Живая боль

Двадцатый век на финишной прямой,
Взъерошенный от всяких потрясений,
В умах живущих на земле родной
Посеял массу горестных сомнений.

И не понять, отбросив фальшь и гнусь,
Куда несется тройкой с бубенцами
Шестая часть с названьем громким Русь,
Оседланная мерзкими лжецами.

О чем так нервно спорят старики,
О чем мечтают брошенные дети?
Кому, наотмашь вскинув кулаки,
Шахтеры шлют народные приветы?

В глубоком шоке заводская рать,
Стоит на бирже за пайком- подачкой,
На диком рынке, чтоб не голодать,
Торгует слепо памперсами, жвачкой.

Тоской и болью дышат васильки
Который год не вспаханного поля,
Не слышно больше песен у реки
О прелестях российского раздолья.

Куда все делось! Сходу не понять,
Не прокрутив, как киноленту, память.
Но ясно мне, об этом надо знать,
Чтоб после нас не получилась замять.

             I

У нас, у русских, так уж повелось,
С друзьями чарку пропускать при встрече.
Неважно где, лишь только б что - нашлось,
Неважно время - днем или под вечер.

Лет семь тому такое совершить
Сложнее было на порядок, скажем, -
Не каждый мог решиться согрешить,
За что бы мог лишиться места даже.

Да и достать во внеурочный час
Бутылку многим было и не просто -
Система мер работала на нас,
Не на погибель, на здоровье роста.

За то сейчас, куда не кинешь взгляд,
Везде ларьки, а в них любого сорта
На проходящих с жадностью глядят
Бутылок всяких пьяная когорта.

Разящей формой зрителей маня,
Не отвечая вкусу содержимым,
Они в себе такой заряд хранят,
Что будет сон скорей необратимым.

Герои наши, час чей наступил,
Не так уж часто, но, по крайней мере,
По датам красным от избытка сил
Тост поднимали за народ и веру.

Лет тридцать с лишним их судьба свела
На только что построенном заводе,
Куда их всех цель жизни привела -
Забота об отчизне и народе.

А путь к той цели был для всех открыт,
На нас тогда с надеждою смотрели -
Учись, трудись, грызи наук гранит
И честен будь перед собой и всеми.

Житье - бытье послевоенных лет
Не сладко было, но во всяком деле
Мы ощущали теплоту и свет
От Родины, и зримо в даль глядели.

Кто был достоин - принят в институт,
Кто у станка трудился вдохновенно,
Кто за штурвалом прославлял свой труд,
И все гордились Родиной священной.

Завод наш был одним из головных
По сложным засекреченным системам,
Для всех специалистов молодых
Был гордостью и истинным примером

Побед страны, достигнувшей высот
В науке, кадрах, трудовой смекалке.
И каждый был до мозга патриот,
Благодаря естественной закалке.

В стране свободы, совести, труда,
Всеобщих братства, равенства и чести
Мы были все одной семьей всегда,
И в радости, и в горе были вместе.

Мы знали с детства, что страна, как мать,
Для жизни нашей делает, что может,
Чтоб мы трудом могли вершин достать
И к славе всякой относились строже.

Мужал завод, мужала молодежь,
Герои наши не по дням крепчали.
Там, где недавно колосилась рожь,
В цехах станки ритмично застучали.

Василий кончил Тульский политех,
Борис, чуть раньше, РТИ закончил,
В Москве МЭИ преодолел Олег,
Одновременно с Васей, между прочим.

Завод их принял, как своих родных,
Просторные квартиры предоставил,
Лишь одного потребовав от них -
Чтоб зерна знаний смело прорастали.

И потекла размеренная жизнь:
Семья, работа, праздники и будни.
И как бы трудно не было - держись,
Борясь со сном ночами непробудным.

В работе было всякое порой:
И радости победы, и печали.
И совещанья в полутьме ночной
Скорей сближали нас, чем огорчали.

Порой зарю высвечивал восток,
А мы домой устало пробирались,
Зато системы выходили в срок
И заводские планы выполнялись.

Работа наша радовала нас,
Зарплатой - тело, душу - интересом,
В пансионатах отдых каждый раз
Лечил бесплатно морем или лесом.

Бежали годы тропкой не спеша,
Проложенной осознанно отцами.
Лет двадцать счастьем тешилась душа
И мир рабочий звал нас молодцами.

            II

От счастья, видно, притупился нюх,
Глаза туман зашторил заграничный,
Как-будто клюнул в темечко петух -
Мы захотели жизни необычной.

