Сила слова во благо и на гибель - часть 58я Цена
на Стихи ру 2018 05 12
*Если вы читаете текст повторно,
он может быть уже немного другим -
т.е. точечно или фрагментарно
изменён, дополнен, сокращён,
найденные ошибки исправлены и т.д.
См. выше дату "ближайшей редакции".
(**2018 03 31 Прошу прощения за возможные «ляпы».
Бывают и по незнанию…
Чаще – по невниманию.
Например, в результате многократных правок:
меняя слово, забываю тут же изменить согласование. Вот сегодня опять (случайно) –
обнаружила такой обидный факт,
в этом вступлении заменила.
А почти во всех предшествующих ошибка эта висит – надо найти время и устранить.
Буду исправлять по мере обнаружения.
Если вы заметите ошибки
и сочтёте возможным о них сообщить –
заранее благодарю. )
*******ВАЖНО
Говорила об этом,
но есть необходимость повторить:
не всех авторов (и произведения),
упомянутые ниже,
могу назвать любимыми.
Не всегда разделяю мысли и чувства авторов и персонажей.
Иногда – лишь предлагаю «ознакомиться». Чтобы помнить: и так бывает. *******
Лидия Кузьмина-Сапогова
СИЛА СЛОВА ВО БЛАГО И НА ГИБЕЛЬ –
часть 58я
(«ЦЕНА»)
«Да здравствует право читать,
Да здравствует право писать.
Правдивой страницы
Лишь тот и боится,
Кто вынужден правду скрывать».
Роберт Бёрнс
"За тех, кто далеко"
))))))) Повторю
(немного изменив)
"предварение"
из предыдущих частей –
для тех, кто их не видел.
_____Начало:
вступление, объяснения –
в трёх публикациях:
*«Автор Галина Гостева - тема Тотальный диктант-2017
(1я публикация на Проза и Стихи ру 2017 03 17)
и
**«О тотальном диктанте 2018 – и не только – 1»
***… и «… - 2»
(1я публикация частей 1й и 2й на Проза и Стихи ру 2017 12 09)
_____ Название:
из моего прошлогоднего
рифмованного опуса
«Пейто – богиня убеждения».
Текст с комментариями есть на страницах.
На Стихи ру – отдельно,
на Проза ру – совместно с «Апостериори».
(Для меня там главное –
шедевр Ивана Андреевича Крылова
«СОЧИНИТЕЛЬ И РАЗБОЙНИК»)
_____Содержание:
произвольная подборка
«о языке»,
его возможностях -
в широком смысле.
Не только миницитат –
но фрагментов, отрывков,
а коротких произведений и целиком),
интересных и
являющих собой «великолепные образцы» (по мне).
Плюс факты, рассказы, мнения, комментарии, «умозлоключения» (не только мои).
От анекдотов и прочих забавностей – до…
Планирую энное количество частей – как получится.
Иногда «общего плана», иногда сужая тему.
.
_____Решила не ждать новых писем от организаторов ТД - как повода:
материал есть, мариновать его незачем.
_______________Ничего разособенного:
многое вы знаете, конечно –
но кое-что, возможно, забыли,
а то и прочтёте впервые.
_____Подбирать стараюсь не из «самых известных».
Но делаю исключения.
И даже повторы: кое-что приводила в прежних публикациях по разным поводам –
но там вы можете не увидеть.
Если в этом цикле уместно – то (даже для читавших прежнее) повторение, думаю, оправдано.
_____Ключевые слова:
интерес,
знание,
раздумья.
* NB
Мнение «говорящего» (т.е. цитируемого)
с моим совпадает не всегда.
Иногда просто представляет интерес - разного рода.
______ На страницах помещу всё «наэтотемное» в отдельную папку.
_____ Сейчас публикую подборки «на скорую руку», поддавшись порыву - увлекло, захватило.
Не претендую на «полное раскрытие темы» - лишь затрагиваю.
План:
вернуться и «улучшить» по возможности
(в нынешнем варианте выбирала из вспомнившегося по теме сразу) –
добавлю, поменяю.
Так хотелось бы… время покажет.
** NB
ещё раз:
вынуждена подчеркнуть
ввиду несладкого опыта. ___________ Материал в предлагаемой форме –
на любителя, да.
И по объёму тоже – велик, согласна.
И разнороден – порой несопоставимо.
____Но пишу для тех,
кому всё равно будет интересно,
не вижу смысла «усреднять для удобочитания» –
потому что сама такое читала бы.
Портал позволяет вольность изложения, без оглядки на формат –
для меня это бесценно.
))))))) Пожалуйста,
если такая «подача»
вам не по вкусу –
просто не читайте. )))))))
================================= Часть 58я «ЦЕНА» ==============
________________________________________ № 1 Иван Крылов «Червонец»
«Полезно ль просвещенье?
Полезно, слова нет о том.
