Lacrimosa Осень

И в стройности темнеющих ветвей,
в печали лёгкой и многоголосой
я слышу дальний звук твоих речей,
дождей твоих, о lacrimosa Осень…

Иду по Осени
и каждый раз не узнаю.
Щедротами, богатствами полна,
усыпана земля,
как будто манной.
Но их не убывает,
долгожданны.
Чудес не счесть в Природы закромах.

Вот на скамейку села под навесом клёна.
Сквозь алость позолоты –
отчаянное небо – голубое.
Вдруг: карканье вороны
резкой болью
пронзило слух.

(Про деревце-дитя безмолвное,
про маленький скорбящий дух?)

Так странно увидать багровую траву.
Но удивительней – весну в траве – весну.

Живое солнце,
дождик золотой,
о Одуванчик,
друг заветный мой!
Дождусь ли пелеринки кружевной,
чтобы подхваченные ветром
летели балеринки на зеркало реки?
И … вечен лебединый взмах руки…

Вот стайкой воробьиной подхвачена,
иду и вижу – Вяз.
И чувствую: увязла в красоте.
Нет сил ни глаз, ни ноги оторвать
от цвета, формы, образа, мечте
равного. И ровность тех цветов –
мягкий салатовый влился в лимонный, –
и форму подсвечника на три свечи,
пушистые, как искупавшаяся, обсохшая лисичка,
и образ Лиры, канарейкою в ночи
сапфические песни льющий,
я  в двух листочках унесла с собою,
чтобы поэмы образ осязать рукою,
щекой, губами, ресницами и волосами…

Вдоль озера иду и вижу неба отраженье,
меняющего каждое мгновенье
цвета, оттенки, формы и слои
разнонаправленных потоков
крылатых и бескрылых облаков.

И солнце сквозь мерцающий покров
огненной жемчужиной вращается,
как в лабиринте раковины неба.

И луч один, простёртый будто бы за край Вселенной,
высвечивает памятник любви,
самой Природой сотворенный.
В объятии неразрывном Он и Она:
Сосна – Берёза.

Она – невысока, хрупка.
Вся воплощенье осени Исаака Левитана…
Поющим золотом монист звенящих –
сыплется лаской незатейливой
на грудь отважного молчальника-героя,
венчающего тёмной хвойной кроной
свою отраду и отдохновение,
спиной упругой заслонившего её
и в осени весну.
Их корни, временем переплетённые,
ковёр земли плетёный, тянутся к заливу.
Он отражает их слияние:
едины, как любви послание…

Оставим их.
Не станем мы тревожить более
своим присутствием тот образец гармонии,
позволив лишь себе поразмышлять
о душах, заслуживших (как и чем же?)
такую долговременность блаженства,
такую очевидность во плоти.

Ещё один мне образ не дает покоя:
то маленькое деревце-дитя по-над водою.
Одно, как сиротинка, на зеркальной глади
своею обречённостью награде
и силе возвышения над непогодой,
покуда держится, – слиянием миров
подводного, наземного.
Дитя – ягнёнок здесь, во времени.

И в царственном роскошном одеянии,
и в по всему разлитой неге и улыбке
лета бабьего
всегда я слышу звук глухой,
что там, за кадром, –
дающих жизнь, несущих гибель –
непримирённо-примиримый узел
дождей твоих, о lacrimosa Осень.

О – Осень… 
несравненная…

Ведь это облик, может быть, идея мира:
сложить златую голову на грудь земли.

Октябрь  2001г., март  2011г.