дороги

далеко,

средь туманов, долин, гор высоких, где серебряной лентой тянулась река, где сплетались слова в стихотворные строки, красной нитью ты мне расшивала рукав. твои белые руки, не касаясь осоки, собирали цветы и вплетали в венок, ты просила светило вставать на востоке, чтобы первым рассвет преступал твой порог. а в морозную ночь - песнопение вьюги, ты бесстрашно вступала с ветрами в дуэт, в твоем доме всегда было место для хюгге, и в глазах твоих был нескончаемый свет.

ни божественный логос, что ты видела в искрах, и ни внутренний голос, шептавший в листве, не смогли предсказать, что погибель нависла, и война началась меж семи волостей. брат на брата пошел, поднял стяг перед ратью и велел победить им любою ценой, и взметнулись тогда к небесам рукояти, поклялись не щадить живота своего. и послал князь гонцов через топи и степи, в край где морок, туман, малахит или медь, приказав заковать в закаленные цепи, всех оставшихся там ворожей или ведьм.

ты пыталась бежать, и сменялся день ночью, и полярной звезды свет указывал путь, знала ведь - не уйти от того, что пророчно, перед казнью накликав на князя беду. десять лет будет жить он не ведая боли, но распустится мести кровавый цветок, когда чары свершит та, убитая горем, его сердце пронзит ядовитый клинок. он смеялся в лицо, мол победа уж близко, мол слова не мрачат молодого царя, как бела, так черна, словно известь и изгарь, ты пылала в костре лепестком янтаря.

жизнь пошла чередом, все плохое забылось, у народа ведь память на зло коротка, страх и ненависть быстро сменились на милость, только я проклинала фальшивый мидгард. десять лет я плела полотно заклинания, с каждым мигом сильней разрасталась гроза, на клубок распустив твой подарок - вязанье, вспоминала такие родные глаза. в предначертанный час по заброшенным тропам красной нитью дорога легла до ворот, князь услышал знакомый до ужаса шепот и почувствовал гнилостный запах болот.

чуть скрипя, половицы стелились под ноги, каждый воин застыл весь обвитый лозой, свет погас, в темноту погрузились чертоги, и клинок окропился упавшей слезой. нет опаснее яда и страшнее заклятья той, что ненависть годы душила змеей, стал багровым подол подвенечного платья, лунным светом горело меча острие. вдруг подул легкий ветер и донесся твой голос, ты промолвила с л о в о и забрезжил рассвет, из клинка выполз белый искрящийся полоз

так закончилась сказка, а история нет.

непрерывным потоком вдаль уносится Лета, позабыты герои баллад и легенд, год за годом ты даришь росток бересклета, выдает тебя легкий норвежский акцент. ты все так же плетешь, вышиваешь мир гладью, иногда, чуть смеясь, украшаешь крестом, ведь неважно в каире, баку, петрограде, чтоб всегда был волшебным и светлым наш дом. может быть и не хюгге (икигай или ладом) и не карты таро (интернет или сми), я встречаю тебя то в москве, то вдруг в праге, все дороги к тебе, а не в тысячный рим.