Но просвещением зовем
Мы часто роскоши прельщенье
И даже нравов развращенье:
Так надобно гораздо разбирать,
Как станешь грубости кору с людей сдирать,
Чтоб с ней и добрых свойств у них не растерять,
Чтоб не ослабить дух их, не испортить нравы,
Не разлучить их с простотой
И, давши только блеск пустой,
Бесславья не навлечь им вместо славы.
Об этой истине святой
Преважных бы речей на целу книгу стало;
Да важно говорить не всякому пристало:
Так с шуткой пополам
Я басней доказать ее намерен вам.
Мужик, простак, каких везде немало,
Нашел Червонец на земли.
Червонец был запачкан и в пыли;
Однако ж пятаков пригоршни трои
Червонца на обмен крестьянину дают.
«Постой же», думает мужик: «дадут мне вдвое;
Придумал кой-что я такое,
Что у меня его с руками оторвут».
дресвы и мелу,
И натолокши кирпича,
Мужик мой приступает к делу.
И со всего плеча
Червонец о кирпич он точит,
Дресвой дерет,
Песком и мелом трет;
Ну, словом, так, как жар, его поставить хочет.
И подлинно, как жар, Червонец заиграл:
Да только стало
В нем весу мало,
И цену прежнюю Червонец потерял».
<1811>
_______________________ № 2 Джон Стейнбек «Зима тревоги нашей»
«В дверь резко постучали чем-то металлическим. Итен отдернул штору и сказал:
- Перерыв до трех.
- Впустите меня. Я к вам по делу.
Незнакомец вошел в лавку - сухопарый, с виду вечно молодой человек, который никогда молодым не был; щеголеватый костюм, матово поблескивающие, гладко прилизанные волосы, взгляд веселый, неспокойный.
- Извините за вторжение. Но мне скоро уезжать. Хотел поговорить с вами
наедине. Думал, старик никогда не уйдет.
- Марулло?
- Да. Я следил с улицы.
Итен взглянул на его белые руки. На среднем пальце левой он увидел крупный кошачий глаз в золотой оправе.
Незнакомец перехватил его взгляд.
- Не налетчик, - сказал он.- Я познакомился вчера с одним человеком, который хорошо вас знает.
- Да?
- Миссис Янг-Хант. Марджи Янг-Хант.
- А-а!
Итен чувствовал, как этот человек будто принюхивается к нему, второпях ищет ход, точку соприкосновения, чтобы завязать какой-то узелок.
- Славная бабенка. Расхвалила мне вас - дальше некуда. Вот я и подумал... Моя фамилия Биггерс. Ваш город в моем участке. Я от "Б. Б. Д. и
Д.".
- Мы закупаем у Вэйландса.
- Знаю, знаю. Поэтому я и зашел к вам. Думал, может, вы захотите несколько расширить свои связи. Мы в вашем городе новички. Но осваиваем его
быстро. Приходится делать кое-какие поблажки, чтобы зацепиться. Вам тоже было бы небезынтересно.
- Поговорите с Марулло. Он всегда вел дела только с Вэйландсом.
Голос не стал тише, но в нем появились вкрадчивые нотки. - Заказы – это ваша обязанность?
- Да, моя. Марулло страдает артритом, а кроме того, у него много других дел.
- Мы могли бы чуточку скостить цены.
- По-моему, Марулло и так скостили сколько можно. Да вы сами с ним поговорите.
- Как раз этого я и не хочу. Мне нужен тот, кто делает заказы, то есть вы.
- Я простой продавец.
- Но заказы делаете вы, мистер Хоули. А что, если нам удастся выгадать пять процентов? Я могу это устроить.
- Марулло вряд ли откажется от такой скидки, если она не отразится на качестве товара.
- Нет, вы меня не поняли. Марулло тут ни при чем. Эти пять процентов будут наличными – никаких чеков, никакой отчетности, никаких неприятностей
из-за налогов. Самые что ни на есть свеженькие зеленые листики перейдут из моей руки в вашу, а из вашей руки к вам в карман.
- Почему же Марулло не может получить у вас скидку?
- Соглашение об оптовых ценах.
- Так. Ну, а предположим, я соглашусь на эти пять процентов и буду отдавать их Марулло?
- Мало же вы их знаете, этих лавочников, а я знаю вдоль и поперек. Пять процентов он от вас примет и будет думать: а сколько вы прикарманили? И
вполне естественно.
Итен понизил голос:
- Вы предлагаете мне надувать человека, у которого я работаю?
- Где же тут надувательство? Он ничего не теряет, а вы немножко подрабатываете. Подрабатывать каждый имеет право. Марджи мне говорила, что вы малый не промах.
- Тьма какая! - сказал Итен.
