Бовари, глава девятая, ч, 2

   Предисловие.
  Буланже удалился, весьма довольный достижением,- он не ожидал, что в лице мужа найдёт такого верного помощника своей авантюре.
Он уже в деталях продумал возможность остаться с Эммой наедине.
Верховая езда! Что может быть надёжнее скакать по лесам  в поисках уединённого места, где можно на лоне природы сыграть роль Леля перед наивной пастушкой.
 А Эмме, оставшись с мужем наедине, пришлось ещё и объяснять Шарлю, в какое щекотливое положение ставит он её в глазах их знакомых.
 Ведь на неё будут смотреть из окон тысячи любопытных, когда она будет разъезжать с Родольфом на его лошади.
 

"Когда супруги остались вдвоем, Шарль спросил Эмму:

– Почему ты отвергла  предложение Буланже? Это так мило с его стороны!

Лицо Эммы приняло недовольное выражение; она придумала тысячу отговорок и в конце концов заявила, что «это может показаться странным».

– А, наплевать! – сказал Шарль и сделал пируэт. – Здоровье – прежде всего! Ты не права!

– Как же это я буду ездить верхом, когда у меня даже амазонки нет?

– Ну так закажи! – ответил Шарль. Это ее убедило.

Когда костюм был сшит, Шарль написал Буланже, что жена согласна и что они рассчитывают на его любезность.

Ровно в двенадцать часов следующего дня у крыльца появился Родольф с двумя верховыми лошадьми. На одной из них было дамское седло оленьей кожи; розовые помпончики прикрывали ей уши.

Родольф надел мягкие сапоги, – он был уверен, что Эмма никогда таких не видала. В самом деле, когда он в бархатном фраке и белых триковых рейтузах взбежал на площадку лестницы, Эмма пришла в восторг от его вида. Она была уже готова и ждала."

Ремарка.
 Опасения Эммы оправдались. Их отъезд бурно обсуждали соседи.
 Аптекарь Омэ давал  им советыы о езде и лошадях.
 А во всём городке не было более опасного сплетника, как фармацевт Омэ.
 Дом аптекаря в этом городе был расположен рядом с домом доктора, рядом находился и трактир, где столовались семьи Омэ и Бовари.
 Это было их постоянное окружение.  Круг их общения.

"Жюстен удрал из аптеки, чтобы поглядеть на Эмму; сам фармацевт – и тот соизволил выйти. Он обратился к Буланже с наставлениями:

– Будьте осторожны! Долго ли до беды? Лошади у вас не горячи?

Эмма услышала над головой стук: это, развлекая маленькую Берту, барабанила по стеклу Фелисите. Девочка послала матери воздушный поцелуй – та сделала ответный знак рукояткой хлыстика.

– Приятной прогулки! – крикнул г-н Оме. – Но только осторожней, осторожней!

И замахал им вслед газетой.


 Вырвавшись на простор, лошадь Эммы тотчас понеслась галопом.
 Родольф скакал рядом.
По временам Эмма и Родольф переговаривались. Слегка наклонив голову, высоко держа повод, а правую руку опустив, Эмма вся отдалась ритму галопа, подбрасывавшего ее в седле.

У подножия горы Родольф ослабил поводья; они пустили лошадей одновременно; на вершине лошади вдруг остановились, длинная голубая вуаль закрыла Эмме лицо."
 Ремарка.
 Описание природы в произведениях  помогают проникнуться настроением героев романов.
 В этой главе Флобер рисует пейзажи его любимой Нормандии. Город Ионвиль; сады,
сбегавшие к реке; гом врача, где жила Эмма.
 Сколько поэзии и любви вложил в это описание Флобер!
 Ведь здесь между Ионвилем и Руаном находилась и его усадьба, где он написал "Мадам Бовари."
 Начало осени. В Нормандии ещё тепло.
Но Родольф знал, что скоро погода испортится, и тёплые денёчки решил использовать для совершения задуманного.


Было самое начало октября.
 Над полями стоял туман. На горизонте, между очертаниями холмов, вился клочковатый пар – поднимался и таял.
 В прорывах облаков далеко-далеко виднелись освещенные солнцем крыши Ионвиля, сады, сбегавшие к реке, стены, дворы, колокольня. 
Эмма, щурясь, старалась отыскать свой дом, и никогда еще этот захудалый городишко не казался ей таким маленьким.
 
 С той высоты, на которой они находились, вся долина представлялась огромным молочно-белым озером, испаряющимся в воздухе.
 Леса, уходившие ввысь, были похожи на черные скалы, а линия встававших из тумана высоких тополей образовывала как бы береговую полосу, колыхавшуюся от ветра.

 Поодаль, на лужайке, среди елей, в теплом воздухе струился тусклый свет. Рыжеватая, как табачная пыль, земля приглушала шаги. Лошади, ступая, разбрасывали подковами упавшие шишки. Родольф и Эмма ехали по краю леса. Временами она отворачивалась, чтобы не встретиться с ним взглядом, и видела лишь бесконечные ряды еловых стволов, от которых у нее скоро стало рябить в глазах. Храпели лошади. Поскрипывали кожаные седла.
 В ту самую минуту, когда они въезжали в лес, показалось солнце.

– Бог благословляет нас! – воскликнул Родольф."


Родольф и Эмма спешились. Он привязал лошадей. Она пошла вперед, между колеями, по замшелой дороге...

 Пройдя шагов сто, она опять остановилась. Лицо ее, проглядывавшее сквозь прозрачную голубизну вуали, падавшей с ее мужской шляпы то на правое, то на левое бедро, точно плавало в лазури волн.

– Куда же мы идем?

Он не ответил. Она дышала прерывисто. Она устала от скачки на лошади.
 Родольф посматривал вокруг и кусал себе усы.