Страна нуждалась в ряде перемен
И в руководстве, и в структурных схемах,
Но не путем подлога и измен
В угоду чуждым Родине системам.

Но налетело вражье воронье
Со всех сторон, как-будто на планерку,
И полилось зловонное вранье
Про наш народ, любимую сторонку.

Откуда столько желчи и дерьма
Взялось в семействе подлых дерьмократов,
В Союзе получивших задарма
Буквально все - вчерашних партократов.

Все в одночасье рухнуло навзничь
Благодаря интригам и изменам.
В стране возник системный паралич
На фоне тяги к нужным переменам.

Народ наш мирный ойкнуть не успел,
Как был ограблен до сермяжной нитки,
Буквально все остались не у дел,
И наступил житейский беспредел
На фоне информационной пытки.

С тех пор уже почти десяток лет
Страна стоит на паперти просящей,
Да и страны, в которой жили, нет -
Ее три "зубра" подстрелили в чаще.

Стоит завод безделием дыша,
Его системы не нужны границам -
Иудины правители спешат
Перед бугром раздеться и открыться.

От прежней многотысячной толпы,
Что поутру спешила в проходную,
Остались телеграфные столбы
Да сотен пять шагающих впустую.

Стоят станки, ржавея на виду,
Побиты окна, облупились стены.
Жиреют те, которые крадут,
Причастные к развалу и измене.

И те пятьсот, чей пот витает здесь,
Не получают денег по полгоду,
Бурлят нутром, как роковая смесь,
Лишь подожги - рванет и в непогоду.

Борис больным за непокорный нрав
Уволен был по сокращенью штатов -
Он не молчал, когда считал, что прав,
Не обходя ни глав, ни кандидатов.

И через год, по достиженью лет,
Познав кошмары в операционной,
Родившись как бы заново на свет,
Ушел на пенсию опустошенный.

Придя в себя, на четверть похудев,
И подлатав расшатанные нервы,
Он этот идиотский беспредел
Открыто осудил одним из первых.

Василий долго не заставил ждать -
Ушел потеть на хлебзавод рабочим,
Чтобы крутым акционером стать
И дивиденды щупать, между прочим.

Олег из всех покладистее был,
В компаниях не спорил, не судачил,
Командировки светские любил,
Где обсуждались разные задачи.

Живя с любым директором в ладу
И в воздухе разреженном иль спертом,
Он и у "новых русских" на виду,
Так как они из старого эскорта.

И потому в числе тех пятисот,
Но на спирале более высокой,
Он по утрам приходит на завод
На встречу с милой стариной далекой.

            III

Но о друзьях, какой бы перепляс
В умах крадущих нынче не витает,
Любой из них и раньше, и сейчас
С теплом и грустью часто вспоминает.

И вот недавно, августовским днем,
Пришли друзья поздравить с днем рожденья
Василия, и от родных тайком
Ушли втроем от нудного веселья,

От повседневной жуткой суеты,
От поздравлений, тостов, пожеланий
В затихший сад - вечерней красоты
Дел рукотворных и земных стараний.

Бутылку водки прихватив с собой,
Чуток закуски прикарманив следом,
Друзья присели, выпив по одной,
И потихоньку потекла беседа.

"Прости, Василий, - вымолвил Борис, -
Что не смогли, как раньше, по мужскому
Твой юбилей отпраздновать на "бис"
По распорядку, чисто заводскому.

Ты помнишь, как всего с десяток лет
Такие даты отмечали вместе? -
С утра подарков праздничных букет
И поздравленья с музыкой и песней,

Затем с обеда дружною толпой
Мы направлялись на лужок зеленый,
Где, восхищаясь древнею рекой,
Употребляли спотыкач ядреный.

Лихие песни, дикий перепляс,
Частушки наши о любви безмерной
Живую плоть высвечивали в нас -
Добро, здоровье и надежду с верой.

Вода речная освежала прыть,
Уха с разварки подкрепляла тело,
Луна пыталась речку переплыть,
А небо в звездах вместе с нами пело.

Лужайка долго вспоминала нас
Плешинами, окурками и снедью.
Домой мы шли во внеурочный час,
Когда восток высвечивался медью.

И перепелки с неохотой вслед
Свои кричали громко наставленья,
И хор лягушек все пытался петь,
Готовясь видно к важным выступленьям.

Такое каждый в памяти своей
Навечно, как событие, оставит.
По истеченью многих, многих дней
Воспоминанья душу будут плавить."

"Забыть такое - просто не дано! -
Василий вслед - Да я и не в обиде!
Кто мог подумать, что падем на дно
И будем нынче в неприглядном виде.