- Да нет. Просто у вас шторы спущены. - Принюхиванье донесло сигнал опасности - так суетится мышь, чуя запах проволоки в мышеловке и аромат сыра. - Знаете что, - сказал Биггерс, - вы подумайте на досуге. Может, и подбросите нам кое-какие заказы. А я в следующий свой приезд к вам загляну. Я каждые две недели сюда езжу. Вот моя карточка.
Рука Итона не протянулась. Биггерс положил карточку на холодильник.
- А вот это скромный сувенир, который мы дарим нашим новым друзьям.- Он вынул из бокового кармана бумажник - дорогой, красивый, мягкой кожи.
Бумажник лег на белую эмаль рядом с карточкой. - Недурная вещица. С отделениями для водительских прав и для клубной карточки.
Итен молчал.
- Так я загляну недели через две, - сказал Биггерс. Подумайте. А мне здесь непременно надо быть. Свидание с Марджи. Хороша бабенка. - И не
дождавшись ответа: Не провожайте меня. До скорого. - Потом вдруг подступил к Итену вплотную.- Не валяйте дурака. Все так делают, - сказал он.- Все! - И
вышел быстрыми шагами. бесшумно притворив за собой дверь».
_______________________________ № 3 Феликс Кривин «Иезуиты»
«Горят костры, костры горят -
Христа распятого наследство.
Иезуиты говорят,
что цель оправдывает средства.
Что, если ты наточишь нож
для высшей цели, значит, прав ты.
Что на земле святая ложь
куда надежней грешной правды...
Пусть сгинут все до одного,
пусть станет прахом все земное!..
Ложь во спасенье... Но кого?
Кого спасать такой ценою»?
_______________________________ № 4 Николай Лесков «Чертогон»
«Опять хохот, опять шум, и так до потери моего сознания. В редкие просветы памяти вижу, как пляшут цыганки, как дрыгает ногами, сидя на одном месте, дядя; потом как он перед кем-то встает, но тут же между ними появляется Рябыка, и кто-то отлетел, и дядя садится, а перед ним в столе торчат две воткнутые вилки. Я теперь понимаю роль Рябыки.
Но вот в окно дохнула свежесть московского утра, я снова что-то сознал, но как будто только для того, чтобы усумниться в рассудке. Было сражение и рубка лесов: слышался треск, гром, колыхались деревья, девственные, экзотические деревья, за ними кучею жались в углу какие-то смуглые лица, а здесь, у корней, сверкали страшные топоры и рубил мой дядя, рубил старец Иван Степанович... Просто средневековая картина.
Это "брали в плен" спрятавшихся в гроте за деревьями цыганок, цыгане их не защищали и предоставили собственной энергии. Шутку и серьез тут не разобрать: в воздухе летели тарелки, стулья, камни из грота, а те псе врубались в лес, и всех отважнее действовали Иван Степаныч и дядя.
Наконец твердыня была взята: цыганки схвачены, обняты, расцелованы, каждый -- каждой сунул по сторублевой за "корсаж", и дело кончено...
Да; сразу вдруг все стихло... все кончено. Никто не помешал, но этого было довольно. Чувствовалось, что как без этого "жисти не было", так зато теперь довольно.
Всем было довольно, и все были довольны. Может быть, имело значение и то, что учитель сказал, что ему "пора в классы", но, впрочем, все равно: вальпургиева ночь прошла, и "жисть" опять начиналась.
Публика не разъезжалась, не прощалась, а просто исчезла; ни оркестра, ни цыган уже не было. Ресторан представлял полнейшее разорение: ни одной драпировки, ни одного целого зеркала, даже потолочная люстра -- и та лежала на полу вся в кусках, и хрустальные призмы ее ломались под ногами еле бродившей, утомленной прислуги. Дядя сидел один посреди дивана и пил квас; он по временам что-то вспоминал и дрыгал ногами. Возле него стоял поспешавший в классы Рябыка.
Им подали счет -- короткий: "гуртом писанный".
Рябыка читал счет внимательно и потребовал полторы тысячи скидки. С ним мало спорили и подвели итог: он составлял семнадцать тысяч, и просматривавший его Рябыка объявил, что это добросовестно. Дядя произнес односложно: "плати" и затем надел шляпу и кивнул мне за ним следовать.
Я, к ужасу моему, видел, что он ничего не забыл и что мне невозможно от него скрыться. Он мне был чрезвычайно страшен, и я не мог себе представить, как я останусь в этом его ударе с глазу на глаз. Прихватил он меня с собою, даже двух слов резонных не сказал, и вот таскает, и нельзя от него отстать. Что со мною будет?
У меня весь и хмель пропал. Я просто только боялся этого страшного, дикого зверя, с его невероятною фантазиею и ужасным размахом. А между тем мы уже уходили: в передней нас окружила масса лакеев. Дядя диктовал: "по пяти" -- и Рябыка расплачивался; ниже платили дворникам, сторожам, городовым, жандармам, которые все оказывали нам какие-то службы. Все это было удовлетворено. Но все это составляло суммы, а тут еще на всем видимом пространстве парка стояли извозчики. Их было видимо-невидимо, и все они тоже ждали нас -- ждали батюшку Илью Федосеича, "не понадобится ли зачем послать его милости".
