Очарованный Лес. Сказка о верности Времени

   Во времена не столь отдалённые в русской глубинке да в крестьянской семье родился мальчик на первый Спас. Большой устроили в доме праздник по этому случаю. Прознал про то барин и сам на веселье наведался. Велел всем мёд раздавать да хороводы водить под песнопения – так и лилась песня русская да квас хмельной на меду до самого утра. Отрадно было барину за семью крестьянскую, а за себя взяла грусть-тоска смертельная: не было у него детушек, стар уж был он и одинок. Думал он думу долгую до рассвета самого, а как взошло солнце красное, позвал к себе крестьянина да вымолвил: «Молод ты ещё да здоровьем богат, жизнь проживёшь долгую да складную. Будут у тебя и другие дети. А я стар и нелюдим, век мой на исходе, но так ли плох я, чтобы одному его коротать, не зная ни счастия, ни успокоения? Пожалей седины мои за милость мою: отдай мне своего мальчика, а я взамен дам ему волю вольную. Будет он свободнее ветра в поле, сам себе хозяином-барином».
   Самую дорогую цену предложил барин крестьянину, ведь было у него всё, окромя воли вольной. Потужил он, да и согласился заради сына своего родного.
Вырастил барин мальчика, воспитал как дитё собственное, назвал Сергием. В красивого да статного юношу расцвёл тот, сердцем доброго, душою чистого – отраду тихой старости.
   Жить бы себе поживать да добра наживать ещё годы бы, дням и сыновьям своим радоваться. Да, ведь, дни наши недолгие, чем краше сыновья наши, чем статнее, тем ближе к земле нас клонит, тем боле земля тянет, тем боле солнце красное краски пьёт из нас, обесцвечивая, доколь не ляжем мы средь высоких трав костьми белыми, тленом не станем, прахом не станем, ничего не умея изречь устами. А кто милость Божию возымел, тому ответ держать за то перед Господом, да слово своё крепкое пред людьми.
   Совсем одрях и плох стал барин, позвал он к себе Сергия: «Ты, сын, зла на меня не держи, что у отца твоего рОдного отнял тебя и от материной груди отнял тебя…так звал – величал я тебя сызмальства, так и теперь сыном своим почитаю единственным, и всё, что имею я, всё, чем владею я: поля мои, леса мои, реки мои, дома мои, люди мои – всё тебе одному вверяю…пришло время и отцу твоему рОдному держать обещание - даровать тебе волю вольную…» Вложил барин в ладони сыну вольную грамоту - и с тем отошёл в мире и покое.
   Всё, чем владел, оставил барин Сергию. Да не захотел Сергий, получив волю вольную, сам в неволю себя обращать управлением обширным хозяйством. Оставил Сергий всё отцу кровному и братьям своим, что от него народились, а сам связал узел тугой, на плечи закинул – и пошёл по свету, что ветер по полю – людей посмотреть, счастье сыскать, волею упиться.
   Долго ли шёл он, коротко ли, сам он не ведал. Жаркий отходил июль, палящее солнце обжигало лицо. Остановился Сергий у реки воды напиться. Зачерпнул прозрачную воду в ладони и испил из них жадно. Тут окликнул его кто-то: «не пей юноша из Дурман-реки и лица не умывай её водами, затуманивают они взор, всё, что видится, искажают». «Кто ты, добр человек?» – спросил его Сергий. «Лесничий я этих мест, что в Д*** уезде». Поведал Сергий в свой черёд лесничему, кто он таков. Предложил тогда ему лесничий помогать ему в лесу до осени, а взамен у него в сторожке остановиться. Согласился Сергий. Много лет он по свету хаживал, а милее места очам своим не видывал.