Ты, как всегда, был совершенно прав,
Нам говоря, что эти перемены
Взорвут страну, устои все порвав,
И равносильны дьявольской измене,

Что "лучший немец" - истинный прохвост,
Болтун, которых Родина не знает,
Он на народе показушно прост
И против всех аферу замышляет.

Немногие так думали тогда,
Но наяву все так и получилось -
В стране царит жестокая беда,
Страна вслепую в бездну опустилась.

Ты знаешь, я еще чего-то ждал,
Когда наш царь, пристраиваясь в лодке,
Ее настолько сильно раскачал,
Что вся страна, как косяки селедки,

Играя рьяно в суверенитет,
Рассыпалась на мелкие кусочки.
И лишь когда он расстрелял Совет,
Я понял – ждут  нас жаркие денечки.

Сэм выиграл холодную войну,
Когда за ночь в коньячной самоволке
Разрушили великую страну
Три бонапарта в черной треуголке.

И покатилось все в тар-та-ра-ры,
Нарушились налаженные связи,
Чужие СМИ - иуды комары -
Перенесли болотные заразы.

Умы людей напичкав мишурой,
Все оболгав и наплевав им в души,
Они, всяк славя зарубежный строй,
Свой призывали до конца разрушить.

Заводы встали, связи оборвав,
Особенно большие, головные,
Которые узлы с других собрав,
Системы выпускали боевые.

Запаутинил и завод родной:
Конверсия, как ниша золотая,
Запудрила своею простотой,
Нас в долговую яму опуская.

По истеченьи пары - тройки лет
Все, что сумели довести до дела,
Так и не вышло в настоящий свет -
Страна на рынок выйти не сумела.

Тогда я окончательно прозрел,
Что здесь я, видно, не сумею выжить -
Мы просто оказались не у дел
И несомненно к чреву ада ближе.

Тогда я и пошел на хлебзавод
Электриком четвертого разряда.
АОЗТ завод стал через год
Для украшенья дряхлого фасада.

Все думали, акционером став,
Хорошие получим дивиденды,
Недаром же чубайсовы уста
Везде хвалили те эксперименты."

"Ну, и каков по жизни результат?" -
Спросил Борис с ухмылкою колючей.
"Был - план разумный, а теперь диктат
Со всех сторон с коррупцией могучей.

Чиновников теперь - куда ни плюнь!
У каждого,  мал-мальского, запросы.
Тому - в карман зелененькую сунь,
Другому - за крючок на папиросы.

И каждый побольнее уколоть
Пытается, чтобы побольше дали.
Как хочется их всех перемолоть
И запустить в заоблачные дали.

Посредников на хлебе развелось,
Как в Африке стервятников на падаль.
По-воровски гребут себе под нос,
Нас принуждая слепо в бездну падать.

На все взвинтили цены до небес,
Все приравняв к космическим полетам.
Как-будто нами управляет бес
И кучка полоумных идиотов.

Никто не жаждет манны задарма.
Но чтоб купить комбайн, так надо загодь
Продать, и не расплатишься сполна,
Весь урожай, что уродится за год.

Такие цены на бензин, мазут
И на другие нужные ресурсы,
Что вскоре всех до нитки обкрадут,
На верном "шведско-аргентинском" курсе.

Вот потому-то хлеб наш золотой,
Хотя зерно дешевле многократно,
Поэтому беднеет люд простой
И богатеет дерьмократно-знатный.

А дивиденды - я их не видал,
На них банкиры за границу скачут,
В стране устроив дьявольский обвал,
Нас возвращая к деревенской кляче.

А этот, нам навязанный, процесс,
Что перестройкой столько лет зовется,
По нашенски - гайдаровский экспресс -
Из-за бугра на гибель нам несется.

И цель его до тошноты проста:
Чего достигли мы и чем владеем,
Путем обмана, пули и креста,
Разрушить в пользу кучки богатеев.

А нас, таких, как сотни лет назад
Без спроса отдадут иудам в ханство,
Где Березовский на еврейский лад
Ограбит русских за политиканство."

"Ну, дивиденды - перехлест мечты.
А как с зарплатой? В сроки выдается?
Или на фоне общей суеты
И хлебзавод без денег остается?"

"Да мы, как все, ну, может быть чуток
Побольше платят и поменьше срывов
По выдаче положенного в срок,
В работе меньше всяких перерывов.

А в остальном - такой же ералаш
И безразличье в сторону рабочих.
Директорат приветствует шабаш
С коттеджами, машинами и прочим.

