– Мой друг, вы столько раз нас выручали,
  когда вдруг попадали мы впросак.
  Вы нас должны, выходит так и сяк,
  возглавить, чтоб мы жили без печали.

  Вы – наша совесть, светоч наш во тьме!
  От имени друзей, позвольте мне
  назвать вас лейтенантом. Вот   патент    ваш.
  Впишите только    имя    тут.                – Да нет уж!

  Поймите, д'Артаньян, меня и вы!
  Последних наших подвигов, увы,
  не замолить в молитвенном экстазе
  на ратной службе мне ни в коем разе.

  Примкну по окончанию войны
   душой и телом к жизни монастырской.
– Но как же так, мой друг!? Ведь там ни-ни…
  Нет места для отваги и для риска!

– Всё это – лишь мирская суета,
 и час моей отставки, чую, близко.
 Чин ратный для меня – теперь тщета.
 Душе потребна длительная чистка.

  Замаливать грехи я буду рад
  вдали от женщин и кровавых стычек.
  Слова моих молитв под пенье птичек
  мечтаю слышать я с душою в лад.

  А грамота… Ну, кто же, как не сами,
  должны прославить на весь ратный мир
  вы первый офицерский свой мундир!?
  Есть на закуску только круасаны,

  но по кувшину  выпьем  мы за вас.
– Как!? Вы напьётесь возле аналоя!?
– Бочонок уникального настоя –
козаки называют это квас –

презент мне от союзников. Едва ли
он опьянит нас, хоть и с пивом схож.
– Подумать можно, что нам невтерпёж
взвалить штурм на козаков! Уповали

мы, якобы, на помощь только их!
– Владыка нанял целую бригаду
лихих головорезов. Их комбриг,
как говорят, способен выпить кряду

два кувшина горилки – чистый спирт!
– Я видел одного лишь мимолётом.
С башки его почти весь волос сбрит,
овечьей шкурой череп весь обмотан.

– Их с перепоя даже не тошнит;
в любви Амур – первейший их союзник,
ну, а в бою – сам  дьявол  ворожит!
А сабли им куют в секретных кузнях.

Во всех единоборствах это львы!
– И впрямь, скорей бы стать мне лейтенантом,
чтоб противостоять козачьим бандам
и в воинских уменьях, и в любви…
               *         *         *
Рассказ об этом дне чуть приукрашен
деталями из планов чудаков,
забывших службу, ради пустяков.
Юнец, бесцельным днём обескуражен,

хотел с досады чин отдать Планше,
но не посмел вставать пред всеми в позу.
Отказами друзей в его же пользу
был всё-таки польщён юнец в душе.

Не убедив друзей своих заблудших,
что офицером быть – славнейший путь,
считал, как прежде, лучшим он из лучших
Атоса  всё ж, а не кого-нибудь.

Замкнулся круг на графе де Ла Фере
не без  намёков  новых и надежд.
Атос воспринял это, как наезд:
– Держите, сударь, все свои трофеи

впредь при себе. Они – предмет заслуг,
бесспорно, ваших. Тут одно из двух:
иль будущее ваше – годы славы,
иль вы – невечный баловень халявы.

Граф в юноше не вдруг заметил всплеск
либидо, обострённого сверх меры:
– У вас в глазах влюблённость или блеск
лишь предвкушенья выгод от карьеры?

– Душа моя чиста, хоть и горда.
А меркантильность – душу изувечит.
Мне думалось, что время никогда
израненное сердце не излечит,

но я нежданно сильно вновь влюблён
и даже пребываю в оптимизме.
– А кто же на сей раз тот эталон
натуры женской, что вернул вас к жизни?

– Не обессудьте, но с недавних пор
любимая моя – чужая тайна.
От любопытных, и наперекор
себе, блюду я тайну неслучайно.

– Да кто ж она и где успели вы
сойти по ней с ума!? Мы ж всюду вместе!
Не тише ли воды, ниже травы
зазноба  ваша? Хоть какие б вести

про вас  дошли до нас со стороны!
Ан нет! Держался в тайне сам факт тайны!
Но, чёрт возьми! Мы разве не равны
  в правах на общность тайн? Ужель скандальны

особенности тайны?     – Просто жуть!
особенности эти стародавние.
Часть их  не новость. Но не в этом суть.
Я, как узнал, всю ночь не мог уснуть.

