Оглянись, уходя, оглянись! - глава четвёртая

     Обнялись... Первые слова брата принесли покой душе.

     - Здравствуй, Генка! Здравствуй, дорогой! Не ждал? Выжил я, братишка, выжил! Правда, пришлось почти три года батрачить на маковых полях. Ты не казни себя, брат, вы бы не ушли тогда, если бы я не принял огонь на себя. Моджахеды поздно поняли мой манёвр, отступили и погнались за вами, но время ими было упущено. Подобрал меня мой будущий хозяин, подлечил и заставил работать на себя. Потом, после ухода наших войск, пришли другие. Хозяин мой погиб и закончилось моё рабство. К тому времени я почти забыл свой родной язык, оброс до неузнаваемости, одежда, сам понимаешь, какая. Назвал себя именем хозяина. Долгим был мой путь к свободе. До Кабула я добрался за три месяца. Сразу в наш госпиталь, там уже вовсю шла эвакуация. Одна из медсестёр вспомнила тебя, Генка. Поняла, что мы близнецы, привела меня в божеский вид, отмыла, подстригла. Назвал свою фамилию кому следует. Долго допрашивали, держали неделю под арестом. Ведь благодаря нашему командиру меня наградили посмертно и им с этим надо было что-то решать. В какой-то момент понял - нет мне пути домой, брат. Живу теперь в штатах под новым именем и новой фамилией - Исаак Симантов. Но вы, родные, не заморачивайтесь, зовите как прежде - Виталий, как нас назвали родители, - усталым голосом завершил свой рассказ Виталий.

     Свои слова Виталий говорил будто только для Геннадия. Все сидели молча, поражённые услышанным. Молчание прервала Аглая:

     - Представляете, иду по Манхэттену прогулочным шагом, заглядывая в витрины магазинов и вижу за стеклом Виталия, выбирает себе рубашку. Боялась что уйдёт, прильнула к стеклу, стучу, кричу, как сумасшедшая. Первой продавец на меня обратил внимание. Я в магазин, а Виталий стоит бледный и молчит. Не передать состояние моего. Считать погибшим и вдруг, вот он, рядом, живой! Люди на нас смотрят, а мы никого не замечаем, я реву, Виталий успокаивает. Наш братишка, наш ласковый Виталька. Иногда смотрю на Гену и не узнаю его. Сильно тряхнула жизнь, вся спесь слетела. Учеба, потом аспирантура, женитьба, а детей как любит, порадовались бы родители...

     Она говорила, а братья-близнецы сидели, взявшись за руки, глядя друг другу в глаза. Их молчаливый диалог заметила только Ашрафи. Все разошлись по номерам. Богдан с Виталием, Аглая уединилась в свой номер. Дети спали, разметавшись на родительской постели. Геннадий решил всё рассказать жене, утаивать дальше становилось всё тяжелее. Не для того он женился, чтобы таить камни в душе от неё.

     - Не надо, любимый, я всё поняла сама, как только твой брат вошёл в номер. Есть глаза и есть сердце, чтобы сразу всё понять без слов. Ты часто во сне кричал имя брата, родной. Не может человек себе кричать - Генка, беги. Богдан рассказал, что у тебя был брат-близнец, Виталий, который погиб на моей родине. Боялась спросить тебя об этом. Вот и брат твой близнец всё сразу понял в госпитале, это его и спасло. Назови он себя как положено Геннадием, то погубил бы и тебя и себя. Догадалась и молчу, нельзя человека выворачивать наизнанку, - тихо прошептала Ашрафи, прижимаясь к плечу мужа.

     - Золотая ты моя! Чтобы я без тебя делал, любимая! Не должно у нас быть тайн друг от друга. Жалею, что родители с тобой не познакомились. С Геннадием поговорим и будем жить дальше. А знаешь, он здорово изменился, совсем другой. Вот и не верь после этого, что имя не играет никакой роли. Поменял я имя своё, а душа не приняла. Зови меня как прежде, Генадием, иначе нельзя. Государево око не дремлет, Ашрафи. Давай спать, пока дети не проснулись.

     На другой день Богдан и Аглая улетели и братья были рады этому. Хотелось о многом поговорить, выработать единую линию дальнейшей жизни. Обоих радовало, что ничего не надо утаивать от Ашрафи. Она звала мужа Геннадием, а его брата стала называть Исаак. За день общения всё встало на свои места. Чтобы они смогли поговорить, повела детей на прогулку.