И не скажи, не пикни, не взгляни,
Враз за ворота вышвырнут раздетым.
И ты узнаешь прелести зимы
Без пищи, без тепла, при лунном свете.

Где профсоюз? - вы спросите меня, -
Он, как и все, обижен и растерян.
Знать потому на линии огня
Его не видно, курс его утерян.

Верхушки, видно, доллары стригут,
Их олигархи утопили в льготах,
Чтобы, рассеяв стадо на лугу,
Не допустить обратных разворотов.

А люд простой рассержен до небес.
И группами в подъездах и на рынке
Седой стабилизации процесс
Клянут не только в дедовской глубинке.

И доведенные до гиблого конца,
Голодные, раздетые до нитки,
Готовы перестройщика - отца
Отправить в ад на следственные пытки.

Или при жизни, всяких благ лишив,
Жить на такую пенсию заставить,
Не разрешая выпивкой грешить
И без лекарств практически оставить.

Тогда посмотрим, кто сильней из нас,
Кто более по жизни приспособлен.
Процесс идет, уже не долог час,
И он всей жизнью этой обусловлен."

           IV

"А ты, Олег, чего молчишь, скажи,
Что на родном заводе происходит,
Чем дышат там в безмолвьи этажи,
Какие тени в производстве ходят.

Чем дышит наш любимый коллектив,
Что руководство наше предприняло,
Чтоб сохранить, развалу супротив,
Хотя бы малость от потенциала.

Да говори же, не тяни, никто
Наш разговор подслушать не сумеет.
Давайте выпьем! Только вот - за что? -
За дружбу, что с годами не стареет!"

Друзья привстали, чокнулись слегка,
Произнесли магическое: "Будем!"
И выпили "Столичной" в два глотка,
И воздуха глотнули полной грудью.

"Ну, что сказать вам - вымолвил Олег. -
Завод раздет, изранен, обесточен,
Все, что когда-то радовало всех,
Кормило, одевало, между прочим,

Сегодня только в памяти больной
Да в сладком сне, что на пустой желудок
Нам преподносит в темноте глухой
Кудесник наш - стареющий рассудок.

Вы помните, когда тебя, Борис,
За все попытки наши что-то делать,
Чтоб не катиться камнепадом вниз,
По подлому унизить захотели?

Ты думаешь, за эти времена
В их действиях чего-то изменилось?
Все те же, до паскудства, имена
И воровство, которое не снилось.

Тогда уже, в начале кутерьмы,
Что смерчем пронеслось над головою,
Нам ясно было, что властитель тьмы
Набычился над нашею страною.

Найдя себе подобных на земле
И приведя их к власти на обмане,
Он нас принудит жить в кромешной мгле,
Святые цели наши опоганит.

Поверил люд в зашоренную ложь,
Что рынок сам раздаст и восстановит,
Не надо знать, растет ли в поле рожь,
И сколько сникерс заграничный стоит.

И ни к чему правительству водить
Комбайнами, заводами и школой,
Достаточно все цены отпустить
И будут все довольны жизнью вольной.

Не надо знать про мясо и зерно,
Достаточно ли сена у Савраски,
Открой границы - все самим само
Всех уравняет, как в волшебной сказке.

Зачем нам знать про уголь и бензин
И про Чукотку с бешеным морозом -
Доверься рынку, только он один
На равных сможет справиться с вопросом.

А там, где будет нам невмоготу,
Придет на помощь благородный Сорос,
Развеет своей "правдой" темноту
И укрепит простуженный наш голос.

А чтобы это так произошло,
Разрушить все, что есть, необходимо.
И дней через пятьсот, врагам назло,
Весь мир заговорит про наше диво.

И понеслось бездумно, второпях.
Так разбирают дом в деревне старый,
Когда любой, с молитвой на устах,
Готов стащить хоть отблеск самоварный.

Находчивости нам не занимать!
А тут еще и проходимцев масса -
И поплыло все нажитое вспять,
И затрещала от поборов касса.

Проснулись утром, а Отчизны нет!
Ложились спать - ограблены до нитки!
И помутился для уснувших свет,
И начались кащеевские пытки.

Заводы навзничь бухнулись лицом,
Нарушились и связи, и программы.
Не надо быть искусным мудрецом,
Чтоб предсказать, что вскоре будет с нами.

Колхозы раздробили, как горох,
Лишь поощряя фермерство не наше.
Не многим выжить удалось, кто смог
Не пить на нервах яд из этой чаши.

Особенно таким не повезло,
Где оборонка век преобладала,
Которая вдруг стала злейшим злом
Для тех, кто оказался у штурвала.

