Дневник 132 Пустота бытия и покаяние

К ночи вчера читал Эдуарда Федоренко. Думал о влиянии алкоголя на творчество. Кто богемно полагает, что оно только Благо, глубоко заблуждается.
  В большинстве случаев тоскующая, надрывная жизнь пьющего поэта (или всякого другого творческого человека) оборачивается тьмой, мраком, безысходностью и в творчестве. А ещё истеричностью (как отмечает А. Прудникова в заметке о Э.Ф.). Нельзя светло (и объективно!) смотреть на мир, переживая страшные ночи, первые после выхода из пьяного загула, с их кошмарами; нельзя катастрофически не ощущать в такие дни свою ничтожность, никчемность, обескураживающую и обезволивающую пустоту человеческого бытия вообще; нельзя не сторониться родных и близких тебе людей (и справедливо зачастую не получать с их стороны сочувствия «жалобам и пеням», а порой и отчаянным воплям, что во сто раз хуже).
  Думаю поэтому, что мрак, перевешивающий в сочинениях поэтов, скажем, сильно пьющих, односторонен, несправедлив, что ли… Хотя слабые духом и стучат в грудь, следуя тем же путем или (что ещё хуже) в подражании «пьяным гениям», выдавая мрачную сторону творчества за «прозрения», «откровения», «пророчество»… Да бред! Ничего такого нет и в рубцовском «Я умру в крещенские морозы». Считаю, что это простое совпадение, конечно, усиленное острым ощущением близящейся катастрофы, которую нельзя не чувствовать и не только поэтам! Когда ко мне приходил милый и добрый пьяница Николай Синицын, я ведь понимал его страх, его – «сейчас сдохну!», хотя никаким, к чёрту, поэтом он не был.
  Страшно равнодушие к жизни, вызванное «питием», равно как у поэта, так и обычного человека. Вопрос: кто ещё симпатичнее и мужественней ведёт себя в такой ситуации… Хотя…. Никаких ведь лекал не придумано тут.
  И никак нельзя писать ХОРОШО, будучи пьяным, будучи не в себе, неадекватным. И всегда будешь писать мрачно, односторонне в первые «трезвые дни». Гармоничным, всеохватным можно быть только в трезвом уме. Хотя есть сладость в пьяном отрицании, цинизме, разгуле и «храбрости». Такие дни могут высвечивать гротескно твои настроения и взгляд на мир, но вряд ли принесут удовлетворения в самом творчестве, как и вряд ли призовут к нему, вдохновят, подтолкнут…
  Другое дело – чувство комплекса вины, страдания по «мальчику, которым ты был когда-то», охватывающее человека после очередного загула. У поэта через какое-то время они отливаются в творчество, в ощущение радости бытия, в способность снова творить, в «покаяние» (можно и без кавычек»), в острейшее желание оправдаться. А как это исполнить? Только творя, только создавая новые миры.
  Но это только тогда, когда поэт возвращается к жизни, когда источается в нём грязь водки и безобразий, когда опускается на дно души мрак и тоска, когда снова впереди виден свет. Облагороженный путём покаяния в себе и внешнего прощения, он и умиляется «золотом каждой прохожей косы».