До свидания, армия! Части 1 и 2

;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;

25 апреля 1978 года началась моя военная жизнь.
14 месяцев срочной службы на солдатской должности плавно перешли в другое военное бытие - учебу в Рижском высшем военно-политическом училище. 1983 год ознаменовал начало моего офицерского пути. Служил я на различных должностях, занимаясь непосредственным воспитанием личного состава.
До августа 1996 года моя военная жизнь была связана с Ракетными войсками стратегического назначения, чем я безмерно горжусь.
С сокращением моей части завершилась моя служба в ядерном Щите нашей Родины.
Офицерская судьба после этого привела меня на берега великой русской реки Волги, в город Вольск. Здесь прошли последние девять с половиной лет моей офицерской биографии.
15 февраля 2006 года моя военная служба завершилась.
Начался новый отрезок моей биографии, теперь уже биографии человека гражданского. Планов написать книгу воспоминаний о пройденном военном пути у меня не было. Эта идея возникла довольно внезапно на второй-третий день после увольнения в запас. Однако совсем внезапной ее, конечно же, назвать нельзя. Эту идею подсказала сама жизнь, сама моя прошедшая военная служба.
Как ни удивительно это прозвучит, но сочинял я эту книгу в свободные от преподавания промежутки ровно 9 месяцев.  За этот срок в нашем обществе рождается человек. У меня родилась поэма…


Всем, кто служил, прежде всего, в Вооруженных Силах СССР, посвящается. Лучшие сюжеты нам преподносит жизнь. В этом моем поэтическом размышлении нет выдумок и фантазий. Реально все: и события, и имена персонажей. Вторая часть - это жесткая, а порой и жестокая правда солдатской службы. Имея опыт такой службы, готов утверждать, что и Юрий Поляков в повести "Сто дней до приказа" ничего не выдумал, а лишь литературным образом отразил происходящее. Такое, пусть и жестокое, бытие делало нас мужиками. Искренне благодарен судьбе за то, что прошел такой дорогой.

Часть 1.

От призыва до присяги

Глава 1 (Пролог)

Вот и все: до свидания, армия,
Я – гражданский теперь человек.
Этой новой нынешней карме
Преклоняюсь – не вышел мой век.

Позади путь остался значительный,
Что скрывать, годы лучшие там.
Я ужасно такой впечатлительный,
Что могу волю дать и слезам.

И поплакать о том, что мной пройдено,
Только слез этих не увидать.
Просто плачет душа, ей угодливо
Буду я о былом вспоминать.

А, возможно, слеза не отыщется,
Вспомню сухо, как жил я, как рос.
Впрочем, все в моем сердце колышется:
Повод тут подходящий для слез.

Но для слез не от боли физической,
А от грусти, что время прошло.
Вместе с ним мой путь неисторический
Новым временем замело.

Но осталась о прошлом память,
Будет жить, пока жив и я.
И не раз она вспомнить заставит,
Чем была в моей жизни армия.

И теперь, сняв мундир военный,
Основательно вспомнить хочу,
Как армейский путь ратный, отменный
По размеру мне стал, по плечу.

Глава 2

День апрельский, число - двадцать пять.
Стрижка – наголо. К военкомату
Прибыл я, чтоб отсюда начать
Путь военный и стать солдатом.

Мы в автобус без суеты
Сели и родным помахали,
Проводившим нас, окрестив,
И немного другими стали.

Привезли нас на сборный пункт
Областной неухоженный пермский.
Как же в пору ту был я юн
И гордился, что я советский.

Трое суток мы провели
Здесь на нарах, ну, как на зоне.
Тут нам сразу понять помогли,
Что нас каждого ждет в гарнизоне.

По утрам нас будил зычный крик,
От которого мертвый проснется.
Впрочем, все, как устав велит:
Этот крик подъемом зовется.

Кто последний, тот драит барак! –
Так вопил офицерский голос.
Прыгали, позабыв про страх,
С высоты мы на чьи-то головы.