Сначала им урезали заказ,
Конверсию придумали попозже.
Такие меры не минули нас,
От них не легче, только стало горше.

Громадины не просто раскачать
И перестроить на замки дверные.
Ведь это все равно, что потерять
Для Родины заказы дорогие.

Системы наши славились тогда
Не только в ближнем, но и дальнем свете.
Я думаю, не малого труда
Затрачено, чтоб выудить секреты.

И все порушить росчерком пера
Под пьяную диктовку заграницы?
Такие люди не хотят добра
Стране, которой честный люд гордится.

И начался обвал с крутых вершин
И изнутри, с директорского чуда.
(Их всех считали из былых годин,
А наяву - из нынешних, паскудных.)

Вначале желваками поиграв,
На публике охаив перестройку,
Потом - притихли, поумерив нрав,
И ринулись в коттеджевскую стройку.

Громадины дробились на куски.
Куда ни плюнь - коммерция от кланов
Заманивала в сеть, как пауки,
Грабительской наживой и дурманом.

Рабочий, ошарашенный слегка,
Запудренный призывами Генсека,
Напичканный издательством ЦК,
Вновь стал творцом, как и в начале века.

Но если раньше, он, как гегемон,
Установил такую диктатуру,
Что всех буржуев вышвырнули вон,
Где справедливость - главное в структуре,

То в этот раз, в идейной кутерьме,
Когда проснуться было неохота,
Буржуи вновь устроились в Кремле,
Его босым провадив за ворота.

Теперь не знает, что и предпринять,
К каким вождям, доверившись, примкнуться,
И времени уже нет долго ждать,
И раз еще не хочет обмануться.

Хотя глазами видит все насквозь,
Умом и козни с правдой различает,
И в акциях, что пережить пришлось,
Он минусы и плюсы отличает.

И понимает, что не сжав пока
Все кулаки в один кулак всесильный,
Валять досель мы будем дурака
У профсоюзных лидерах в посыльных.

Свой справедливый гнев начистоту
Выплескивает изредка прилюдно,
Когда зарплату нищего, и ту,
Не выдают по праздникам и будням.

Повоевав в забое языком
Иль голым задом посидев на рельсах,
Он, как и был, остался босяком,
А не героем, как в недавних песнях.

А если он, от боли осмелев,
Дружины станет кликать заводские,
Директор, форму барскую одев,
Отправит насовсем за проходные.

Вот и гуляют, каждый, как сумел -
Директор со товарищами в Сочи,
Рабочий, оказавшись не у дел,
Заморскою сивухой горло мочит.

И в перебранке пьяной до зари
Никак найти не может сердцевину -
Кто, где, когда всю правду говорит,
А кто глаголит только половину.

На этого - обижен до сих пор,
Что в дерьмократы переполз из красных,
А этот - видно свой орлиный взор
Направил к дяде Сэму не напрасно.

И этот - хоть и выдержал удар
От прошлых и теперешних подонков,
Уж слишком долго сдерживает пар,
Довольствуясь парламентской разборкой.

А как ему такую жизнь терпеть,
Когда жена больная рыбки хочет,
И не во что детей обуть, одеть,
А на экране батюшка, как кочет,

Который год сквозь зубы говорит,
Что вот стабилизация наступит.
А по стране все в пламени горит,
Нас возвращая к бабушкиной ступе.

Всего страшнее то, что пережить
Придется всем лет эдак через десять,
Когда на смену нам вольются в жизнь
Малютки, что сегодня рынком грезят.

Испорченные рынком в пух и прах,
Трудом не избалованные вовсе,
Не знающие правды и всех прав,
Беспомощные по частям и в общем.

Поэтому нет времени судить,
Кто прав, а кто виновен и насколько -
Во все колокола немедля бить,
Чтоб поменять курс этой перестройки!

А наш завод родной - он на боку
Лежит и не шевелится при встрече.
Со стороны и ясно дураку,
Что вскорости его совсем залечат.

А весь руководящий коллектив,
Что грабил всех без совести и чести,
Народной воле нашей супротив,
Предать суду, не поддаваясь мести.

Не сладко будет тем, кто погодя
Начнет с нуля осваивать былое,
И поутру, на смену приходя,
Считать потери подлого разбоя.

Про коллектив? - Да что тут говорить!
Остались от него одни лишь крохи.
Сейчас ведь научились сладко жить
Бездельники да бывшие пройдохи.

А мы таких не жаловали вслух,
Не поощряли в этом и начальство.
У нас был принцип: коли ты мне друг,
Так и дружи без корысти и чванства.

