Дополнение к поэме 3-й приезд Онегина в Барнаул

Примчался к нам Гулянов, с ходу
запел, и струны напряглись!
Я тасовал в углу колоду
и говорил с Ильёй за жизнь.
Сельвинский был непроницаем
советской властью порицаем.
Гулянов пел нам про совков.
Сельвинский хлопнуть был готов.
Он Маяковского был выше
по всем параметрам Поэт.
Его стихи – стихийный свет.
Гулянов переборы тише
стал исполнять, в конец аккорд
звучал три раза, был он горд,

что спел он снова про Серёгу,
как съели банку червяков.
Надрались перед по прологу
боярки злой из пузырьков.
Рыбалка их не состоялась –
червей на дне осталась малость.
Зашли под мухой на базар,
купили свежечка. Кальмар
засуетился в грязной сумке,
что называлась рюкзаком,
мол, нарыбачили тайком.
Серёга аппетитно хрумкал.
Гулянов снова песню пел.
Илья, заслушавшись, вспотел.

Припомнил, как Вильям Озолин –
его печальный ученик,
невероятно был прозорлив –
предвидел наш обской пикник.
Пришёл с метлою, следом Пушкин
за ним шагал, как слон, послушно
чугунный, но с седым виском,
смотрел на всех одним глазком –
с Тверской пожаловал. Со звоном
хотел на стул за стол присесть...
Сказали: "Превратишься в жесть,
и станешь иевлевским клоном".
Вильям весь мусор смёл метлой:
– Стоять тебе лишь на Тверской,

у нас имеется свой Пушкин,
но бронзовый он с головы
до пят от самой от макушки.
Мы далеко же от Москвы,
и потому имеем бронзу,
что собирали наши бонзы
по нескольку красивых тонн
за день, слеза текла с икон.
Гулянов врезал вновь по нотам
и спел картошечный финал.
За что и получил фингал.
И раз уже, наверно, сотый
"Рыбалку" исполнял на бис.
Всем нравилась такая жись.