Ну а далее был развод,
Разводили нас на работы.
Веселился честной народ,
Нам работа была в охоту.

Было холодно, пусть апрель,
Руки сами тянулись к делу.
Мне вручили ручную дрель,
Я работал дрелью умело.

На другой день вручили кисть,
Дали краски зеленой банку
И в центр города (вот где жизнь!)
Отвели меня спозаранку.

Было дело – покрасить забор
Областного военкомата.
И я красил, в работе скор,
Выдавая себя за солдата.

Дали мне военный наряд,
Чтоб костюмчик свой не измазать.
Был я этому очень рад,
Что по мне было видно сразу.

Местный дембель с окурком в зубах
Озирал меня с интересом:
Мол, ты парень – просто дурак,
Да послушай, не будь таким бесом.

Ну, зачем ты покрасить спешишь
Весь забор, чтоб сгорел он разом?
Надо так: раз махнул – дымишь,
Подымил, снова крась заразу.

Я ему: не курю совсем,
Сигарету тянуть не научен.
Он свое: тоже нет проблем,
Ляг, поспи - даже будет круче.

Так по-дембельски наставлял,
Что работа любит неумных.
Только я наставленьям не внял,
Сделал быстро все и разумно.

Похвалил меня офицер,
Что я выполнил приказанье
Так, как следует. Мой пример
Сделал для других назиданьем.

Кто у нас дурака валял,
Тот поблизости убирался.
Я ж на нарах лишь ночью спал,
Днем в бараке не появлялся.

А потом появился тот,
Кто, назвав себя покупателем,
Стал читать, кто ему подойдет,
Имена повторяя старательно.

В этот список и я попал.
И на третий день наших мучений
Привезли группой нас на вокзал,
Ждали новых мы приключений.

Поезд наш взял курс за Урал,
Но куда, мы еще не знали.
Покупатель нам тихо сказал,
Чтобы мы до утра поспали.

Но какой уж тут к черту сон,
Друг на друга глаза мы таращили.
Эх, веселенький был вагон,
И был пир – не бывает слаще.

Эта ночь прощаньем была
С прежней жизнью и встречей с новой.
Отложив на гражданке дела,
Мы с ней встретиться были готовы.

Глава 3

Остановочный пункт Хризолитовый
Стал конечной точкой пути.
Вышли мы, после ночи разбитые,
Чтоб пешком себя дальше нести.

Утро солнышком нам улыбалось,
И совсем неплохим был настрой.
По-солдатски бодро шагалось,
Пусть мы не походили на строй.

Получалось, как сено-солома:
Есть такой у военных жаргон.
Да и мы не могли по-другому,
Не учил нас еще гарнизон.

Шли, на пятки друг друга ступая,
Командир наш над нами шутил:
Мол, пока что вы – глупая стая
И не каждый сапог-то носил.

Ничего, продолжал наш начальник,
День-другой – вам себя не узнать.
И совсем было нам не печально,
Поскорее бы службу начать.

Не заметили, как прошагали
Две, а может быть, три версты.
Вдруг пред нами ворота встали,
А на них – две большие звезды.

Вот мы дома, - промолвил наш старший.
Распахнул ворота солдат,
Процедив, что, мол, мало каши
Ел пока что гражданский наш брат.

Мы вошли. Командир, улыбаясь,
Нам сказал: наконец-то вот он,
Вам отныне, как мать родная,
Наш Косулинский гарнизон.

И повел нас к барачному зданию
Мимо лозунговых картин,
Говоря, что на первом плане
Предстоит нам пройти карантин.

Глава 4

Карантин. Ах, какое слово,
Как сурово оно звучит.
В карантине военном готовят,
Чтобы встать в строй бывалых мужчин.

Но сначала была у нас банька,
Где, гражданское скинув шматье,
Облачились в иное. Маманька,
Видела б ты обличье мое.

Сын твой лысый в военном мундире
На себя в отраженье смотрел.
Был такой не единственный в мире,
И мундирчик неплохо сидел.

