Свой, лыком шитый

               
             Рассказать кому – абсурдом покажется эта история. И всё же, не выходит она из головы и из памяти уже много лет, заставляя долго и мучительно задумываться, не находя ответа. Жила в одном из районов Подмосковья маленькая старушка, баба Надя, родившаяся ещё до войны. Детей у неё не было, говорят, и замуж не выходила никогда. Домом её была маленькая халупа, крытая рубиройдом или толью. Она единственная осталась в посёлке, кто не провёл себе газовое отопление и топила печь углём и дровами. Она единственная осталась в округе, кто ещё держал корову. Почему так жила? Видно, не умела, да и не хотела жить по другому. У неё был огромный сарай, набитый доверху сеном, которое она сама заготавливала и приносила на своём горбу. Баба Надя была так мала ростом, что, когда, обвязав сено верёвкой, взваливала его на спину и возвращалась с поля, её за копной не было видно. Дачники приходили к ней за молоком. Не любила баба Надя умных речей, - приласкает корову матом и других помянёт. И не обидно никому. За последние лет двадцать-тридцать она никуда не выезжала из своего села, в храм не ходила. Долгие годы в той округе не было действующего храма, а когда храмы стали открываться, тоже не стала ходить потому, что не привычна была с молодых лет. Никто не видел, чтобы она молилась или имя Божие упоминала. И книг у неё в избе не было, едва ли грамотной была. Помню её тёмное, обветренное лицо с глубокими морщинами и глубоко запавшими глазами. Помню её руки бурого, почти земляного цвета с потрескавшейся кожей. Помню её не соразмерно большой клетчатый платок, который она повязывала в холодную погоду.
             Держать корову с годами ей становилось всё тяжелее. В одно летнее утро она погнала корову не на большой луг, куда надо было идти, а на ближнюю лужайку в двух шагах от конца посёлка. Чей-то голос с блатной интонацией окликнул её. Баба Надя испугалась, обернулось. В словах, которые обрушились на неё, было столько обвинения, напора и уверенности в своей правоте, что можно было действительно подумать: бабка виновата. Понятно, «виновата» была корова, оставляющая лепёшки на территории, прилежащей к чужому участку. Но баба Надя услышала вперемешку с трёхэтажной бранью: «Ещё раз ты погонишь здесь корову, убью!» Баба Надя подумала: «А ведь и вправду убьёт». Это был один из её земляков, несколько лет проработавший в силовых структурах. Два года назад его уволили за пьянку и нарушение дисциплины. С тех пор он жил на пенсию больной матери и бабушки, говорят, в последнее время пристрастился к наркоте.
            Хотя баба Надя знала его с пелёнок, и, по возрасту, он ей не то в сыновья, не то во внуки годился, но чуяла она недоброе и старалась больше там не ходить. Опять гнала корову на дальний луг и там косила, а потом тянула на себе сено три версты. Но прошло месяца два и как-то всё подзабылось, и идти далеко не было сил. Осень поймала округу в сеть мелких, не прекращающихся дождей. Многие в эти дни просто пили по домам, не выходя на свет Божий. (О, как мне знакомо это отупение, опустошение и сиротство, висевшее над Подмосковьем в девяностые годы и в начале двухтысячных). В воздухе стоял запах сырости, бензина и какой-то смазки. Баба Надя гнала корову мимо сараев и гаражей. Так, она снова оказалась возле того соседа. Скрипнула дверь гаража. Баба Надя услышала оклик, обернулась и тут же упала. Парень, стоявший возле калитки, выстрелил ни в воздух, ни в корову, а в бабку. Громко выругался и ушёл, забылся под дозой.
            Пережила баба Надя и голод и оккупацию. Как ни лютовала немчура в той местности, а ни один немец страшного греха на душу не взял, не выстрелил в неё. А свой, «лыком шитый», видно, в благодарность за молоко, которым она поила его в детстве из под коровы, угостил её пулей под ребро. Вот такая история. Но, каким был тот человек, выстреливший в бабу Надю? Каким знали его односельчане? Был как все, нормальный, не выделялся ни чем. И девушки не считали позором с ним по улице пройти. Со многими женщинами он сходился, но и расходился вскоре. Впрочем, нрава был весьма злобного. Поэтому, односельчане старались его не задевать, побаивались. Иные обходили стороной, иные привечали потому, как привечали всех, потому как рос на их глазах, потому как свой, «лыком шитый».
            А бабу Надю увезли в больницу. Болела она долго, но всё-таки поднялась, к жизни вернулась. И хотелось ей из больницы скорее домой, в родное село, к ветхой своей лачуге, к сырости и сараю с сеном, да на свободу под небо, под моросящие капли. Когда к ней в больницу пришёл милиционер и просил её написать заявление на человека, чуть не лишившего её жизни, она отмахнулась, сказала: «Нехай Бог судит!» И отстранилась. Говорят, корову уже не смогла держать, завела козу. Дай Бог тебе, баба Надя, долгих лет жизни!               
               
                март 2018 год.