Узнали, сколько их, и выдали всем по три рубля, и мы с дядей сели в коляску, а Рябыка подал ему бумажник.
Илья Федосеич вынул из бумажника сто рублей и подал Рябыке.
Тот повернул билет в руках и грубо сказал:
-- Мало.
Дядя накинул еще две четвертки.
-- Да и это недостаточно: ведь ни одного скандала не было.
Дядя прибавил третью четвертную, после чего учитель подал ему палку и откланялся».
__________________________________ № 5 Спайк Миллиган «Лебедь»
«Вот лебедь скользит,
Под мостом проплывая.
Так — много дешевле,
Чем ехать в трамвае.
Приятно
Бесплатно
Скользить по теченью;
Но вот неприятно
Одно,
К сожаленью:
Ногам его мокро,
Животику — тоже.
Нет! Лучше трамваем,
Хотя и дороже».
________________________ № 6 Михаил Салтыков-Щедрин «Убежище Монрепо»
«Давно уж до меня доходили слухи, что Разуваев ищет купить себе усадьбу, но только чтобы непременно за грош. Думал было он сначала на порожнем участке новый дом взбодрить, но рассчитал, что за грош нового заведенья никак устроить нельзя. Да поди еще жди, когда еще оно в настоящий вид придет, а до тех пор торчи на тычке, жарься летом на припеке, а зимой слушай, как ветер воет. Начнешь парки разводить, сады сажать -- смотришь, ан из десяти дерев одно принялось, а прочие посохли. Хорошо было этими парками тогда заниматься, когда крепостные были. Тогда ни одно дерево не пропадало, а шло все в высь и в ширь, словно по щучьему велению. Тогда-то и было положено начало всем паркам и садам, которые мы видим, а теперь не до парков. Так вот этакую бы готовую старинную усадьбу подыскать, чтобы и парки при ней были, и пруды бы в парках, и караси бы в прудах водились, и плодовитый сад чтобы тут же находился, а в бочку бы харчевенку с продажей распивочно и на вынос поставить. Да за грош бы, непременно за грош.
Сколько тут пота мужичьего пролилось, сколько бабьих слез эти парки видели -- Разуваев об этом не хочет и знать. До сих пор старики поминают: "Вон в этом месте трясинка была, так мы мешками землю таскали -- смотри, каку горушу взбодрили!" -- но Разуваеву и до этого дела нет. Он знает только, что современному помещику все это не к рукам, да и сам помещик, по нынешнему времени, тут не ко двору. Помещик -- он человек неверный, а нужны люди постоянные, вероятные, то есть либо кабатчики, либо оголтелые мужики. А сверх того, Разуваев имеет простодушно-наглое убеждение, что стоит только помахать у помещика под носом ассигнацией, чтоб он сейчас же, от одного ассигнационного запаха, впал в изнеможение».
__________________________________ № 7 Александр Пушкин «Египетские ночи»
«— Что прикажет почтенная публика? — спросил смиренный итальянец, — назначит ли мне сама один из предложенных предметов или предоставит решить это жребию?..
— Жребий!.. — сказал один голос из толпы.
— Жребий, жребий! — повторила публика.
Импровизатор сошел опять с подмостков, держа в руках урну, и спросил: — Кому угодно будет вынуть тему? — Импровизатор обвел умоляющим взором первые ряды стульев. Ни одна из блестящих дам, тут сидевших, не тронулась. Импровизатор, не привыкший к северному равнодушию, казалось, страдал... вдруг заметил он в стороне поднявшуюся ручку в белой маленькой перчатке; он с живостию оборотился и подошел к молодой величавой красавице, сидевшей на краю второго ряда. Она встала безо всякого смущения и со всевозможною простотою опустила в урну аристократическую ручку и вынула сверток.
— Извольте развернуть и прочитать, — сказал ей импровизатор. Красавица развернула бумажку и прочла вслух:
— Cleopatra e i suoi amanti.
Эти слова произнесены были тихим голосом, но в зале царствовала такая тишина, что все их услышали. Импровизатор низко поклонился прекрасной даме с видом глубокой благодарности и возвратился на свои подмостки.
— Господа, — сказал он, обратясь к публике, — жребий назначил мне предметом импровизации Клеопатру и ее любовников. Покорно прошу особу, избравшую эту тему, пояснить мне свою мысль: о каких любовниках здесь идет речь, perch; la grande regina aveva molto...
* (ПРИМ, потому что у великой царицы было много... (итал.)*
При сих словах многие мужчины громко засмеялись. Импровизатор немного смутился.