Обвернув умело портянкой
Ноги, тут я не новичок,
Сапоги надев, вышел, глянь-ка:
Бравый эдакий мужичок.

А вдобавок к этому взору
Я надел поясной ремень
И, без лишнего разговора,
И пилоточку набекрень.

В зеркало завороженно
Я смотрел на себя и был рад.
И, слегка отраженьем смущенный,
Прошептал: вот теперь я – солдат.

После бани – маршрут до столовой.
Шли, собою немало гордясь
И гордясь своей формой новой.
В том была даже некая сласть.

Поджидало в столовой чудо –
Все в диковинку было нам:
Алюминиевая посуда,
Били запахи по мозгам.

Деревенским – тем было попроще,
Им те запахи, как духи.
На блины бы сейчас да к теще –
Думал многий. Мне не с руки

Огорчаться тут было слишком,
Я ко многому был готов.
Нам на первое был супишко,
На второе – похоже на плов.

А на третье полкружки компота
Приходилось на брата у нас.
Лишь его карантинная рота
Дружно выпила и поднялась.

Понеслись наши будни лихие,
Вот подъем и уже отбой.
Вел дневник, не писал стихи я,
Весь я в службу ушел с головой.

Был доволен военной работой,
Пусть режим был суров и сух.
А командовал нашей ротой
Офицер – капитан Павлюк.

Щеголял он своими усами,
Был заботлив, совсем не строг.
Говорили мы с пацанами:
Командир наш, он – просто бог.

Помогали ему сержанты:
Один – Немтин, другой – Сатюков.
Проявились у них таланты
Педагоги знатоков.

Нас военному делу учили
Терпеливо и не грубя.
Мы гордились, что получили
Командиров таких для себя.

Пусть гоняли они нас немало,
Пусть мозолей было не счесть.
Если нам и за что попадало,
Отвечали мы с радостью: есть!

Позади карантин. Четким шагом
Наша рота ступила на плац.
Здесь впервые слова присяги
Прочитали мы с блеском у глаз.

Часть 2.

И жизнь и служба вопреки

Глава 5

Дальше путь мой – в подразделение,
В наш второй боевой расчет.
Здесь впервые предстало зрению,
Раньше что не видалось еще.

Слышал я о дедах и салагах,
Тут слушок подтвержденье нашел.
Жутко было друзьям моим слабым,
Да и сильным не хорошо.

Нас деды презрительным взглядом
Встретили – по душе холодок
Пробежал: здесь нам вовсе не рады,
Пусть и каждый старался, как мог.

В первый день все спокойно было,
Были мы интересом для глаз.
День второй – мы почти забыли,
Для чего призывали нас.

Было нас во втором расчете
Всего шесть молодых солдат.
А всего в  поименном счете
Было тридцать – таков расклад.

Арифметика очень простая:
Остальная орава на нас
Налетела, как волчья стая,
Помню все до деталей сейчас.

Даже наш сержант Наговицын,
Классный парень и командир,
Опекая и души и лица,
Нас до низости изводил.

Он любил среди ночи спичку
Зажигать и орать: подъем!
Тяжко было нам с непривычки,
Но привычкой стало потом.

В том не видели мы отваги,
А сержант, вскинув руку свою,
Говорил нам: поверьте, салаги,
Скорость – ваша удачу в бою.

Ритуал этот был каждой ночью.
Мы команду «Подъем» и «Отбой»
Выполняли, пока было мочи,
На потеху ораве другой.

Только все это было мелочью,
То считал я в порядке вещей.
Был я против другого зрелища,
Тот поймет, кто «хлебнул этих щей».

Батарея моя ты первая,
Где второй боевой расчет,
Жизнь такая ныне прескверная
У бойцов молодых течет.

Навалились деды отчаянно:
Мы для них, словно лютый враг.
Били нас, ягнят неприкаянных,
Ни за что, били просто так.

Такова, мол, в расчете традиция:
Виноват, когда молодой.
Так им сладко над нами глумиться
Было в будни и в день выходной.

