Письма Лёке... Предисловие

    

Эти письма  были адресованы моей школьной подруге по Сахалину. Жили мы в одном поселке и ходили за 2 км в школу. А наши родители нас уже «поженили».
  Но  моя мать умерла, когда я учился в 8 классе, и я осиротел, ибо отец был «враг народа» и я его не знал. После девятого класса мне пришлось уехать «на материк», в Алма-Ату. Там я закончил 10 классов и перебрался  в Барнаул, где поступил в институт
     Лёка (Елена, Элла и даже Эльвира по паспорту) уехала  в Москву и тоже поступила в институт. Неведомым мне теперь образом я узнал ее московский адрес и завалил ее письмами.  Через год уже закончила вуз, и ей предстояло выбрать место распределения на работу, и ей предлагали Сахалин. Но если бы она могла сослаться на то, что у нее есть жених, то смогла бы  распределиться в город, в котором он жил до Службы.
  Так она появилась в литовском городке Пабраде, где стояла моя танковая часть. Мне дали увольнительную, и я предстал перед подругой в ее гостиничном номере. Навстречу мне бросилась незнакомая девушка,рыжеволосая и ухоженная по-столичному. Признаюсь, от объятий я тут же отстранился, что заметно удивило подругу. И наше смущение мы пошли рассеивать в окрестностях городка.
 Все отпушенное мне время мы проговорили о том, как она жила в Москве. Столичная культура заметно довлела надо мной, и я почти ничего о себе не рассказывал... Меж нами явно ощущался холодок сомнения, если не разочарования... Но мы не расстались окончательно, ибо мне обещали еще увольнительные.
  В части я не ликовал, а раздумывал, вспоминая подробности. А друзья уже поздравляли меня  с "победой".
  На другой день мне просто разрешили привести на территорию части мою гостью.
Я встретил ее на КПП, и мы пошли  к реке и к прочим примечательностям, коих было не много, но кустики уже готовились зазеленеть, а речка ласково журчала...
 Договорились встретиться завтра.
  Братва видела гостью и нахваливала ее. Но я был в замешательстве, потому что мне предстояло выступить в роли сердечного друга, и тогда бы Лена могла получить распределение в Алма-Ату, о чем она мне с надеждой и сказала. Но в том городе мы с моей названной матерью жили в полуподвале на восьми метрах площади. И туда ей бы пришлось ехать на первых порах.. И я заявил, что в Алма-Ату не вернусь, а проеду учиться в Барнаул... Видимо, это чрезвычайно огорчило мою гостью.
 Утром я скорым солдатским шагом направился в гостиницу. А там мне сказали: Ваша девушка уехала. _ - Когда? - спросил я растерянно. - Еще вчера!
  Это меня ошеломило. Я выскочил на улицу и побежал на берег реки, где никого не было в тот час. Меня душили яростные слезы. Я упал на землю и катался по ней, восклицая  нечто нечленораздельное... Казалось, сердце моё разбито этим "предательством": "Разве она не могла сказать еще вчера?" - повторял я вслух...
 Но через полчаса уже шагал в часть.
  Но переписка на этом не оборвалась,и я получал горькие письма с Востока. И писал ответы, и ждал их, как манны небесной... А служить мне было еще больше года. И я на что-то надеялся, и жалел "невесту" и пытался утешить своими литературными изысками и стихами... Суть их была в том, что служить мне не так уж долго, и я могу приехать на Остров. Но Лену это явно не веселило. И письма ее были наполнены тоской:всё ее раздражало на новом месте.. В этом миноре я дослужил срок и явился в  брошенный мной институт, где меня уже зачислили на второй курс.
    Но я забрал документы и остался у моей второй матери, в Новосибирске, куда она перебралась незадолго до моего возвращения.. Потом устроился на завод и даже поступил в новый вуз, и даже был зачислен на второй курс вечернего обучения. Но это был технический вуз, и я чувствовал себя человеком, который обкрадывает государство... К весне я бросил и этот вуз. И с Сахалина мне уже никто не писал. И что мне было делать с моей жизнью, я тоже не знал.
 Жизнь проходила в попойках прямо на работе, где было много технического спирта, который все пили и были здравы... Попойки продолжались и после работы, и я учился пить, как мои друзья, но у меня это плохо получалось...
 Жизнь клонилась к суициду и я уже заносил бритву над венами. И спасало меня только сознание, что это и нелепо, и стыдно...И об этом я писал стихи, чем, видимо, и спас себя вопреки неудачам у девушек:  горькая лирика, выходит, тоже средство от отчаянья...
 А письма Лёке, на мой вкус, не лишены достоинств, тем более, что часть их написана в стихах, кои я еще думаю выложить в этом сборнике.
 Прошу прощения у возможного читателя - явно женского рода, потому что мужчин такое безобразие не воодушевит...
  К сему Игорь Карин, интеллигентный хлюпик...