— Я желал бы знать, — продолжал он, — на какую историческую черту намекала особа, избравшая эту тему... Я буду весьма благодарен, если угодно ей будет изъясниться.
Никто не торопился отвечать. Несколько дам оборотили взоры на некрасивую девушку, написавшую тему по приказанию своей матери. Бедная девушка заметила это неблагосклонное внимание и так смутилась, что слезы повисли на ее ресницах... Чарский не мог этого вынести и, обратясь к импровизатору, сказал ему на итальянском языке:
— Тема предложена мною. Я имел в виду показание Аврелия Виктора, который пишет, будто бы Клеопатра назначила смерть ценою своей любви и что нашлись обожатели, которых таковое условие не испугало и не отвратило... Мне кажется, однако, что предмет немного затруднителен... не выберете ли вы другого?..
Но уже импровизатор чувствовал приближение бога... Он дал знак музыкантам играть... Лицо его страшно побледнело, он затрепетал как в лихорадке; глаза его засверкали чудным огнем; он приподнял рукою черные свои волосы, отер платком высокое чело, покрытое каплями пота... и вдруг шагнул вперед, сложил крестом руки на грудь... музыка умолкла... Импровизация началась.
Чертог сиял. Гремели хором
Певцы при звуке флейт и лир.
Царица голосом и взором
Свой пышный оживляла пир;
Сердца неслись к ее престолу,
Но вдруг над чашей золотой
Она задумалась и долу
Поникла дивною главой...
И пышный пир как будто дремлет,
Безмолвны гости. Хор молчит.
Но вновь она чело подъемлет
И с видом ясным говорит:
В моей любви для вас блаженство?
Блаженство можно вам купить...
Внемлите ж мне: могу равенство
Меж нами я восстановить.
Кто к торгу страстному приступит?
Свою любовь я продаю;
Скажите: кто меж вами купит
Ценою жизни ночь мою? —
Рекла — и ужас всех объемлет,
И страстью дрогнули сердца...
Она смущенный ропот внемлет
С холодной дерзостью лица,
И взор презрительный обводит
Кругом поклонников своих...
Вдруг из толпы один выходит,
Вослед за ним и два других.
Смела их поступь; ясны очи;
Навстречу им она встает;
Свершилось: куплены три ночи,
И ложе смерти их зовет.
Благословенные жрецами,
Теперь из урны роковой
Пред неподвижными гостями
Выходят жребии чредой.
И первый — Флавий, воин смелый,
В дружинах римских поседелый;
Снести не мог он от жены
Высокомерного презренья;
Он принял вызов наслажденья,
Как принимал во дни войны
Он вызов ярого сраженья.
За ним Критон, младой мудрец,
Рожденный в рощах Эпикура,
Критон, поклонник и певец
Харит, Киприды и Амура...
Любезный сердцу и очам,
Как вешний цвет едва развитый,
Последний имени векам
Не передал. Его ланиты
Пух первый нежно отенял;
Восторг в очах его сиял;
Страстей неопытная сила
Кипела в сердце молодом...
И грустный взор остановила
Царица гордая на нем.
— Клянусь... — о матерь наслаждений,
Тебе неслыханно служу,
На ложе страстных искушений
Простой наемницей всхожу.
Внемли же, мощная Киприда,
И вы, подземные цари,
О боги грозного Аида,
Клянусь — до утренней зари
Моих властителей желанья
Я сладострастно утомлю
И всеми тайнами лобзанья
И дивной негой утолю.
Но только утренней порфирой
Аврора вечная блеснет,
Клянусь — под смертною секирой
Глава счастливцев отпадет».
________________________________________ № 8 Лев Толстой «Ана Каренина»
«- Ты уже совсем кончил о лесе с Рябининым? - спросил Левин.
- Да, кончил. Цена прекрасная, тридцать восемь тысяч. Восемь вперед, а остальные на шесть лет. Я долго с этим возился. Никто больше не давал.
- Это значит, ты даром отдал лес, - мрачно сказал Левин.
- То есть почему же даром? - с добродушною улыбкой сказал Степан Аркадьич, зная, что теперь все будет нехорошо для Левина.
- Потому, что лес стоит по крайней мере пятьсот рублей за десятину, - отвечал Левин.
- Ах, эти мне сельские хозяева! - шутливо сказал Степан Аркадьич. -
Этот ваш тон презрения к нашему брату городским!.. А как дело сделать, так мы лучше всегда сделаем. Поверь, что я все расчел, - сказал он, - и лес
очень выгодно продан, так что я боюсь, как бы тот не отказался даже. Ведь это не обидной лес, - сказал Степан Аркадьич, желая словом обидной совсем
убедить Левина в несправедливости его сомнений, - а дровяной больше. И станет не больше тридцати сажен на десятину, а он дал мне по двести рублей.