Вся работа делалась нами,
Мы работали, как волы.
За дедов несли службу ночами,
С мылом драили ночью полы.

Я всегда человеком гордым
Был и в армии был таким.
Призывал сослуживцев покорных
Нам держаться плечом одним.

Говорил: я не против работы,
Мне понятен этот закон,
Только против, чтобы кого-то
Унижали со всех сторон.

Говорил сослуживцам жарко:
Мол, давайте дадим отпор.
Только я понапрасну каркал,
Бесполезным был разговор.

Говорили мои ребята,
Что потерпят, зато потом
На других бойцах виноватых
Отыграются кулаком.

Глава 6

Слушал я это, ох, неохотно
И ругал себя мелким матом,
Что, послушав совета ротного,
Не поехал в школу сержантов.

Говорил, щеголяя усами,
Мне тогда капитан Павлюк:
Мол, послушай, скажу, между нами,
Как твой старший военный друг.

Есть такое тут предложение -
Нужен в штаб один человек.
Твое дело прочтя с уважением,
Кандидатом тебя из всех

Я назвал моему начальству.
Будет служба твоя у нас
Такова, что, не без бахвальства,
Про меня ты вспомнишь не раз.

Но сперва надо все проверить,
Есть в той службе большой секрет.
Я не мог офицеру не верить,
Согласился. И вот, привет, -

Оказался в такой берлоге,
Где порой невозможно дышать.
Каждый день тут и руки и ноги
Старослужащих к нам спешат.

Колька Зюзин стирает хэбэшку1
Старику, Влад Давыдов - шинель.
Я такой униженной пешкой
В батарее быть не хотел.

Потому получал немало
Я тычков, ударов, пинков.
Иногда тело жутко стонало
От обилия синяков.

Помню случай один в бытовке,
Словно это было вчера:
Подошел дембель Груздев Вовка,
Был он ростиком с два ведра.

________
1 Хлопчатобумажное обмундирование

Подошел и сказал: салага,
Быстро на пол и отожмись.
Тело было, как кот наплакал.
Видно, врезала ему жизнь.

Он решил показать мне лихо,
Пусть малец, но сегодня царь
Надо мной. Я ответил тихо:
Если хочешь, то сразу ударь.

Он опять: отжимайся, живо!
Я ему: покажи, мол, как.
Кольку Зюзина властолюбиво
Он позвал – тот на все мастак.

Колька лег и отжался порядком,
Груздев мне: ты теперь давай.
Я в ответ: не совсем мне понятно,
Ты еще мне разок проиграй.

Он опять на Зюзина, Колька
Отжимался еще, как раб.
Говорю: не понял нисколько,
Я на усвоение слаб.

Груздев зло прошипел и заставил
Отжиматься Кольку еще.
Вся братва безо всяких правил
Издевалась над ним хорошо.

Он отжался еще раз десять,
Упал на пол и, чуть движим,
Любопытную фразу отвесил,
Что, мол, я издеваюсь над ним.

Груздев: Зюзин, брысь из бытовки.
На решительный мой отказ
Он ударил в живот меня ловко
Так, что взор мой мгновенно погас.

Я упал и не помню точно,
Сколько там без сознанья лежал.
Пусть и дело было не ночью,
Не помог никто, не поддержал.

И, поднявшись, вздохнув глубоко,
Из бытовки пошел я прочь,
Осененный мыслью жестокой:
Сдохнешь – некому тут помочь.

Глава 7

Между тем наша жизнь продолжалась,
Эстафетою синяков
На груди моей отражалась
И груди молодых мужиков.

Как рабы, парни чистили многим
Сапоги, подшивали х/б,
Даже мыли дедам нашим ноги,
Повинуясь своей судьбе.

Для дедов было явной усладой,
Когда делали им массаж.
Те кряхтели, собою рады.
И массаж был не мой типаж.

От меня они отступились
Заставлять что-то делать им,
Только тело мое крестили
Кулаком отменным своим.

