Сатурну и Меркурию больше не наливать
Ласково его называли иногда Солнышком, но, как по мне, на солнышко он мало был похож, но девчонки, возможно, в этом разбираются лучше. Также его иногда Циркачом называли, хоть в цирке он не играл и даже связан с ним не был, но его глаза казались неестественными, манеры театральными, как на выступлении, да и ходил он в ярких желтых шароварах. Иногда думалось, что он инопланетянин, если бы он был планетой, то непременно Меркурием.
— О, дружище, и ты здесь, — сказал Меркурий с радостью, — как я рад тебя здесь видеть, — продолжил он, и стало ясно по его беспокойному взгляду, что его что-то тревожило, и он хотел этим поделиться, — как ты?
— Нормально, я всегда нормально, у тебя как дела? Выглядишь ты тревожно.
— Представляешь, меня тут семья из дома выгнала! Вообще не понял, как это произошло!
Тут подошла Вишенка, и многозначительно приподняла бровь, мол, что это такое происходит и кто сидит на моем стуле. Ее стакан с коктейлем был уже на половине пуст, видимо, дорога до столика была нелегкая, и требовалась банановая подзарядка.
— Ой, Вишенка, это мой друг Меркурий!
— Какой я Меркурий? Я Циркач, Солнечный господин, еще там кто-то, а это еще что за новая тенденция? Хотя мне без разницы, можно потом вернуться, я историю хочу рассказать, а тут надо знакомиться еще.
— Хам! Сел на мое место, еще и истории вместо меня рассказывает! Ну ладно.
Меркурий ловко придвинул стул.
— Присаживайся, красавица, я зла-то не желаю, будем знакомы. У меня беда-то какая случилась! Из дома выгнали.
— Как это так? — Вишенке даже стало как-то неудобно, что сейчас она станет свидетелем этой личной истории, — Я не помешаю, может, это Ваше личное, я понимаю.
— Ой, нет-нет-нет! Слушайте! Представляете, сегодня я на кухню прихожу, и на нашем желтом столе сидит темно-синяя — но-но-но, не думайте, что она черная! — крыса! Такая, знаете, темная, но видно, что синяя. Ну, представляете?
Мы с Вишней кивнули.
— Так вот, я не знаю, что мне делать, подхожу, значит, к деду, а дед говорит обратись, мол, к матери. Ну иду к маме, мама говорит, что мне к бабушке, а бабушка кладет крысу в контейнер пищевой, ну знаете, да? и мне вручает. Уходят все. А я с этой крысой! Я спрашиваю, мол, а что мне с ней делать, почему я? А они мне говорят, ну ты ее заметил, ты и разбирайся, нам она не мешала. Ну ладно, думаю я, отнесу ее в другой двор и там выпущу. Не убивать же ее — животинку жалко, не смогу, но смотрю на нее и понимаю, что тогда она вернется обратно к нам.
— Ты же на 16 этаже живешь, вроде.
— Да! Не знаю, но я прям чувствовал, что она вернется.
— Ты с ней ничего не сделал, что выгнали? Выгнали-то почему?
— Знаете, я почувствовал, что меня выгнали, когда крысу вручили. Прям в их репликах так и чувствовалось «не приходи, если не утилизуешь ее, слышишь?», угрожающе так чувствовалось. Так и выгнали.
— А дальше-то что? Когда это было?
— Да сегодня! С утра! Так вот, я смотрю на нее, и думаю, как я ее ненавижу, сколько проблем с тобой, а убить тебя не могу. Иду я с контейнером по нашему Солнечному Арбату, и тут из кожанной мастерской доносится крик моего троюродного дядюшки, он там работает. Позвал он меня, я пришел, поставил крысу на подставку для сумок, и ее сохранность приверяю каждую минуту. А тут вот отвлекся, а она взяла и выпрыгнула! И бегать начала по мастерской, бегает-бегает, а я думаю, как хорошо! Вот и избавлюсь от нее. Тут вижу — дядюшка за двустволкой пошел, а его подмастерье вот уже рукой к крысе тянется. Вышел я, а потом обратно зашел: не выдержит мое сердце! Крыса-то! Родная моя! И подумал, и плевать на семью, если меня с ней не примут! Куплю ей клетку — самую красивую! Пришел, значит, обратно, и тут уже крыса в такой стеклянной коробке, как роза какая-то, пошевелиться не может. И смотрят эти двое на нее с двустволкой. И дыхание ее на стекле видно, и усиками шевелит. Беру я ее и убегаю. Обнимаю ее, родименькую, плачу!
Мы с Вишней переглянулись.
— А тут она берет и выскакивает из моих объятий, и опять бежит в мастерскую! Во дура, погибель свою ищет. Бегу за ней, а внутри мастерской все совсем иное — будто бы и второй этаж появился, и вот бегу я за ней, а откуда-то дамы с собачками повсюду. Смотрю — крыса моя! А тут беру крысу, а это опять чья-то собачка, и даже вижу не покажет, что она собачка! Черная такая, знаете ли, была! Ну маленьких пород. Кидаю ее, иду дальше. И тут вижу! Ох! Бассейн!
— Какой бассейн, Меркурий?
— Узкий, буквально метр в ширину, но длинноват, метров 6 в длину. А глубокий какой! И вижу, там два животных плавают, таких, мертвых уже, это чувствуется по их движениям. Собачка такая, тоже темно-синяя, и слон, тоже темно-синий.
— А слон-то как туда поместился?
— Ну там внутри бассейн будто шире. Так вот, смотрю, вижу моя крыса у краев бассеина, то ее прибивает к металлическому берегу, то отбивает. Бегу к ней, беру ее, давлю на нее немножко, она без сознания, но спасти, чувствую, еще можно. Давлю так, чтобы легкие очистить, вода из нее выливается, но чувствую, что мне уже что-то помогает изнутри нее. Какое чувство вины чувствовал я! Боже, я ее еще убить хотел, чудовище, не доглядел за ней, за родименькой! Господи, вы не представляете, какие муки! Трогаю ее, спасаю.
— И как, жива?
— Ах, если бы! Я ее переворачиваю, а тут она как обернется куклой короля Пруссии из досказочного времяисчисления! Господи, будто бы всю жизнь этой куклой и была! Ей богу! — и куклу нам из сумки своей протягивает мокрую такую.
Мы с Вишней изумились.
— Такая история вот, а домой пришел, а все будто о крысе и не слышали никогда.
Послушали его, и по пиву заказали с ним, а Вишенка весь вечер немного злилась, что истории не дорассказала. А в конце сказала бармену, что Сатурну и Меркурию больше не наливать.
Свидетельство о публикации №118042408846