Люди, которые запрещали мне ковырять в носу

Папа ушёл из семьи, когда мне было 9 лет, а окончательно поменял гражданство на два метра ниже, когда мне было 19. Он был весёлым и знал много взрослых вариантов слова «писька», но при мне никогда не выражался. Находясь в душе или делая что-то по дому он, как правило, напевал. И не только Высоцкого. Например, пылесося, он любил петь:

– Хорошо тому живётся,
кто с доярочкой живёт!..

Дальше он разворачивал оглобли и пел эту лабуду заново. Поэтому я запомнил только две строки, которыми, сбегав пописать во время тихого часа, радостно поделился с воспитательницей.

Надо сказать, в детском садике «Дубравушка» было несколько групп со звучными, тогда ещё не зенитно-ракетными, названиями: «Тополёк», «Берёзка», «Акация», «Вишенка», «Рябинка»… Меня, с рождения везучего, отдали в «Дубок».

Валентина Васильевна, воспитательница группы «Дубок», только услышав две строки папиной песенки, взорвалась обычной фразой: «замалчи щажже!!!», и подозвала нянечку Ивановну, кстати – Арину. Совещание было недолгим, они повели меня по инстанциям.

В кабинете Татьяны Робертовны, заведующей детским садиком, было холодно и страшно. Воспитательница и нянечка заставили меня повторить начало песенки и стали допытываться, что там дальше:

– С доярочкой живёт… и?..

– Низнаю! – честно недоумевало пятилетнее в майке и трусах.

– Давай подскажу, – вмешивалась нянечка, – «молочко он попивает»… и?..

– Ну, попивает!.. (плак-плак).

– Вспоминай, Мишенька! «И доярочку…» чего?

– Низнаааааююююю!..

– Знаешь! «И доярочку еее...еееееее...»?

К чести воспитательницы, она как учинила эту пытку, так и прекратила, сославшись на оставленных в группе детей и чевойто там недовырезанное из цветной бумаги.

Вечером за мной пришёл папа. С ним не только Валентина Васильевна – все воспитательницы любили общаться. А слухи в «Дубравушке», как и в любом мариваннике, распространялись со скоростью выпущенной из «Бука» ракеты. И каждая давала советы, и каждая норовила заглянуть в папины глаза – такие честные, что материалы XXV съезда КПСС курили папину «Астру». Это была его последняя и моя первая марка сигарет.