    Рассветы здесь вставали малиновые, хрустальными росами перезванивая, возвещали новый день. Точно слёзы счастья на очах утра высыхали хрустальные капельки, и смеялось оно звонко-звонко, обращаясь золотым днём. Не реки и озёра голубые пили солнечный свет, нет, это солнце сушило их, утоляя полуденную жажду, а они лишь изредка изгибались от нежного прикосновения его уст. А по берегам травы вызревшие покачивались на лёгком ветру, пьянили и дурманили, издавая благовония и тонкий, еле уловимый стон, точно завлекали путников в свои объятия любовною песнею. И лежать хотелось в этих травах, созерцая небо, бездонное и бесконечное, пролитое кем-то, беспечно засмотревшимся на эту красоту под ногами…
     А как угасать начинал полдень, наливалось снова солнце красками красными, но уже не нежно малиновыми, как в утро, а ярко алыми, и пылало вдали, как костёр путника, что разжёг его не погреться, а поглядеть и порадоваться красоте его, силе и всемогуществу.
    Так Сергий чувствовал, так про края те и сказывал. Манили они его, сердце радовали.
    «Места наши глухие да непримечательные, - говорил ему на то лесник, - да пришёл ты к началу августа. Как входит хмельный месяц в свои права, люди всё ярче видят, всё да приукрашивают…»
     Исправно помогал Сергий леснику, каждый день обходил лес дозором: то бурелом расчистит, то зверя из капкана достанет, то деревце хворое перевяжет. Нравилось Сергию житьё такое: время будто бы остановилось, дни гладки да размерены, разум с сердцем в дружбе, не тревожен суетою, тоскою не томим, не остужен, ничто не тяготит его, ничто не мучит…
     Но, вот, однажды идёт он тропкой знакомою через опушку к сторожке – и видит диво у дуба высокого: вместо трав у корней его медь разливается – слепит, слепит путника - ослепляет, только солнце озорное её касается, с нею играется, в ней отражается.  Подошёл Сергий ближе – и видит, что не горсти монет опрокинуты у подножия дуба-великана, а то копны волос девичьих цвета меди обвили его горделивый стан. Наклонился Сергий низко над девушкой, беспокойством сон хрупкий нарушил её – распахнула она очи, сном сомкнутые, очи зелёные, что изумруды. «Как зовут тебя?» - спросил Сергий. – «Августа», - вымолвила девушка.
    Вдруг появился из ниоткуда старик-лесник и назвал девушку внучкою своею, да и вымолвил: «Внучка моя девица не простая, а барыня из знатных, с приданным таким, коего в миру не встречали. Много богатств за нею, да нет ни одного ценнее её изумрудных глаз, что весь свет видывали. Каждое лето навещает она меня во сторожке моей – старика уважить, старику подсобить. Боязно мне, что прознают про то люди, больно много объявилось теперече за приданным охотников. За злато загубят девицу, загубят милую».  Попросил лесник Сергия в селе про внучку свою не сказывать. Дал Сергий ему на то зарок.
    Да только сам с того дня потерял он покой и сон. Разум с сердцем рассорились, суета меж ними всего сушит. Полюбилась девушка Сергию с первого взгляда, полюбилась так, что, как с нею, и без неё.  Стал везде ходить он за Августой. Но не отвечала девушка на его ухаживания, хоть была добра и весела с ним.
   Опечалился тому Сергий, пошёл на деревню грусть-тоску развеять. Зашёл в трактир, взял квасу хмельного, сел в стороне да призадумался. Окликали его мужики: «По чём кручинишься, добрый молодец? Поведай нам печаль свою – разгоним её в миг за разговорами весёлыми. Поведай нам беду свою – разрешим и её сообща». Отвечал на то Сергий: «Не разогнать печали моей разговорами весёлыми, не разрешить беды моей сообща. Полюбилась мне одна девица, молода она, добра, собою хороша, да, видать, я ей не люб». Тут и рассказал всё Сергий про Августу, позабыв зарок, что дал леснику.
   Не поверили ему мужики. «Молода да хороша, говоришь? Диво дивное – дева лесная, - рассмеялись они, а ну, пойдём в лес подивимся». Собрались они толпою и пошли в лес посмотреть на девушку.