Левин презрительно улыбнулся. "Знаю, - подумал он, - эту манеру не одного его, но и всех городских жителей, которые, побывав раза два в десять
лет в деревне и заметив два-три слова деревенские, употребляют их кстати и некстати, твердо уверенные, что они уже все знают. Обидной, станет тридцать сажен. Говорит слова, а сам ничего не понимает".
- Я не стану тебя учить тому, что ты там пишешь в присутствии, - сказал он, - а если нужно, то спрошу у тебя. А ты так уверен, что понимаешь всю эту грамоту о лесе. Она трудна. Счел ли ты деревья?
- Как счесть деревья? - смеясь, сказал Степан Аркадьич, все желая вывести приятеля из его дурного расположения духа. - Сочесть пески, лучи
планет хотя и мог бы ум высокий...
- Ну да, а ум высокий Рябинина может. И ни один купец не купит не считая, если ему не отдают даром, как ты. Твой лес я знаю. Я каждый год там
бываю на охоте, и твой лес стоит пятьсот рублей чистыми деньгами, а он тебе дал двести в рассрочку. Значит, ты ему подарил тысяч тридцать.
- Ну, полно увлекаться, - жалостно сказал Степан Аркадьич, - отчего же никто не давал?
- Оттого, что у него стачки с купцами; он дал отступного. Я со всеми ими имел дела, я их знаю. Ведь это не купцы, а барышники. Он и не пойдет на
дело, где ему предстоит десять, пятнадцать процентов, а он ждет, чтобы купить за двадцать копеек рубль.
- Ну, полно! Ты не в духе.
- Нисколько, - мрачно сказал Левин, когда они подъезжали к дому.
У крыльца уже стояла туго обтянутая железом и кожей тележка с туго запряженною широкими гужами сытою лошадью. В тележке сидел туго налитой кровью и туго подпоясанный приказчик, служивший кучером Рябинину. Сам Рябинин был уже в доме и встретил приятелей в передней. Рябинин был высокий, худощавый человек средних лет, с усами и бритым выдающимся подбородком и
выпуклыми мутными глазами. Он был одет в длиннополый синий сюртук с пуговицами ниже зада и в высоких, сморщенных на щиколках и прямых на икрах сапогах, сверх которых были надеты большие калоши. Он округло вытер платком свое лицо и, запахнув сюртук, который и без того держался очень хорошо, с улыбкой приветствовал вошедших, протягивая Степану Аркадьичу руку, как бы
желая поймать что-то.
- А вот и вы приехали, - сказал Степан Аркадьич, подавая ему руку. - Прекрасно.
- Не осмелился ослушаться приказаний вашего сиятельства, хоть слишком дурна дорога. Положительно всю дорогу пешком шел, но явился в срок.
Константин Дмитрич, мое почтение, - обратился он к Левину, стараясь поймать и его руку. Но Левин, нахмурившись, делал вид, что не замечает его руки, и вынимал вальдшнепов. - Изволили потешаться охотой? Это какие, значит, птицы будут? - прибавил Рябинин, презрительно глядя на вальдшнепов, - вкус, значит, имеют. - И он неодобрительно покачал головой, как бы сильно сомневаясь в том, чтоб эта овчинка стоила выделки.
- Хочешь в кабинет? - мрачно хмурясь, сказал Левин по-французски Степану Аркадьичу. - Пройдите в кабинет, вы там переговорите.
- Очень можно, куда угодно-с, - с презрительным достоинством сказал Рябинин, как бы желая дать почувствовать, что для других могут быть
затруднения, как и с кем обойтись, но для него никогда и ни в чем не может быть затруднений.
Войдя в кабинет, Рябинин осмотрелся по привычке, как бы отыскивая образ, но, найдя его, не перекрестился. Он оглядел шкафы и полки с книгами и с тем же сомнением, как и насчет вальдшнепов, презрительно улыбнулся и неодобрительно покачал головой, никак уже не допуская, чтоб эта овчинка
могла стоить выделки.
- Что ж, привезли деньги? - спросил Облонский. - Садитесь.
- Мы за деньгами не постоим. Повидаться, переговорить приехал.
- О чем же переговорить? Да вы садитесь.
- Это можно, - сказал Рябинин, садясь и самым мучительным для себя образом облокачиваясь на спинку кресла. - Уступить надо, князь. Грех будет.
А деньги готовы окончательно, до одной копейки. За деньгами остановки не бывает.
Левин, ставивший между тем ружье в шкаф, уже выходил из двери, но, услыхав слова купца, остановился.
- Задаром лес взяли, - сказал он. - Поздно он ко мне приехал, а то я бы цену назначил.
Рябинин встал и молча с улыбкой поглядел снизу вверх на Левина.
- Оченно скупы, Константин Дмитрич, - сказал он с улыбкой, обращаясь к Степану Аркадьичу, - окончательно ничего не укупишь. Торговал пшеницу, хорошие деньги давал.
- Зачем мне вам свое даром давать? Я ведь не на земле нашел и не украл.