Было славным у них развлечением –
Нашим голосом свет тушить.
Зюзин гавкал до изнеможения,
Чтобы в лампочке тухла нить.

Вот такой уж был он не кремень.
И когда хрипел в лае своем,
Выключателем дед делал темень,
А его награждал тумаком.

Кто-то спросит: а где офицеры?
Как такое могло бывать?
Я скажу: слава богу, мы целы,
Офицерам на нас наплевать.

Был у нас лейтенант Тарасов,
Все крутил обручальным кольцом.
Он, скажу без сгущения красок,
Настоящим был подлецом.

Я тогда размышлял немало,
В размышленьях ответ искал:
Как такие жлобы и нахалы
Офицерами правят бал?

Видя, как старослужащий греет
Молодого ручищей своей,
Он поддакивал: так, мол, сумеет
Тот понять смысл службы быстрей.

Лишь одно говорил при этом:
Бей по заду, не по лицу.
И опять, вином разогретый,
Припадал к своему кольцу.

Трезвым к нам заходил не часто,
Он не часто и трезвым был.
Вот такой в нашей воинской части
Офицер тогда нами рулил.

Был еще лейтенант Чурюмов.
Он, по должности замполит,
Каждый день приходил угрюмым,
Говорили: женой побит.

Может быть, это выдумкой было,
А, возможно, и правда в том.
Он читал нам газетные были -
Что в стране и за рубежом.

Был он словно какой-то отшельник,
Тоже выпить был не дурак.
Говорили, что часто с похмелья
Он страдает. Наперекосяк

Потому и идет его служба
И в семье постоянный раздор.
Только все же отметить нужно:
Я имел добрый с ним разговор.

Но об этом скажу позднее.
Старшиной был у нас Шавкунов,
В звании – прапорщик, веселее
Не встречал я еще мужиков.

Выпить – тоже губа не дура,
Только службой умел дорожить.
Он, с кудрявою шевелюрой,
Нас любил строями водить.

И шутить над каждым был мастер,
Кличкой каждого награждал.
Он позднее в рыбачьей снасти
Так запутался, что дуба дал.

Утонул - и на мелком месте -
Он по пьяни, таков финал,
Вместе с другом – тот мне неизвестен.
Помяни всяк, кто прапора знал.

Глава 8

Ротным был капитан Шестеркин.
Пусть фамилия уху не в сласть,
Калачом был он очень тертым,
Уважал и носил в себе власть.

Был громилой в два метра ростом,
Настоящей грозой дембелей.
С ним в казарме комфортно и просто
Было нам и жилось веселей.

Он по возрасту был нам батей,
И такой получался расклад:
Рота суть батарея и, кстати,
Его звали мы батя комбат.

Он, энергией весь кипучий,
Что-то строил все, мастерил,
Чтобы было в казарме лучше,
Чтобы быт наш приятнее был.

Ему в этом достойном деле
Здесь помощников не нашлось:
Офицеры ничто не умели,
Старшина был руками не гож.

И строгал и выпиливал что-то
Сам комбат, засучив рукава.
Мы при нем были, эта работа
Была слаще для нас, чем халва.

Он во мне разглядел усердье,
Пусть и плотницкий не был дар.
Поручил все ошкурить двери
И еще одно дело дал.

От него я был просто в ударе,
Мне завидовали пацаны:
Стал уборщиком я канцелярии,
А не кладовой старшины.

Я комбатовскую обитель
Убирал вдохновенной рукой.
Чистил щеткою его китель
Повседневный и выходной.

Но не нравилось мне при этом
Обстоятельство одно чуть:
Наш комбат был всегда с сигаретой,
Был курильщиком просто жуть.

Убирая бычки, я морщился,
Потому что сам не курил.
И, вдыхая пепел, я корчился
И чихал из последних сил.

А однажды за этой уборкой,
Протирая тщательно стол,
Прочитал я текст взглядом зорким
И ошибочки в нем нашел.

