Жить пока бьётся сердце

«Жить, пока бьётся сердце»

( К 50 – й годовщине со дня смерти Ильи Эренбурга )

1

Он стал писателем известным,
К тому же, просто знаменит,
В своих писаниях быть честным,
Ему вся совесть так велит.

Вопрос законный, как он выжил,
Во времена столь не простых,
Как же сухим из бездны вышел,
Остался как Илья в живых?

Вот как он сам об этом пишет
На исходе своих дней,
Ответ достойный сам и ищет,
Чтоб не обманывать людей:

-- Не потому, что был сильнее,
Прозорливее всех других,
Так богу было всё виднее,
Я как бы был всегда «в своих».

Моя судьба, как лотерея,
Ничтожен выигрыш всегда,
Она подобна Одиссее,
Меня минует вся беда.

Бывавший долго за границей,
Шпионом даже он не стал,
Всех вражьих званий вереницей,
Судьбой от многих получал.

Шпионским центром так назвали
Еврейский бывший Комитет,
Но все о том, конечно, знали,
Что Илья в нём – член-агент.

Весь Комитет арестовали,
Глава Михоэлс был убит,
Но Эренбурга не достали,
Имел невидимый он щит.

Он в нём отдел литературный
Курировал уж много лет;
Издать «роман»довольно «бурный»,
Оставить чтоб еврейский след.

«Роман» назвали «Чёрной книгой» --
Совместный с Гроссманом проект,
Что стало бы большой интригой,
Увидел свет бы сей проспект.

Опасная в то время тема
Проходит в «Книге» главный путь,
Народ еврейский – вот проблема,
В могилу как его ввернуть.

Точнее – об уничтоженье
В войне Второй той Мировой,
Евреев, всё их поколенье,
Как метод-спутник рядовой.

Его публично обвиняли,
Что он – шпион номер один,
В ЦэКа об этом так сказали,
И даже очень крупный чин.

«Разоблачён и арестован»,
Как злейший Родины стал враг,
Но он как будто заколдован,
«Не брошен в следственный овраг».

Напротив, он в пятидесятом (1950)
В Верховный избран наш Совет,
Тем самым, был, хотя и «пятым»,
Но, убедительным ответ.

2

И, наконец, последний выпад
В эпоху сталинских времён,
Ему позволил снова выход,
Хотя и был обременён.

В числе известных и немногих
Евреев в собственной стране,
Не подписал письмо от многих,
Живущих будто бы в тюрьме.

«Еврейской общности» посланье
«Всегда любимому вождю –
Чистосердечное признанье:
Я коммунизм не признаю.

Нам ближе образ буржуазный,
Где есть «свобода и простор»;
А строй наш – просто безобразный,
Он нам по жизни, как укор».

Письмо составлено властями
С циничным замыслом таким,
Чтоб бичевали себя сами,
Но строй остался невредим.

Письмо с названьем «Декларация»,
Причём «еврейской», не простой,
Явилось в свет, как демонстрация,
И будто бы сама собой.

За публикациею в «Правде»
Антисемитской той статьи,
Где были «все раскрыты карты»
К стране еврейской доброты;

К тому же времени возникло
И дело тех убийц-врачей,
Чтоб ненавистью всё проникло
До самых даже мелочей.

Для них все авторы во гневе
Суровую просили казнь,
А к остальным, в таком напеве
Родить в народе всю боязнь:

Как гнева русского народа,
И с просьбой жить в глуши страны,
Где будет нам «всегда свобода»
И вдоволь жизненной страды.

А между тем, шла подготовка
К подобной выселке в Сибирь,
Под шелест пропаганды – шёлка
И под давленьем «властных гирь».

Приказу Сталина согласно
К столице, крупным городам,
Где многим стало просто ясно,
Что ехать всё ж придётся нам;

Подогнаны уж эшелоны,
Конечно же, весь товарняк,
«С комфортом, словно мы баллоны,
Нас погрузить, как стай косяк».

Уже там строились бараки;
Причём любимый вождь желал,
На всём пути чтоб были «знаки»,
Которых бы никто не знал.

Те знаки – в виде ограблений,
Крушений просто поездов,
«Народных мщений нападений,
Во истину -- безродный зов».

Но Эренбург не дал согласья
Письмо такое подписать;
Себе позволил «долю счастья»,
Своё письмо вождю послать.

Где политической ошибкой
Назвал подобный дикий акт,
Направлен против «воли гибкой»:
Борьбы за мир, как дерзкий факт.

По мнению людей сведущих,
Сей аргумент и ряд других,
Сыграли факт вполне грядущий
Для прекращенья дел таких.

Хотя, скорей всего, убийство
Вождя, любимого страной,
Дало толчок кончине буйства,
Да будто просто, как войной.

Против еврейского народа,
Такой «Советский Холокост»;
Вождя – великого урода
Друзья загнали на погост.

Возможно даже сам писатель
Попасть мог в этот Холокост;
Наверно, был вождю приятель
И сохранил свой важный пост.

Недаром немцев пропаганда
Илье и прозвище дала:
«Еврей домашний», словно банда,
Ему в победе помогла.

Он дважды стал Лауреатом
Всех высших Премий за труды,
Он «генералом», не солдатом
Был в пропаганде той войны.

И Сталинской Международной –
«За мир народов на земле»;
Теперь не может быть «безродным
Космополитом» в сей стране.

Имеет также он награды,
Чреда медалей, орденов,
Как заключение «парада»,
Два высших «Ленина» значков.

Среди писателей советских
Особым статус был его,
Трудов своих довольно веских,
Достойными всего того:

Отмечен чудно он властями,
Печатали его труды,
Все блага, словно как горстями,
И весом многие пуды;

Ему преподносили славу,
Был за границу выездной,
Подобен был Илья, как сплаву,
С его всей Родиной родной.

Спецслужб всегда был под контролем
Из-за поддержки «европрав»,
И за его особой роли,
Во всём крепить подобный сплав.

И были многие попытки
Неодобрения трудов,
Но он сдержал все эти пытки
К неудовольствию врагов.