Полёт над Москвой

Велики у страха глаза.
Сгиньте гримасы ужасов.
Высоко, далеко - чистейшая бирюза!
Как оказались здесь? Как нам хватило мужества? 

В небе московском парим с Маяковским.
Бледно-серые Лужники перевёрнутой чашкой
Виделись мне с высоты - букашкой. 

Прессом сдавило горло духа,
               кричу поэту, набрав воздуха, -
 
- Владимир Владимирович,
Как Вы здесь очутились? Вы знаете? ...
Видели вакханалию? -
- Всё шло по заранее отработанному сценарию. -

- Что же будет сейчас?  Что делать нам?  -
- Сохранять спокойствие, как истинным гражданам.
 
Говори тише и не кричи,
             не будь болтливым как москвичи.
Не отставай, лети за мной скоро. 
               дорогой все разговоры и споры. 

Будешь свидетелем эпохального
Вскрытия - Финального акта ЭТОГО,
                свершившегося уже События. - 

Он изменился после весенней встречи:
          ласкала слух мягкость тактичной речи.
Сразу же обратил внимание,
       как изменились внешность его и одеяние: 

С плеч на грудь спадала мягкими складками
                белоснежная с синевою тога.
Я приглядывался к нему, украдкою,
То узнавая его, то не узнавая поэта-бога: 
           ангела ли, может быть серафима -
В этом моё слабо познание,
               но я слышал вполне различимо
        чуть-чуть уловимое крыльев шуршание. 

Я в шоке.  От тока стыда горячо,
                Жалкий и хлипкий,
                ладонями липкими
Тронуть хотел его плечо:
                снова мол свиделись,
                не обиделся ли?
Что не выслал ему отчет
О Ивановой жизни - тризне?
Что не выполнил своего обещания?
 
Но, вопрос словно в горло врос,
Струсил нарушить величественное его молчание. 

Метрах в пятидесяти, может быть в ста,
                уняв полёта крылатую скорость,
Пролетаем над Храмом Иисуса Христа,
               пронзившего неба святую покорность. 

- Лужков расстарался. Народа всем миром, -
- Знаю, - чуть слышно сказал Владимир. 

И лицо его - мужества штамп,
Пролетариевых масс-крестителя
                осветилось глазами солнц-ламп
                смягчившись чертами Спасителя. 

Обалдевшим, в немом восхищении
           я прозрел и любил его профиль и фас:
В безусловном его прощении -
                это "знаю" и есть тайный пафос! 

Я желал ему большей возможности -
                от уважения, может, излишнего -
Очень достойной поэта должности 
                у престола Всевышнего. 

Пусть не 13-м,
                здесь лукавить не гоже,
Трижды, хотя бы, стотысячным,
                но апостолом, все же.

- Успокойся, вдруг сказал Маяковский.
               ты правильно усомнился в записке -
Вид её по земному броский,
                но нет нам нужды в переписке,
(Как и в других каких-то каналах,
Как  у вас говорят - информации)
Нужны нам только:
                пространство сознания
                и мысленные вибрации.

Тот же толстогубый повеса,
Что заявлялся к тебе на квартиру -
                один из посланников беса,
                разосланных им по миру
Для выполнения "особой миссии" -
          вот они и создали свою псевдо-комиссию. -      

Неумытый, будто вставший с постели,
Заблудившийся в образе Христофора Колумба,
                мимо проплыл Петр Церетели -
Медью цветущая многотонная клумба. 

Москворецкий мост уместен и прост.
                Взору наряден и скор,
С куполами-маковками
                Покровский собор
Дарит себя праздничною облаткою. 

Под крыло к нему сбежались
             Минин с князем Пожарским:
О былом печалятся -
            человеческом и гражданском. 

В бронзе им поделом
Век, может быть, ещё, не видать покою. 
Что казалось бы говорят о Том,
               кому Минин грозит рукою - 

Божеству недавнего прошлого,
                жильцу и хозяину цоколя
Мавзолея, намертво вросшего
               в кровавый булыжник акрополя.


Прим.авт.: поэма "Красные попугаи", кн. "Историческая мистерия",
Стихи.ру, свид. о публ. №116011206732 от  12.01.2016