Жаждень

      (По мотивам Лукиана Самосатского)

Он брел под ярым солнцем третий день.
По щиколотку ноги увязали
В песках барханов. Далеко Пентаполь,
И тени пальм, и гавани Кирены,
И ровный рокот средиземных вод.
О воды… О воды’ б! Пылает горло,
Давно иссякла влага в бурдюке.
Да хоть слюну трудяги-дромадера,
Мочу ослицы – только бы испить.
И вот – источник!! Это не мираж;
Так явно веет влажною прохладой,
И слышно, как крылами ибис бьет.
Топча песок, он из последних сил
Туда стремится. Но в песке таятся
Неведомые мерзостные твари.
Они скользят – и быстро, и неслышно,
Под желтою поверхностью песка.
Едва лишь путник к лужице припал
Иссохшими губами, как немедля
Змея черноголовая рванулась
Стремглав навстречу, и, песок стряхнув
С блестящей кожи, обвивает ногу.
А он не замечает, все лакает
Из грязной лужи, хоть колодец рядом,
Да сил уж нет… Но вот – укус! Кричит,
И падает, и в скорости впадает
В тяжелый полусон и полубред.
Пусть он напился – жажда вновь гнетет;
То яд змеиный, разносимый быстрым
Теченьем крови, пропитал все тело.
И каждая частица хочет пить!
И снова в глотке запылал пожар,
И внутренности мучимы изжогой.
И он Танталом чувствует себя,
Что до воды не в силах дотянуться
И отхлебнуть хоть крохотный глоток.
…Его нашли в пустыне гараманты.
Поймавши тварь, ей отсекли главу
Со смертоносной пастью острозубой.
Приладив к древку, отдали вождю
Нежданную и редкую добычу.
Старейшины столь бережно внесли
В шатер страдальца-путника. И воду
К его губам поднес ливийский вождь.
Сглотнул тот капли, он зубами в край
Щербатой чащи яростно вцепился.
И меж зубов, стучащих в лихорадке
Какой-то ритм, живительной струей
Текла вода, и наполняла чрево.
Но жажду неспособна утолить!
Вождь помотал седою головой.
Явились тотчас слуги с бурдюками,
Краснофигурный эллинский кратер,
Наполненный вином, внесли в жилище,
И молоко верблюдицы в кувшине;
И все это как в бочку Данаид
В его нутро струилось из сосудов.
В беспамятстве он промочил хитон,
Смущенно отворачивались девы.
А он все пил… «Увы, не утолить
Тебе, пришелец, нестерпимой жажды», -
Так знахарь говорил, на рану глядя.
Деревенела вспухшая нога.
Уста немеющие пить просили –
И не хватило б амфор никаких,
Пузатых бочек, чтоб утихла жажда.
Хоть всю александрийскую Цистерну
Сквозь алчущее тело пропусти –
Не напоить несчастного страдальца.
В бреду он видел многоводный Нил,
Перед очами колыхалось море,
Гудел прибой в сознаньи воспаленном.
Огнем горело мокрое лицо;
Пот выступал на лбу и на ладонях;
И мочевой пузырь, исторгнув жидкость,
Вновь наполнялся… Через час душа
Покинула измученное тело
И понеслась в элизиум теней,
Туда, где боли нет, где нет страданий,
Свободная от плотских ощущений,
От жажды жить, подобной жажде пить.