Нам просто посчастливилось прожить
Полжизни в этом славном коллективе,
Работать без оглядки и дружить,
Не капать друг на друга, не сорить
Подлянками на ухо и в квартире.

Себя считали мы семьей одной.
И в атмосфере равенства и братства
Работа выполнялась чередой,
Без нервотрепки, окриков, лукавства.

А как мы отдыхали иногда!
Какие КВНы проводили!
Завистники про нас уже тогда
Пробабушкины сплетни разводили.

А стенгазета! Аж, на весь пролет,
Да на лихие темы заводские!
Читал их вслух не только весь завод,
Но и структуры даже городские.

А летний выходной, да на реке,
Большою группой, да с семьей, с баяном,
Когда на зорьке ясной вдалеке
Луг стелится в тумане полупьяном,

Вода речная пахнет молоком
И удочка дрожит, как в лихорадке,
Когда плотва играет с поплавком,
Почти не прикасаяся к насадке.

И не забыть осенний марафон
По огородам и полям колхозным,
Среди которых легендарный Дон
Хранит истоки подвигов народных.

Хранят поля тепло и наших рук.
Недаром Серп и Молот были в дружбе
И каждый помогал, как другу друг,
От сердца чистого, а не по службе.

Теперь поля по осени в тиши -
Бурьяном край, как в старину, захвачен,
И слышно, как судачат камыши,
И Дон уставший безутешно плачет.

Заброшен Серп и Молот поржавел,
Так не поняв, что все-таки случилось,
Они вдвоем остались не у дел,
Зато жулье уж очень наловчилось.

Над всем над этим в небесах парит
Орел двуглавый, как близнец сиамский,
Беспалой лапой жаждущим грозит,
Что правит он, что он наместник царский.

А из могил на памятных холмах
Натужный стон улавливают души
И слезы боли стынут на глазах:
"Куда идем! - Ведь мы Отчизну рушим!"

Умолк Олег. В вечерней тишине
Скрипач-кузнечик арии озвучил,
Устроившись на прошлогоднем пне
Среди крапивы ароматно-жгучей.

Под кроной лип кукушка второпях
Нам загадала, сколько жить осталось
И электричка вдалеке опять
Колесным стуком, как рысак, промчалась.

Багрово-красный солнечный закат
Грозит назавтра жаркою погодой,
Над головою яблоки висят,
Окрашенные, как закат, природой.

И дышится в саду легко, легко
Под куполом сгорающего неба,
В лицо пахнуло свежим ветерком
И запахом еще парного хлеба.

Борис разлил остатки огневой,
Друзей похлопал по плечам легонько:
"Ну, что, давай, за коллектив родной,
Чтоб все невзгоды выдюжил он стойко!"

Задумались, расслабившись слегка,
О чем-то нерастраченном бесспорно,
Под нежную прохладу ветерка
И перекличку петушиных сборов.

"Вот мы все о себе да о себе!
А как тебе на пенсии живется?
Ведь нас всегда тянуло, знай, к тебе
Черта твоя, что верностью зовется.

Ты никогда, ни в чем не изменял,
Не отступал от принципов и правил.
И каждый знал и сердцем понимал,
Что ради нас ты нас тогда оставил.

Мы видели и знали, что жулье,
Которое заводом нынче правит,
Тебя считало наибольшим злом
И ни за что в покое не оставит.

Ты ради нас пожертвовал собой,
Рассудком понимая, что бороться,
В то время все равно, что головой
На вилы добровольно напороться.

Израненный, изрезанный, больной
Ты выдюжил и честь свою не продал,
Остался до конца самим собой
И с верой благородною и гордой."

"Ну, уж хватил! - сказал Борис всерьез. -
Запел, как-будто бога прославляешь,
А я всего лишь дряхлый паровоз,
Но все равно приятно мне до слез,
Что ты меня, Олег, настолько знаешь.

Сказать, как раньше: "Лучше всех!" - так мне
Наверное никто и не поверит,
Когда страна обуглена в огне
И для несчастья приоткрыты двери.

Когда беда господствует во всем
И не щадит ни малых и ни старых,
Когда живем все хуже с каждым днем,
А богачи жируют на Канарах.

Сказать такое, значит обмануть
Не только близких, но и всех знакомых,
Которые на пенсию живут
И с каждым днем ползут к голодной коме.

И если бы не сад, не огород,
Не хилое подсобное хозяйство,
Давно бы нас ногами наперед
Отправили в заоблачное царство.

Как все же хаотична наша жизнь!
Ее предугадать не удается.
За каждую соломинку держись -
Тогда заря наверняка займется.