Это текст был началом доклада,
Его только готовил комбат.
Я, скажу вам не для парада,
Был помочь во всем ему рад.

И, как только его увидел,
Я, набравшись духу и сил,
Сказал тихо, чтоб не обидеть,
Что, наверное, допустил

Он ошибки просто при спешке,
Ведь вокруг его куча дел.
Комбат с доброй такой усмешкой
Благодарно меня оглядел.

Попросил: покажи-ка, воин,
Где тут я наломал дрова?
Ну а я, деловит и спокоен,
Начал править в тексте слова.

Все ошибки исправил быстро,
Все, которые видел и знал,
А затем комбату тот листик
Передал и лицом просиял.

Молодец, - молвил мне батяня
И еще тетрадь передал,
Мне сказав,- редактором станешь
Ты моим. Так вот я им и стал.

Я не только правил ошибки,
Сам в докладах поднаторел.
Уважал комбат меня шибко,
По-отечески, как умел.

Наш комбат при этом учился,
Поступив в какой-то там вуз.
Над его заданьями бился
Я ночами и чувствовал груз

Той ответственности, что батя
На меня тогда возложил.
Я старался, насколько хватит,
Лез из кожи изо всех сил.

Вот таким был наш ротный батя,
А точнее, такой комбат.
Я желаю ему, не глядя,
Чтоб он жил, как цветущий сад.

Глава 9

Я сказал уже зло и открыто,
Что творилось в казарме у нас.
Недвусмысленно, как бандитов,
Я назвал бы многих сейчас.

То, что было полною чашей,
Не похоже совсем на пустяк:
Днем и ночью в казарме нашей
Цвел махровый неуставняк2.

_____________________
2 Нарушение уставных правил
 взаимоотношений между военнослужащими

Помню, был с моего призыва
Парень – просто, ну, вундеркинд.
Он гипнозом владел красиво,
Мы таких не видали картин.

Старички наши, выбрав жертву,
Говорили ему: вперед!
И к такому его концерту
Собирался весь ротный народ.

Он в гипноз вводил лихо и классно
И буквально творил чудеса.
Он приказывал громогласно
Делать все, что дедок сказал.

А однажды дембель суровый
Сам решил пойти под гипноз.
Чуть мгновенье – и он готовый.
Наш артист старикам вопрос

Задает: что мне дальше делать?
Старики: мол, запретов нет,
Попроси-ка его, да смело,
Пусть почистит он туалет.

Слово сказано, взял он щетку,
Драил, как молодой солдат.
Старики наржались в охотку,
А потом говорят: назад,

Выводи его из гипноза.
Был он выведен, а они
Задают, хахача, вопросы:
Знаешь, делал что? Загляни

Поскорее в отхожее место,
Видишь, как сияет сортир.
Его драил дембель известный –
Тот, который тут раньше сорил.

Дембель взял артиста за шкварник
И прилюдно жестоко избил.
В этом деле он был ударник,
Бил, ничуть не жалея сил.

И никто впредь из старослужащих
Себя в кролики не давал.
С их приказа артист свои ужасы
Над салагами вытворял.

Был и я под гипноз посажен,
Но в него нисколько не впал,
Хоть со мной и возился отважно
Наш артист, пока сам не устал.

Ничего со мной не получилось,
Лишь трещала моя голова.
Не смогли сломить мои силы
Его руки, глаза и слова.

А потом совсем неожиданно
Вдруг артиста у нас не стало.
Говорили: солдат он невиданный,
Тут служить таким не пристало.

Говорили, что будто комиссия
Приезжала за ним специально.
Так у нас завершилась миссия
Брата нашего уникального.

Говорили, что будто в госпиталь
Увезли его окружной,
Что теперь его даже в гости к нам
Не допустят, коль он такой.

Глава 10

Разговор еще продолжая,
Каковы он старички,
Расскажу, в том правда святая,
Как они не любили очки.

Если вдруг, кто в очках, заметят,
Словно бешеные летят
И таким тумаком приветят,
Что надолго темнеет взгляд.