 Он заговорил  о своей любви.

Для начала он не стал отпугивать ее комплиментами.
Он был спокоен, серьезен, печален.

Эмма слушала его, опустив голову, и носком ботинка шевелила валявшиеся на земле щепки.

И все же, когда он спросил:

– Разве пути наши теперь не сошлись?

Она ответила:

– О нет! Вы сами знаете. Это невозможно.

Она встала и пошла вперед. Он взял ее за руку. Она остановилась, посмотрела на него долгим влюбленным взглядом увлажнившихся глаз и неожиданно быстро произнесла:

– Ах, не будем об этом говорить!.. Где наши лошади? Поедем обратно."
 
 Ремарка. В этой сцене Эмма ведёт себя безупречно. Он спокоен. Она уверена, что он не допустит вольности по отношению к ней.
 Но не догадывается о коварстве Родольфа.

"У него вырвался жест досады и гнева.
ачала он не стал отпугивать ее комплиментами. Он был спокоен, серьезен, печален.

Эмма слушала его, опустив голову, и носком ботинка шевелила валявшиеся на земле щепки.

И все же, когда он спросил:

– Разве пути наши теперь не сошлись?

Она ответила:

– О нет! Вы сами знаете. Это невозможно.

Она встала и пошла вперед. Он взял ее за руку. Она остановилась, посмотрела на него долгим влюбленным взглядом увлажнившихся глаз и неожиданно быстро произнесла:

– Ах, не будем об этом говорить!.. Где наши лошади? Поедем обратно.

У него вырвался жест досады и гнева.

Она повторила:

– Где наши лошади? Где наши лошади?

Родольф как-то странно усмехнулся, стиснул зубы, расставил руки и, глядя на Эмму в упор, двинулся к ней.
 Эмма вздрогнула и отшатнулась.

– Ах, мне страшно! Мне неприятно! Едем! – лепетала она.

– Как хотите, – изменившись в лице, сказал Родольф.

Он опять стал почтительным, ласковым, робким. Она подала ему руку. Они пошли назад.

– Что это с вами было? – заговорил он. – Из-за чего? Ума не приложу. Вы, очевидно, не так меня поняли? В моей душе вы как мадонна на пьедестале, вы занимаете в ней высокое, прочное и ничем не загрязненное место! Я не могу без вас жить! Не могу жить без ваших глаз, без вашего голоса, без ваших мыслей. Будьте моим другом, моей сестрой, моим ангелом!

Он протянул руку и обхватил ее стан. Она сделала слабую попытку высвободиться. Но он не отпускал ее и продолжал идти.

Вдруг они услышали, как лошади щиплют листья.

– Подождите! – сказал Родольф. – Побудем здесь еще! Останьтесь!

И, увлекая ее за собой, пошел берегом маленького, покрытого зеленою ряскою пруда. Увядшие кувшинки, росшие среди камышей, были неподвижны. Лягушки, заслышав шаги людей, ступавших по траве, прыгали в воду.

– Что я, безумная, делаю? Что я делаю? – твердила Эмма. – Я не должна вас слушать.

– Почему?.. Эмма! Эмма!

– О Родольф! – медленно проговорила она и склонилась на его плечо.

Сукно ее платья зацепилось за бархат его фрака. Она запрокинула голову, от глубокого вздоха напряглась ее белая шея, по всему ее телу пробежала дрожь, и, пряча лицо, вся в слезах, она безвольно отдалась Родольфу.

Ложились вечерние тени.
 Косые лучи солнца, пробиваясь сквозь ветви, слепили ей глаза. Вокруг нее там и сям, на листьях и на земле, перебегали пятна света, – казалось, будто это колибри роняют на лету перья. Кругом было тихо. От деревьев веяло покоем. Эмма чувствовала, как опять у нее забилось сердце, как теплая волна крови прошла по ее телу.
 Вдруг где-то далеко за лесом, на другом холме, раздался невнятный протяжный крик, чей-то певучий голос, и она молча слушала, как он, словно музыка, сливался с замирающим трепетом ее возбужденных нервов.
 Родольф с сигарой во рту, орудуя перочинным ножом, чинил оборванный повод."
 Ремарка.
Как обыденно говорит Флобер об измене Эммы Шарлю.
 Женщины могут мечтать о любовных похождениях, читать романы о любви, но изменить самой бывает очень трудно решиться.
 Что же случилось с ней в руанском лесу, у заросшего пруда?
 Почему на этот раз её подвела крестьянское благоразумие и монастырское воспитание?
 В тот момент она, думаю, отдавала себе отчёт, что это опять не та любовь, о которой она мечтала.
 Образ юноши Леона ещё стоял у неё перед глазами.
 Она понимала, что Родольф не любит её так, как любил её Леон, не осмелившийся даже намекнуть о своём к ней чувстве.
 Родольф рассчитал верно.
 Он взял её измором.
 Он был уверен, что после утомительной скачки на лошади, женщина не будет сопротивляться.
 Эмма старается успокоить себя, своё возбуждение, трепещет, прислушиваясь к музыке, звучащей у неё в душе.
 Родольф же чинит повод с сигаретой в зубах.
 Сколько цинизма в этом его перочинном ножичке!
 Для него ничего не изменилось. Не было новизны для него в этом романе.
 Он был доволен его завершении.
Как же Эмма пожалела потом, спустя всего несколько месяцев, что так быстро потеряла свою чистоту. Он ведь ничего не скрывал от неё.
 Признавался в отвержении морали, принятой в обществе, в своём цинизме.
 Она уступила ему, чтобы не быть изнасилованной, в этом безлюдном месте. Намерения Родольфа не оставляли сомнений :он не потерпит отказа.