А если вдруг ты руки опустил
И нету воли за зарю бороться -
Тогда ты сам на вилы наступил
И ждать свой час недолго остается.

Такое с нами десять лет назад
Произошло, когда мы все проспали,
И вместо рая опустились в ад,
Чего от наших "ангелов" не ждали.

В стране произошел переворот.
И ценности людские, идеалы
Заброшены в земной водоворот,
Где человека сняли с пьедестала.

Всем миром нынче правит капитал,
Он - бог и царь, и батюшка с дубинкой.
Ему не важно, кем ты был и стал,
Ему - была б полна его корзинка.

И началась такая чехарда,
Что мы за ней следить не успевали.
По забугорным графикам беда
В купе с разрухой часто посещали.

Исчезло все, что нажили трудом,
Чем так гордились мы на этом свете,
Разрушен светлый, всенародный дом,
Где было место старикам и детям.

Поправ заветы дедов и отцов,
Втоптали в грязь историю Советов
Слепая кучка подлых мудрецов
И демократов, в черный плащ одетых.

Теперь-то ясно, что произошло,
Какие мысли их одолевают.
Творимое сегодня ими зло
Предательством в народе называют.

Да как иначе это величать,
Когда страну, как после жаркой схватки,
Принудили раздетую страдать,
Повергли перед миром на лопатки.

Ни совести у них нет, ни стыда
И жалости славянской нет в помине.
Чужая кровь и кровная беда
Толкают их к иудиной стремнине.

Да что народ им! Быдло! Вот и все!
А со скотом нельзя вести иначе.
И коль протесты - так, ни то, ни се,
Так и получишь то, чего ты значишь.

И вот за то, что столько терпим мы,
Не прибегая к акциям всеобщим,
В квартирах стынем от проказ зимы
И хлеб с водой наш главный завтрак, в общем.

Да что там мы, седые старики,
Видавшие и радости, и горе,
Вчерашние шоферы, рыбаки,
Колхозники, пилоты, моряки,
Трудившиеся на земле и в море.

Мы прожили свой век не как-нибудь,
И делали историю без страха,
Не зная, что в конце нас обкрадут
И все пойдет, как у лентяев, прахом.

Мы доживем достойно до конца,
Без злобы на народы и Отчизну,
Но не простим подонкам, подлецам,
Высокомерным, наглым и капризным.

Мы не простим за то, что встал завод,
Поля давно не видели заботу,
За то, что сын уже который год
Найти не может по душе работу.

Мы не простим за то, что милый внук
Не знает, что такое шоколадка,
Лишь потому, что многим сходит с рук,
Гребущим все без всякого остатка.

Мы не простим за то, что небеса
Для ворога разуты и раздеты
Лишь потому, что пьяные глаза
В металлолом разрезали ракеты.

Мы не простим, когда в строю солдат,
Полураздетый и полуголодный,
А нувориши в небесах парят -
Им все должны, они от всех свободны.

Мы не простим высокомерной лжи,
Когда Верховный от похмелья бредит -
Он десять лет на рельсах не лежит
И паровоз без топлива  не едет.

Мы не простим немыслимой войны,
Развязанной внутри, среди народа,
Повлекшей разрушение страны
И общечеловеческой свободы.

Мы не простим при жизни никогда
Ушаты грязи, вылитые в прессе
На то, что шли мы вовсе не туда,
И путь, что нынче выбран, интересней.

А кто такое может подтвердить?
Завлабы, не почтительные к дедам?
Иль мы, которым запрещают жить
Той жизнью, что всегда вела к победам?

Мы проклинаем нынешний режим,
Хотя во многом сами виноваты,
Что вместе с ним от прошлого бежим,
Переиначив города и даты.

Вначале он невинных обвинил
В перевороте, им же совершенном,
А нас как-будто леший усыпил -
Мы посчитали действие свершенным.

Затем запрет державного звена -
Компартии Советского Союза.
Мы снова не очнулись ото сна,
Представив это шалостью, конфузом.

И даже, когда трое подлецов
За рюмкой расчленили всю державу,
Народу плюнув с наглостью в лицо,
Мы проглотили бесову отраву.

А что мы сделали, когда он расстрелял
Совет Верховный, избранный народом,
Немногие проснулись, кто рыдал,
Воочию довольствуясь свободой.

Теперь, на грани смерти, всех клянем,
Забыв о том, что сами виноваты,
Когда во сне обычным летним днем
Его внесли в кремлевские палаты.