     - Хорошая у тебя жена, Генка! Оставайся с моим именем, брат. Нет мне пути назад. Об одном только будет тосковать сердце. Там, в нашем городке, осталась моя единственная. Только с мыслью о ней выжил я в плену. В мыслях видел её глаза, обнимал стан её тонкий, ей одной шептал самые нежные слова...

     - Ты про Ирину? Она сразу кинулась ко мне на шею. Птичкой защебетала о любви  вашей вечной. Только знаешь, брат, не всё там однозначно. Обабилась, измоталась по мужикам, что приз переходящий.

     - Ирка? Эта из четвёртой квартиры? А ей-то что от меня понадобилось? Смешно, но не было у нас с ней ничего и не могло быть. Может из-за неё мне Любава не стала отвечать на письма. Резко так, раз и всё. Ты ничего про неё не знаешь?

     - Немного знаю. Живёт Любава одна, замуж не вышла. Родители в прошлом году один за другим умерли. В нашей квартире хорошие люди поселились, письма мне пишут, за могилой родителей следят. Донимает её Ирка какими-то письмами от тебя. Возможно, она и вмешалась в вашу переписку. И мне помешать хотела. Ашрафи прилетела в Москву и сразу мне телеграмму, но ей ответили, что я умер. Ясно чьих рук дело.

     - Не хочу рисковать, но сердце аж затрепетало. Не забыть мне её прощальный поцелуй. До рассвета просидели с ней, намечтали на десять жизней. Детей не меньше трёх...

     - А давай-ка, брат, съездим мы с Ашрафи за Любавой. Одного жена меня не отпустит. Привезём Любу сюда. Встретитесь, поговорите. Кто знает, может и она в тоске живёт. Я-то к ней и не подошёл, а тут ещё эта Ирка со своими приставаниями.

     Через день они прилетели с Ашрафи в Москву, попросили подругу присмотреть за Бахтияром и Аглаей и улетели на родину Геннадия.

     По разному встретили их жильцы дома. Ирка истерику устроила:

     - Ну надо же! Гляньте, люди добрые, кого он в жёны взял. Не иначе чучмечку из афганского кишлака. Русских девок ему не хватило, экзотику подавай. А мы, дуры, тут из-за него драку устроили.

     Жильцы из родной квартиры кинулись потчевать пирогами, а они поспешили в квартиру к Любаве. Открыв дверь, стояла Любава, растеряно разглядывая гостей незванных.

     - Пустишь, Любаша, поговорить прилетели с тобой. Считай, что сваты на пороге, - огорошил девушку Геннадий.

     Осторожно повела беседу Ашрафи. Многое рассказала о событиях в те времена, о последнем бое. Пила чай мелкими глотками. Звучал тихо её голос.

     - Он жив? Я всё поняла. Ведь ты не Геннадий... Сразу моё сердце тогда почувствовало, в первую встречу с тобой, Виталий, после возвращения. Боялась спросить, почему не своим именем назвался. Где он? Он искалечен и не хочет сам со мной встречаться? - тихо спросила Любаша, не пряча набежавших слёз.

     Сборы были скорыми. Отдала соседям ключи от квартиры, ничего не наказывая, ничего не объясняя. У дома среди бабушек сидела Ирка. Увидела Любаву с чемоданом и заверещала:

     - Ба! Никак Любка согласилась второй женой к этому моджахеду пойти. У них это сплошь и рядом двух жён держать. Сразу неладное почуяла. Несу ему всякую бредятину про любовь нашу, а он вытаращил глаза и молчит. Память у них там отшибло, в их Афгане...
    
     - Смотря о чем речь шла, Ирка. Если придумки про ночь вашу последнюю, то брехня это твоя надуманная. Мы с ним в парке всю ночь просидели, - ответила ей Любава.

     Ашрафи и Геннадий всё время полёта спали, а Любава сидела у иллюминатора, разглядывая звёздное небо. Замирало сердце. Не забыл её любимый. Она за ним на край света пойдёт, лишь бы рядом быть. На всё согласится, от всего откажется. И будут они идти рука в руке по жизни. Повторяла ставшее самым дорогим имя - Исаак.

Продолжение следует:

http://www.stihi.ru/2018/04/17/8400