– Возьмите ваш патент. В том нету драмы,
что я всё ж ваше  имя  дал ему.
– Ищу я благосклонность милой дамы
и чин себе беру лишь посему.

Я, вместе с тем, себя же укоряю
за то, что с этой горестной поры
невольно я друзей своих теряю,
ведь всяк теперь – игрок своей игры.

– Примите, мой герой, без огорченья
тот факт, что вы – разумный   человек
и, выбравшись на путь предназначенья,
помчитесь по нему вперёд и вверх.
                *        *        *
Осада Ла-Рошели шла, как прежде,
но лагерь короля зажил в надежде,
что недругу, хоть тот и деловит,
без Бекингема нечего ловить.

Портосу оставалось жить безбрачно
недолго – пусть завидуют враги.
Атос играть стал в  кости  неудачно
и наживал солидные долги.
 
За новоиспеченным лейтенантом
ряд подвигов не числился  пока.
А Арамис собрался на века
прослыть теологическим педантом:

тянул он службу из последних сил;
мечтая об отставке ежечасно,
ходил он в караулы безучастно,
плащ мушкетёрский  нехотя  носил.

Как пленник неизбежной ностальгии
Атос заметно сделался грустней.
Долги его согнули, но долги ли?..
Однажды без бутылки и друзей,

но возбуждён и чем-то огорошен,
К Атосу Арамис, как гость не прошен,
явился и  такое  преподнёс!
– Есть у меня две новости Атос.

С какой начать, с плохой или хорошей?
– С хорошей.   – Да простит меня Христос,
я не спешу надеть сутану.   – Что ж,
военный плащ неплох, хоть и поношен.

– Совсем не потому, что стал старей,
стремился я в  отставку  поскорей.
Был повод для того вполне конкретный:
хотел я замолить наш  грех  последний.

– Опять вы о  миледи  всё!? Молись
иль не молись, мы были справедливы,
излишне не жестоки, не глумливы
с великой из злодеек и актрис.

– Но повод сам отпал, когда с миледи
столкнулся я сейчас. Живой сюрприз!
– Вы выпили  бутылку,  Арамис?!
– Да если бы бутылку! Меньше трети!

Уж коль она жива, наш грех не грех,
и остаюсь пока  я в мушкетёрах.
– Вы – мистик,  друг мой! Вы один за всех
сенсацией взрываетесь, как порох!

Как может быть миледи вдруг жива!?
Ужель палач из Лиля  обдурил нас!?
Иль дьявол мог позволить, как дрова,
из ада оформлять тела на вынос?

В последнем уверял нас д'Артаньян
так истово, что трудно усомниться.
Допустим, друг наш трезв был, а не пьян,
но есть ведь и у  вымысла  граница!

– Всё ж д'Артаньян, по-видимому, прав:
миледи для него не просто призрак.
Но будет и  безрадостен  в сюрпризах
и сам не свой он, с ней не переспав.

– С  ума  сошли вы в возрасте столь раннем!?
– А если я добавлю ко всему,
что видел нашу ведьму не одну,
а в тёпленькой компашке с д'Артаньяном!?

– И д'Артаньян себя вёл, как джентльмен?
– Сомнений нет, я наблюдал обмен
  любезностями и игру улыбок.
  И никому взаимно не в убыток,

  без неприязни, так сказать верней,
  они расстались мирно у дверей
  его Преосвященства. Я украдкой,
  неподалёку спрятавшись за кадкой,

  за ними наблюдал минуты три.
  Ну а потом – могу держать пари –
  она пошла прямёхонько к прелату.
– Похоже, что с миледи нет нам сладу.

  Пора расставить фишки по местам.
  Всё ж версия ожившей ведьмы шатка.
  Палач из Лиля – тёмная  лошадка.
  Я меньше мистик, больше    циник     стал.

  Сравненье наших выводов отложим
  мы на потом, поскольку дело в том,
  что   сам   удостовериться я должен.
  Миледи, если это не фантом,

  опять в кругу своих авторитетов
  снуёт без страха и навеселе.
  Но д'Артаньян, обласкан Ришелье,
  не    держится    былых приоритетов.

– Миледи – это ж   редкостный   талант
  по части обольщенья и слиянья!
  Не удивлюсь, когда наш лейтенант
  назначит ей интимное свиданье!..

         (продолжение в http://www.stihi.ru/2018/05/16/5379)