Первое удивление

Икар предает отца,  одарившего сына крылами: отец не способен желать еще большего, чем творить, убивать, бунтовать против сильных царей планеты. Точка взмывает над чертой, которую пошатнул отец, точка – в запретные  гавани,
туда,  где  кружит  в  ритуальном  танце,  спасающем мир, золотая и белая птица, опереньем своим расчерчивая  в  часы  безуспешную  без  нее  оплошность, сплошность и монолитность, освещая ее всемогущим теплом.  Икару  б  узнать,  что  за  птица  хранит  эту  стойкость, Икару  так  нравятся  крылья  и  свежесть  горнего  воздуха; завещанная середина – теперь лишь безмерная малость и теснота.

А птица мечтает сорваться с навеки решенной дороги;  а  птица  мечтает  обнять  усомнившего  твердь,  поставившего  пустовать  вопросительность  за  поворотом;  а птица мечтает  утешить брата и сына, отравленного правом остановиться или шагнуть назад, – теперь и летать, и смотреть ей в глаза; а птица желает упасть в его больше не кроткие взоры, в его непокойные длани – своим золотым и белым, сияющим опереньем; остаться – удел только точки;  а
птица  парит,  удерживая  различенность,  за  коей охотится изначальная монолитность. А птице б – обнять, поделиться теплом с замерзающей, зябнущей точкой, вознесшейся над океаном…

И  точке  становится  жарко.  Икар  остужает  прохладным дыханием пот на челе у кружащего солнца, смеется и падает в объятия белого с золотом брата  – и вот уж две птицы кружат над землей, изумленной впервые в жизни.

Кружение – миг, а падение – вечность. Солнце гаснет в  сожженной  им  точке,  застывающей  среди  скал.  Икар распрямился,  бутон  развернулся  в  могилу,  скованную льдом,  но  белая  птица  теперь  будет  вечно  кружить  для него. Объятия их неразрывны навеки – объятия их скреплены любовью, диктат горизонта преодолен, и в том им хвала  и  почет.  Икар  над  землею  парит  в  вышине,  храня ненаглядное солнце под сердцем, а солнце покоится в тишине, стуженное точкой своею любимой.
 
(сентябрь 2014)