Я умер 60 лет тому назад

20 или 25 июня 1958 года в шикарном парке Школы усовершенствования командного состава пожарников (ШУКС) в подмосковном поселке Мамонтовка проходил выпускной бал Пушкинской средней школы №3. В огромном выпуске было аж шесть полных классов за тридцать человек.

Я был в каком-то подвешенном состоянии. К выпускным экзаменам в моей ведомости по успеваемости было пять годовых двоек, но все выпускные экзамены я сдал на отлично, за исключением немецкого и, кажется, сочинения (тут были четверки). Так что еще два месяца назад я был поностью вычеркнутым из школьной жизни, а тут как бы частично воскрес. Частично, ибо по своим устремлениям в будущее я был нацелен только на Московский университет, а единственная моя попутчица в этом направлении, моя одноклассница (в которою я был безнадежно и безответно влюблен) в последний момент пошла по более легкому пути – подалась в финансовый институт.

В общем так или иначе все имели планы на будущее, лишь один я был аппендиксом в этом бурливом мире и потому большей частью бродил в одиночестве по прекрасным аллеям парка, лишь изредка общаясь с двумя-тремя наиболее близкими сокашниками.

И вот в какой-то момент меня пронзила страшная мыль, от которой мне захотелось закричать: «Ребята, здесь что-то неправильно! Ведь этот бал означает, что мы НИКОГДА больше не зайдём в наш класс как ученики! НИ ОДИН ДЕНЬ из многих лет совместой учебы больше НЕ ПОВТОРИТСЯ!!! НИ-КО-ГДА! Во всей бесконечной вечности!». И вот в один миг во мне преобразились ценности всех событий школьной жизни (за исключением садистского насилия фабричной шпаны в пятом-седьмом классах): ВСЁ стало милым и до слез родным! Каждая мелочь, каждый взгляд. Оказалось, что я всех их люблю!

И даже более: я и сегодня, спустя шестьдесят лет, их всех люблю ТАК же! Несмотря на то, что у меня ощущение, что броситься мне на шею не тянет никого. Это для менЯ выпускной бал продолжается – я еще ТАМ. Правда, бал какой-то странный, с траурным маршем: половины (если не более) ребят из моего класса сегодня уже нет. А я ни с кем еще не наговорился досыта. Я ни с кем еще не объяснился доконца, до потери расстояния!

Не странно ли, вроде бы основная часть жизни человека проходит после школы – в сознательной, целенаправленной деятельности, а школа – это лишь подготовка к жизни. Но когда я понял, что эта «подготовка» кончается и кончается НАВСЕГДА, то на школьные годы я стал смотреть иначе. Почему-то мне кажется, что главный кусок ЖИЗНИ был именно тогда, когда мы все были «зелеными»! Я сравниваю все зрелые ценности, которые я приобрел после школы, с неопределенными и противоречивыми поисками предназначения своей будущей жизни тогда, в школьные годы, и моё восхищение несравнимо падает на отрочество и юность.

Да, изобретательство и наука с открытиями величайшей значимости – это, конечно, интересно, это какая-то плата за отданную жизнь, и тем не менее, главная музыка жизни звучала тогда! Правда, я не учитываю одно очень существенное обстоятельство: мои отношения с однокашниками практически прервались с окончанием школы. А при отсутствии контактов люди расходятся, как в море корабли, ибо исчезает взаимная корректировка целей и интересов.

Примером иной ситуации могут служить отношения с однокашниками моего французского друга Анатолия Максимова. Они окончили русскую гимназию в Болгарии в 1937 году и, несмотря на то, что жизнь разбросала их по всему миру, поддерживали самые теплые отношения до самой смерти (Анатолий прожил 86 лет). В их случае пропасти между школой и взрослой жизнью не было. У меня же произошел разрыв жизни на две части, и первая ее часть завершилась выпускным балом. Возможно, я воскрес бы, если бы в тот же год поступил на физфак МГУ, куда в 1958 году ринулось большое число ребят и девушек ВЛЮБЛЕННЫХ в науку. (Но я не смог отказать в просьбе совершенно незнакомому мне парню сдать за него вступительный экзамен по немецкому языку на геофаке. Ну и попался, за что был тут же отчислен, уже после сдачи самого главного экзамена – письменной математики, из абитуриентов физфака,...)

Таким образом, выпускной бал стал в моей романтической жизни траурным маршем. Да, потом началась другая, но уже совершенно другая жизнь, не менее лихая, причем также состоящая из трех очень разных жизней: доправозащитной, правозащитной и политической эмиграции. Но и последняя не была однородной, а совмещала в себе бытовую романтику, диссидентство, изобретательство, науку и слегка литературу.

Тяжела ты, шапка Мономаха...

17.04.2018