- Помилуйте, по нынешнему времю воровать положительно невозможно. Все
окончательно по нынешнему времю гласное судопроизводство, все нынче благородно; а не то что воровать. Мы говорили по чести. Дорого кладут за лес, расчетов не сведешь. Прошу уступить хоть малость.
- Да кончено у вас дело или нет? Если кончено, нечего торговаться, а если не кончено, - сказал Левин, - я покупаю лес.
Улыбка вдруг исчезла с лица Рябинина. Ястребиное, хищное и жесткое выражение установилось на нем. Он быстрыми костлявыми пальцами расстегнул сюртук, открыв рубаху навыпуск, медные пуговицы жилета и цепочку часов, и быстро достал толстый старый бумажник.
- Пожалуйте, лес мой, - проговорил он, быстро перекрестившись и протягивая руку. - Возьми деньги, мой лес. Вот как Рябинин торгует, а не гроши считать, - заговорил он, хмурясь и размахивая бумажником.
- Я бы на твоем месте не торопился, - сказал Левин.
- Помилуй, - с удивлением сказал Облонский, - ведь я слово дал.
Левин вышел из комнаты, хлопнув дверью. Рябинин, глядя на дверь, с улыбкой покачал головой.
- Все молодость, окончательно ребячество одно. Ведь покупаю, верьте чести, так, значит, для славы одной, что вот Рябинин, а не кто другой у
Облонского рощу купил. А еще как бог даст расчеты найти. Верьте богу. Пожалуйте-с. Условьице написать...
Через час купец, аккуратно запахнув свой халат и застегнув крючки сюртука, с условием в кармане сел в свою туго окованную тележку и поехал
домой.
- Ох, эти господа! - сказал он приказчику, - один предмет.
- Это как есть, - отвечал приказчик, передавая ему вожжи и застегивая кожаный фартук. - А с покупочкой, Михаил Игнатьич?
- Ну, ну...»
_____________________________ № 9 Павел Бажов «Малахитовая шкатулка»
«Пошли они в палаты царские, куда было велено. Глядит Танюшка — не то место. Еще строже спросила Турчанинова барина:
— Это еще что за обман? Сказано тебе, что в той палате, которая малахитом тятиной работы обделана! — И пошла по дворцу-то, как дома. А сенаторы, генералы и протчи за ней.
— Что, дескать, такое? Видно, туда велено.
Народу набралось полным-полно, и все глаз с Танюшки не сводят, а она стала к самой малахитовой стенке и ждет. Турчанинов, конечно, тут же. Лопочет ей, что ведь неладно, не в этом помещенье царица дожидаться велела. А Танюшка стоит спокойнешенько, хоть бы бровью повела, будто барина вовсе нет.
Царица вышла в комнату-то, куда назначено. Глядит — никого нет. Царицыны наушницы и доводят — турчаниновска невеста всех в малахитову палату увела. Царица поворчала, конечно, — что за самовольство! Запотопывала ногами-то. Осердилась, значит, маленько. Приходит царица в палату малахитову. Все ей кланяются, а Танюшка стоит — не шевельнется.
Царица и кричит:
— Ну-ко, показывайте мне эту самовольницу — турчаниновску невесту!
— Танюшка это услышала, вовсе брови свела, говорит барину:
— Это еще что придумал! Я велела мне царицу показать, а ты подстроил меня ей показывать. Опять обман! Видеть тебя больше не хочу! Получи свои камни!
С этим словом прислонилась к стенке малахитовой и растаяла. Только и осталось, что на стенке камни сверкают, как прилипли к тем местам, где голова была, шея, руки.
Все, конечно, перепугались, а царица в беспамятстве на пол брякнула. Засуетились, поднимать стали. Потом, когда суматоха поулеглась, приятели и говорят Турчанинову:
— Подбери хоть камни-то! Живо разворуют. Не како-нибудь место — дворец! Тут цену знают»!
____________________ № 10 Алексей Константинович Толстой «Василий Шибанов»
«Князь Курбский от царского гнева бежал,
С ним Васька Шибанов, стремянный.
Дороден был князь. Конь измученный пал.
Как быть среди ночи туманной?
Но рабскую верность Шибанов храня,
Свого отдает воеводе коня:
«Скачи, князь, до вражьего стану,
Авось я пешой не отстану».
И князь доскакал. Под литовским шатром
Опальный сидит воевода,
Стоят в изумленье литовцы кругом,
Без шапок толпятся у входа,
Всяк русскому витязю честь воздает;
Недаром дивится литовский народ,
И ходят их головы кругом:
«Князь Курбский нам сделался другом».
Но князя не радует новая честь,
Исполнен он желчи и злобы;
Готовится Курбский царю перечесть
Души оскорбленной зазнобы:
«Что долго в себе я таю и ношу,
То все я пространно к царю напишу,
Скажу напрямик, без изгиба,
За все его ласки спасибо».