Для глумлений найти им повод
Не составит совсем труда.
Что не так, то летают снова
Кулаки то туда, то сюда.

Помню парня, его движения,
Ну, никак не ладились в такт.
Стал объектом он унижений
От того, что ходит не так.

А другой очень грустным взглядом
Окружающий мир озирал.
На него кулак сыпался градом,
Чтобы он веселее стал.

На такие вот приключения
В нашей части мы нарвались.
Что сказал я – не сочинение,
Таковой была наша жизнь.

Сознаю, что покажется это,
Я волос на себе не рву,
Многим самым обычным бредом,
Только бред этот был наяву.

И еще, вы уж мне поверьте,
Я сказал далеко не все:
Не поведал ничуть о смерти.
Хватит, так уж меня несет.

Но скажу, как факт, без подробности:
Два солдата ушли в мир иной
В нашей части – такие вот вольности
Совершили они над собой.

Проявили они малодушие,
Не желая побои сносить.
Бог, не будь  жестоким с их душами,
Им так нравилось в мире жить.

Вспоминая про эти были,
Мне не верится самому,
Что когда-то вот так мы жили.
Как же все так и почему?

Почему солдат, что постарше,
Ненавидел солдат молодых?
Почему, унижая, даже
Бил жестоко и бил под дых?

Нас бил тот, кого так же били –
Вот такой тут порочный круг.
Так вот Родине мы служили
И служили мишенью для рук.

Вспоминаю сейчас с улыбкой,
Вроде было все не со мной.
Все же армию я ошибкой
Не считаю - причем, никакой.

Она наши лепила души,
Закаляла характер наш.
Ну а битый вдвойне нам нужен,
Он вполне подготовленный страж.

Говорят, тяжело в учении
И совсем не тяжко в бою.
Что ж, спасибо, деды, за мучения,
За такую науку свою.

Нам в бою будет, право, легче.
Там, сжимая свой автомат,
Неизвестно, в какие плечи
Наши пули тогда полетят.

Глава 11

Не спеша наша служба шагала.
Мы, привычные ко всему,
От невзгод ее не бежали
И не жаловались никому.

Были мы совершенно другими,
Нас с сегодняшними не сравнить.
Все, и я с друзьями моими,
Знали твердо, что надо служить.

Показать же при этом слабость
Было просто, как западло.
Мы служили чаще не в радость,
Мы служили, а время шло.

Время было тогда не такое.
Не могло даже в мыслях быть,
Чтоб, лишившись сна и покоя,
Думать, как от войск откосить.

Даже тот, кого справедливо
Признавали негодным служить,
Нам завидовал не молчаливо
И стремился недуг победить.

Шла об армии добрая слава
У людей советских тогда.
Коль служил – значит, парень бравый,
Не служил коль – просто беда.

Говорилось тогда в народе,
Что такое армейский лик:
Не служил – второсортный вроде,
Отслужил – настоящий мужик.

Те девчонки, что были рядом,
Провожая в армию нас,
Тосковали, но гордость взглядом
Демонстрировали всякий раз.

Поговорка тогда ходила
Нам на радость, не на беду -
Будто девушка говорила:
Не отслужишь – не подойду.

Это все мы в себе носили,
И был закономерным итог,
Что мы в целом достойно служили,
Все терпели, велел как бог.

Но как лихо все в жизни меняется,
Наступила иная пора.
Ныне даже заслугой считается
Избавленье от службы. Ветра

Принесли нам такие новации,
Что, отвергнув благие дела,
Постепенно теряем мы нацию,
Что когда-то великой была.

Алкоголь, наркота, вседозволенность
И в политике наглая ложь
Бьют Россию жестоко и больно,
Что бросает в холодную дрожь.

Обнищание самых достойных,
Блеск других, кто, ну просто никто,
И бездарные малые войны,
Да с предательством войск при том.

Это все и тому подобное
Образ армии почернило.
Защищать частный скарб, не народное,
Сил и раньше-то бы не хватило.