Добрались до опушки, где прятался домик лесничего, огляделись и пуще прежнего стали над Сергием подтрунивать: «Где же твоя госпожа? Верно, лисицею обратилась, коль хитра, как ты, и была такова». Но тут ослепили их медные локоны, ниспадающие на плечи прекрасной девушки, представшей их очам. Засмущались мужики пред красотой её и поклонились ей. Был средь них и старый дьяк, что увидев Августу, наземь упал, стал молиться да креститься в страхе, повторяя, будто знавал он барышню эту много лет назад, да уж и в живых её быть не может.
   «Зря челом бьёшь, стар человек, - молвила девица, - похожа я на бабушку свою как две капли воды и в честь неё названа Августой». Отлегло у старика от души, поднялся он с колен, обнял девушку.
  Стала Августа с тех пор на деревню ходить, людям показываться. Нравилось Августе среди людей, весело. Полюбила она и Сергия, да не могла ответить ему взаимностью. Как ни просил он Августу полюбить его, она всё то же вторила, что нельзя любить ей, не велено.
    Не унимался Сергий, пока тайны у девицы не выведал, тайны её грустной, тайны её светлой. Поведала ему Августа, что 8-я дочь Года она, и что спит она 11 месяцев и один всего лишь бодрствует. Разбудил он её в начале августа, а в последний день месяца уснёт она сном крепким.
   Опечалился Сергий пуще прежнего, стал думу думать, как ему с Августой не расставаться.
   А она ему говорит: «Коли люба я тебе, подождёшь меня год, а следующим летом опять я к тебе возвращусь». Дал слово Сергий дождаться. Но в залог ожидания попросил девушку любовь свою ему подарить. Согласилась Августа быть с ним до самого последнего дня лета.
   Дни и ночи были они вместе. А лесник старый хмур да угрюм стал, нелюдим. И скоро слёг совсем. Сказала Августа Сергию, что должна с дедом быть своим. А Сергий её упрекает, про обещание напоминает.
   Позвал тогда лесник Сергия к себе – пред кончиною в добрый час свидеться. Вошёл Сергий во сторожку – старец уж в дверях-то его не встречает, не привечает, до земли согнуло его, до постелюшки дошёл да и слёг. «Не дивись, Сергий, моему увяданию, всяк живущий к земле прибивается, что жизни вдоволь испил. А жизни я вдоволь испил. Молод я был, силен, красив. Много женщин меня любило. Предавался я с ними веселию и разврату, за что крепко наказан был: влюбился я в одну из дочерей Лета Августу. Приколдовала меня к себе кудесница, утонул в глазах её - омутах. Поселился в лесу, лесничим заделался. И каждый год лишь на месяц приходит ко мне Августа. Только годы мои земные, а её – небесные, вечна она, как сама жизнь, а я состарился. И влюблялась она снова и снова в молодых и дух в них смятением наполняла обещанием любви своей и вечного счастия.  И теперь, вот, снова влюбилась она, а мне уж время помирать пришло. Не желаю я тебе судьбы такой, Сергий. Забудь Августу, коли сможешь. Супротив воли своей забудь».
  Загоревал Сергий со слов этих. Не мог он уйти от Августы, не хотел. Стал он думу думать, как бы ему с девицей никогда не расставаться.
  Решил Сергий обмануть время, календарь переписать. Скоро за работу ту он принялся, да прознала ещё скорее про то Августа и рассмеялась молодцу в лицо: «Да разве ж люди по календарю живут? В календарь приметы записывают. Август ни с чем не перепутаешь. И трава расскажет, и ветер укажет, когда лету уйти». Осерчала Августа. Оттолкнула Сергия. Закружилась и листовой цвета меди к ногам его осыпалась.
  Сколько не кликал с тех пор он девицу, сколько не молил её о прощении, не являлась она взору его более. Отгорело лето красное, пришли во края те туманы холодные и землю собою опутали. Только сердце любовью распалённое в милость судьбы своей верило, как и верило во свидание с тою, что ему всего отраднее.
   Остался Сергий лесником при селе. Ждал он к себе каждое лето Августу. Но не приходила она в его сторожку. Только, бывало, на Первый Спас вздрагивал Сергий, чувствуя на плечах своих ласковые её руки, оборачивался – но лишь травы густые качались у него за спиной, и рассыпалась листва цвета меди.