И пишет боярин всю ночь напролет,
Перо его местию дышит,
Прочтет, улыбнется, и снова прочтет,
И снова без отдыха пишет,
И злыми словами язвит он царя,
И вот уж, когда занялася заря,
Поспело ему на отраду
Послание, полное яду.
Но кто ж дерзновенные князя слова
Отвезть Иоанну возьмется?
Кому не люба на плечах голова,
Чье сердце в груди не сожмется?
Невольно сомненья на князя нашли...
Вдруг входит Шибанов в поту и в пыли:
«Князь, служба моя не нужна ли?
Вишь, наши меня не догнали!»
И в радости князь посылает раба,
Торопит его в нетерпенье:
«Ты телом здоров, и душа не слаба,
А вот и рубли в награжденье!»
Шибанов в ответ господину: «Добро!
Тебе здесь нужнее твое серебро,
А я передам и за муки
Письмо твое в царские руки».
Звон медный несется, гудит над Москвой;
Царь в смирной одежде трезвонит;
Зовет ли обратно он прежний покой
Иль совесть навеки хоронит?
Но часто и мерно он в колокол бьет,
И звону внимает московский народ,
И молится, полный боязни,
Чтоб день миновался без казни.
В ответ властелину гудят терема,
Звонит с ним и Вяземский лютый,
Звонит всей опрични кромешная тьма,
И Васька Грязной, и Малюта,
И тут же, гордяся своею красой,
С девичьей улыбкой, с змеиной душой,
Любимец звонит Иоаннов,
Отверженный богом Басманов.
Царь кончил; на жезл опираясь, идет,
И с ним всех окольных собранье.
Вдруг едет гонец, раздвигает народ,
Над шапкою держит посланье.
И спрянул с коня он поспешно долой,
К царю Иоанну подходит пешой
И молвит ему, не бледнея:
«От Курбского князя Андрея!»
И очи царя загорелися вдруг:
«Ко мне? От злодея лихого?
Читайте же, дьяки, читайте мне вслух
Посланье от слова до слова!
Подай сюда грамоту, дерзкий гонец!»
И в ногу Шибанова острый конец
Жезла своего он вонзает,
Налег на костыль - и внимает:
«Царю, прославляему древле от всех,
Но тонущу в сквернах обильных!
Ответствуй, безумный, каких ради грех
Побил еси добрых и сильных?
Ответствуй, не ими ль, средь тяжкой войны,
Без счета твердыни врагов сражены?
Не их ли ты мужеством славен?
И кто им бысть верностью равен?
Безумный! Иль мнишись бессмертнее нас,
В небытную ересь прельщенный?
Внимай же! Приидет возмездия час,
Писанием нам предреченный,
И аз, иже кровь в непрестанных боях
За тя, аки воду, лиях и лиях,
С тобой пред судьею предстану!»
Так Курбский писал к Иоанну.
Шибанов молчал. Из пронзенной ноги
Кровь алым струилася током,
И царь на спокойное око слуги
Взирал испытующим оком.
Стоял неподвижно опричников ряд;
Был мрачен владыки загадочный взгляд,
Как будто исполнен печали;
И все в ожиданье молчали.
И молвил так царь: «Да, боярин твой прав,
И нет уж мне жизни отрадной,
Кровь добрых и сильных ногами поправ,
Я пес недостойный и смрадный!
Гонец, ты не раб, но товарищ и друг,
И много, знать, верных у Курбского слуг,
Что выдал тебя за бесценок!
Ступай же с Малютой в застенок!»
Пытают и мучат гонца палачи,
Друг к другу приходят на смену:
«Товарищей Курбского ты уличи,
Открой их собачью измену!»
И царь вопрошает: «Ну что же гонец?
Назвал ли он вора друзей наконец?»
«Царь, слово его все едино:
Он славит свого господина!»
День меркнет, приходит ночная пора,
Скрыпят у застенка ворота,
Заплечные входят опять мастера,
Опять зачалася работа.
«Ну, что же, назвал ли злодеев гонец?»
«Царь, близок ему уж приходит конец,
Но слово его все едино,
Он славит свого господина:
«О князь, ты, который предать меня мог
За сладостный миг укоризны,
О князь, я молю, да простит тебе бог
Измену твою пред отчизной!
Услышь меня, боже, в предсмертный мой час,
Язык мой немеет, и взор мой угас,
Но в сердце любовь и прощенье,
Помилуй мои прегрешенья!
Услышь меня, боже, в предсмертный мой час,
Прости моего господина!
Язык мой немеет, и взор мой угас,
Но слово мое все едино:
За грозного, боже, царя я молюсь,
За нашу святую, великую Русь,
И твердо жду смерти желанной!»
Так умер Шибанов, стремянный».
<1840-е годы>
================================== 2018 05 12
Свидетельство о публикации №118051209349