Среди тех, кто идет сейчас в армию,
Тот, кому там совсем не место:
Не ударная сила – бездарная,
Это каждому ныне известно.

Нами этого было не видано,
В строй вставал всяк здоровый мужик.
Позавидуйте нам, позавидуйте,
Знали мы, для чего шли служить.

Глава 12

Пробежало уральское лето
По армейской свердловской земле.
Мы служили стране Советов
Так, как воинский долг велел.

Я уже был на новом месте,
В отделении секретном служил.
Это было высокою честью,
И я очень ей дорожил.

Доверялось мне очень многое,
Я такие секреты носил!
Имя карантинного ротного
С благодарностью произносил.

Моя служба была такою,
Что сержантская с ней – пустяк.
Я гордился армейской судьбою –
Это было именно так.

По утрам два раза в неделю
Автомат я и боезапас
Получал для намеченной цели,
Не скрывая восторга глаз.

А затем со своим начальником
На известной здесь спецмашине
Убывал в Свердловск на вокзальный
Двор взять груз. Таковой отныне

Моя служба особая строилась,
А я был в ней фельдъегерь-стрелок.
В этой связке нас было трое:
Шеф мой, я да водитель - браток.

Как и лето, промчалась осень,
Поступил к нам осенний призыв.
Мне казалось, что им не очень
Доставалось. Возможно, язык

У меня говорить не хочет,
Коль не видел многое глаз.
Спал спокойно и крепко я ночью,
Спал особенно сладко сейчас.

Наш призыв никто не тревожил,
Наступил наш счастливый миг.
Стариковых ручек и ножек
Мы не знали, но помнили их.

Все же нам каждый день намекали,
Что пока мы не черпаки,
А всего лишь щеглами стали,
Верховодят же старики.

Что до старости нам рановато,
Потому мы должны, словно тень,
По казарме скользить угловато
И не портить дембелю день.

Перевод в щеглы, в дань традиции,
Был торжественен и жесток.
У дедов расцветали лица,
Преподать нам готовясь урок.

Собралась дедовская компания.
На центральное место кровать
Поднесли, нам сказав с обаянием,
Как должны мы на ней лежать.

Нас в одну шеренгу построили
В центре всех, так уж здесь повелось,
И такую потеху устроили,
И такое тут началось.

Дембель, чувствуя искушение,
Вызывал нас, собою рад.
Мы ложились, дедам в утешение,
Оголив свой солдатский зад.

Нам по голому заднему месту
Табуреткою били шесть раз.
Обрывалось, казалось, сердце,
Искры сыпалися из глаз.

Табуретка со всею силою
Опускалась на наши тела.
Очень больно и страшно было,
Эта мебель по-зверски жгла.

Я не помню сейчас, кто из наших,
Взвыв от боли, локоть поднял.
Только деду то было не важно,
Локоть парня в кровать вогнал.

Я лежал и терпел, стиснув зубы,
Главное – не дать слабину.
Как со всеми, со мною грубо
Обошлись. Вот такую войну

Испытал на себе мой призыв,
Впрочем, как и тот, что нас бил,
Но зато от дедов капризных
Ритуал нас освободил.

Долго мы неуклюже двигались,
Зад горел – уснуть не могли.
Синяки непомерными бликами
Нас по службе дальше вели.

Здесь особо отметить надо:
Тот, кто сам не прошел перевод,
Мог остаться, дедам на радость,
Молодым аж на целый год.

Вот поэтому все стремились
Изуверский этот этап
В срок пройти, чтоб деды не глумились,
Чтобы вырваться из их лап.

Если же кто не смог при этом
Пройти вовремя ритуал,
С табуреткой ходил за дедом
И отбить свой зад умолял.

Вспоминая сейчас про побои,
Низко кланяюсь до земли
Я за то, что тело родное
Изувечить они не смогли.

Что остались целыми почки,
Кости выдержали кулак.
Ритуал в избиении точку
Для нас ставил, а дальше – пустяк.

;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;