Май, 9е

Как же достал это дед
Вечно сопящий, блеющий
В рваный старый пиджак одет
И на солнышке майском млеющий

То ли пьяный, то ли двинутый
В платочек завернут кусок печения
Мнет кисет, из кармана вынутый
Вот уже час. И – нравоучения.

Ох уж эти нравоучения:
— да я…в ваши годы…
То да сё… — противно слушать
Сдать бы его куда…на лечение
Водку, небось, литрами глушит

Мозги последние при царе, небось, пропил
Скажет что-то – и в плач, хоть падай
Путешествовал, говорит, по Европе
Прошел, говорит, все круги тогда ада

Жену, говорит, потерял – ну… оно и понятно
Кто ж с таким доходягой останется
И все, главное, этак нервно, невнятно -
Пырнет еще шилом – с него станется

Руки дрожат, голос рвется, мечется
С хрипом каким-то жутким на выспрене
Нет, пожалуй, это не лечится
Хотя послушать — так страшно, так искренне

А ты – послушай, не гляди в эти рачьи
Глаза, и на треники пузырями
Как однажды утром, серым и мрачным
Его отделение, все – Мозыряне

Все – инвалиды, все на лечении
Тот без руки, тот с плоскостопием
Члены народного ополчения
Приняли бой у Пинских у топей

Бой неравный, лютый и страшный
Хоть и «разведка» с калеками билась
Вышло же – на нашим не вашим
Те полегли, те не добились

Но пяди, вверенной политруком старым
Не сдали и скоро все те, кто сдюжили
В 75 стрелковой паром
Вражьи земли лихо утюжили

Потом 66-й стрелковый
Награды, победы, плен, строгий
Мужик с лычками особиста. Толковый
И снова пыль, туман, да дороги

Жену не нашел – сгинула в этой
Круговерти металла и ада
Вышел из плена – доверия нету
Канули в лету друзья, награды

Только в глазах, рыбьих, безумных
Нет и зардеет боль всевселенская
Рад бы сказать что-то заумное
Только язык – предатель – шевелится

Все слабее, и руки дрожат предательски
И разум уже фортеля выкидывает
И слышится чаще все издевательски
«Во дед дает – ну закидывает!»

Мерзкий дед, такой вдруг откинется –
Жалеть по нему никто не будет
Но как аукнется – так откликнется
Знайте. Помните. Все мы — люди.