Легенда о Ермаке

Дни пролетают мимо кассы -
пристало ли жалеть о том...
Казалось бы, героев масса,
но всяк на совести с пятном.
Кого бы взять мне на поруки,
в восстановление всех прав
у исторической науки
коварным образом украв.

Повыветрив весь лоск столичный
с лица, с манер и с этих строк,
я снова пылью стал больничной
на продолжительнейший срок.
В белье не стиранном, несвежем,
забыт родными, а взамен
дарован угол мне медвежий
из двух довольно грязных стен.

Здесь жизнь - сплошное наказанье.
Сия печальная дыра
имеет странное названье
на карте - Банная гора,
что озадачивало многих
на протяженьи долгих лет...
Но есть словарь этимологий,
и в нем я почерпнул ответ.

Итак, назвали гору Банной
не абы как, не просто так.
Давно Колумбом самозванным
здесь плавал некогда Ермак.
Наделав много дел крамольных
он вел себя как сволота.
Им были крайне недовольны
по эту сторону хребта.

Желанием казнить злодея
всяк власть имущий здесь пылал,
и потому у прохиндея
был выбор - пан или пропал.
"С людьми в возможностях неравен,
я всё же шанс заполучу, -
решил храбрец, - коль за горами
живет коварный хан Кучум.

Он жаден против всяких правил,
повсюду люди говорят,
он, дескать, земли наши грабил
лет пять как минимум подряд.
Но мы реванш ему устроим!
Я должен хану наподдать.
Я возвращусь сюда героем,
иль век свободы не видать!"

Так, распалив в груди отвагу,
Ермак без лишнего труда
собрал ушкуйников ватагу
отчаянных, как Джигурда,
и поднял спонсоров на бабки,
поскольку истина проста:
кто был наглей, того и тапки,
владелец тапок - первым стал.

Чтобы на грубость или резкость
вдруг не нарваться, тот поход
оплачен щедро был на редкость
из опасенья: вдруг прибьет?
Пищали, бердыши и пули
сложив в один большой набор,
ему платочками махнули,
и в путь поплыл конкистадор.

И так с прицелом в неизвестность
гребет ватага день-другой
и видит сказочную местность
на берегу по-над рекой,
где птиц, как крупных, так и мелких
в густых лесах не сосчитать
и рыжеватой тучей белки
горазды по стволам летать.

Здесь нежной свежестью озона
пропитан безмятежный зной.
Здесь не вонючая промзона,
а настоящий рай земной,
где всяческих красот с излишком
тебе видать со всех сторон
и нужен лишь художник Шишкин,
но он еще - не эмбрион.

"Найдутся ли удачней земли,
чтоб головы где приклонив,
передохнуть от нудной гребли?" -
решил немедля коллектив.
На отмели оставив струги,
все подхватили топоры
и, сбросив пыльные кольчуги,
пошли на штурм большой горы.

Срубили баньку там (точнее
помывочный добротный цех),
чтоб дело спорилось прочнее
и увенчал его успех,
усердно телеса намыли,
стаскавши воду из реки,
и тазики им заменили
родные шлемы-шишаки.

От жара жгучего косея,
в парилке коллектив дремал,
довольный тем, что пар костей им
на этот раз не поломал,
что их дорожная усталость
забилась под сырой полок
и только малость им осталась -
назвать тот райский уголок.

Однако разум был ослаблен,
в парилке душной разомлев,
и эта местность принесла им
мозгов стабильный перегрев.
Решил, что Банной быть горе ей,
Ермак, особо не мудря,
и объявил ее скорее
владеньем русского царя.

Запас фантазии истратив
в помывочном цеху, меж тем
не ведал тот завоеватель:
таит сюрпризы тот Эдем.
Уж из дверей выходит вот он,
ступив на травяной ковер
и видит толпы идиотов
(какой подлец их всех привел?).

Они пришли весьма некстати
числом как бездна, звезд полна,
и Ермака хватил кондратий
от их большого табуна:
в таком количестве немалом
(всех разглядеть не хватит глаз).
Одеты кто во что попало,
бубнили кто во что горазд,

сновали, жались, мельтешили
у Ермаковых бедных ног,
какой-то мусор ворошили
и бились лбами о порог...
Он испытал предельно стойкий
и долгий приступ тошноты:
"Есть дураки - но чтоб настолько?!
Кто это - люди иль скоты?"

Но как назойливые гули,
они толпились тут и там
и руки хищные тянули,
его хватая за кафтан,
стеная и трясясь в припадке,
шептали б(с)транные слова...
От ихней нездоровой хватки
герой избавился едва.

И начинает понемногу
вдруг до героя доходить,
что контингент весьма убогий
способен щедрый край родить,
что, будто мачеха чужая,
им их отчизна гасит взор,
мозги сжижая и сужая
до мертвой точки кругозор,

что порождает изобилье
благословенной той земли
одно лишь разума бессилье,
как масло буйной конопли:
лучами до корней прогрета,
когда не нужен ей уход,
она цветет кошмарным цветом
и губит бедный генофонд.

Идиотизм напрасным глянцем
не скрыть (так было искони),
а значит, надобно спасаться
из этой сладкой западни,
чтоб разум прочь не выдул ветер
и чтоб в конце концов не стать
таким же ровно, как вот э(йе)ти,
здесь выход лишь один - бежать.

Ермак недолго колебался,
решив сорваться поскорей,
поскольку он заколебался
глядеть на рожи дикарей
и слушать их унылый лепет.
Уж ветер в парус дул - пора!
На свете нет земли нелепей,
исчезни, Банная гора!

Финал отважного пострела
известен (горестен притом).
Его кучумовские стрелы
настигли где-то за хребтом.
Мне дико жаль того героя,
ему другой замены нет.
Но быль, рассказанная мною,
на что-то проливает свет.