И он лежит в них куклой до сих пор,
Не понимая, кто он и откуда.
За то вокруг него кремлевский двор
Творит в стране невидимое чудо.

Неужто счастье мимо пронеслось
И время нас уму не научило.
Неужто в прошлом плохо нам жилось,
Что потянуло в чертову пучину?

Неужто мы не видели тогда,
Что может быть, с каким огнем играем?
Продажным СМИ не стоило труда
Посеять то, что нынче пожинаем.

Какие ж мы доверчивые все!
Привыкли жить по совести и чести.
И потому не поняли совсем
Намеков лжи и ядовитой мести.

Расписанные в розовых тонах
Системы суперрыночного дела
На самом деле, а не на словах, -
Растление основ души и тела.

И так мы получили, что могли
По нашим отношениям к идеям -
Навечно деньги в банке сберегли,
У каждого по действиям и целям.

Кому коттедж и бублик целиком,
А остальным всем - бубликову дырку,
Кому Газпром, построенный трудом,
Кому, в обмен за ваучер - бутылку.

Кому на Кипре отдых без забот,
Кому - последний в глубине могильной,
Для многих в жизни резкий разворот
Стал ношей неприятной, непосильной.

Как быстро нас Всевышний разделил
На бедных и несказанно богатых,
Как-будто он в то время пьяным был -
Наставил нам и шишек, и рогатин.

И до сих пор мы толком не поймем,
За чьи грехи и по какому праву
Мы, разорившись, словно мухи мрем,
А процветают - кто спалил державу.

Сейчас, когда мы голые до пят
От голода и холода проснулись,
Глаза у многих злобою горят
И мысли к правде снова потянулись.

И не дай бог, кому-нибудь поджечь
Пропитанный неправедностью факел,
Скопившиеся ненависть и желчь
Снесут дворцы и глиняные сакли.

Один достойный выход из всего -
Вернуть народу равенство и братство
И чтобы не возник ни у кого
Предлог для продолженья святотатства.

Лишь бы опять не обмануться нам,
Не задремать, поддавшись на уловку
Продажных СМИ, слащаво к выборам
Рисующим на свой лад обстановку.

Нам всем ответить надо на вопрос:
"Какой хотим мы жизни без обмана?
Той, где равны все и на труд есть спрос?
Иль той, где всем владеют басурманы?

Той, где права на отдых и на труд,
Бесплатные лечение, учебу
Еще в сознаньи пожилых живут,
К порядкам новым вызывая злобу?

Той, что давала детство без забот
И старость, обеспеченное всяко?
Иль эту, где совсем наоборот
Терпенье жить стремительно иссякло?

И точно так стремящихся во власть
Определит вопрос аналогичный:
Плевал в Совет Верховный - значит мразь,
А защищал - достойный и приличный.

Вот, если мы ответим на вопрос
Так, как душа подскажет, а не пресса -
Не будет больше материнских слез
И для души и тела нервных стрессов."

Борис умолк, молчали и друзья.
Пичужка где-то "спать пора!" кричала
И видимо глаголила не зря -
Округа потихоньку затихала.

Прохладою повеяло с реки,
Вишневый лист зашелестел кривляясь,
Вспорхнули удивленно мотыльки,
Лениво ветерку сопротивляясь.

По небу тихо плыли облака,
Мелькали звезды, словно полустанки,
Красивый голос пел издалека
Про ямщика и звонкую тальянку.

Природа погружалась в тишину,
Уставшая от стрессов и разбоя,
Повергших богатейшую страну
В водоворот разрухи и застоя.

Но знали неразлучные друзья,
Что ночь не долговечна, не всесильна,
И поддаваться панике нельзя -
Для веры в жизнь нет ноши непосильной.

Что поутру займется лик зари
И радугой украсит нашу землю.
И в солнечном чистилище сгорит,
Что голосу разумному не внемлет.

Что со всего растущего роса
Бесследно все проказы ночи смоет
И возвратится прежняя краса
Наперекор гниющему застою.

"Друзья мои! - Борис воскликнул в ночь -
Как никогда уверен я в народе,
Что он все беды сможет превозмочь
В своем стремленьи к равенству, свободе.

И недалек тот долгожданный час,
Когда весною половодьем вешним
Сама природа, защищая нас,
Всю эту мразь снесет в отстойник грешных.

И мы, Олег, твой близкий юбилей
Отметим так, как раньше отмечали, -
Среди стихии истинных друзей
Без признаков обиды и печали."

Друзья, стараясь вздохи превозмочь,
По доброму друг друга обнимали.
А на востоке затихала ночь -
Ростки зари все ярче прорастали.