Ничего не меняется

в жизни, увы, ничего не меняется.
люди встречаются, люди прощаются,
преданы кем-то и сами предатели.
сегодня враги, а завтра приятели.
вечером руки в порывах целуют,
а утром с другими на ухо воркуют.
не любят, не ждут, не звонят и не пишут,
а после в слезах ботинки нам лижут.

я выдохся. вымер, как бедные мамонты,
истерзан людскими фальшивыми драмами.
разбитое сердце не бьется ни капли,
все раны мои давно гнилью запахли.
ничего не меняется. всё та же картина:
сижу взаперти на цепи карантина.
помятый, уставший, изъезженный болью,
клопами покусанный, изъеденный молью,
затухаю в темницах дофенизмом укутанных,
хожу лишь по кругу былыми маршрутами.
не любим и не нужен - простая абстракция,
мне не поможет антиципация.
надломленный дух затухает без дела,
во мне будто бы пластинку заело:
и лица всё те же, и те же обиды.
мы близкими все так безбожно забыты.
плевки прямо в душу, спина словно ножны -
худший финал из сотни возможных,
но это нормально, все так же живут:
с утра улыбаются, а ночью ревут.

друг другу мы были и стали чужими.
хоть до боли в груди родством одержимы,
но все мы гнилые, все богом забытые,
пропащие, мертвые, навеки закрытые.
и нет исключений, это твёрдое правило;
горбатого смерть не спасла, не исправила.
одиноким рождён и живешь так годами,
умираешь один ты с пустыми глазами.
не найти никого, кто сумел бы согреться
об людское плечо, кто б сумел опереться.

не надеюсь, не жду, и, что важно, не верю,
что откроются вдруг нараспашку все двери,
и настанет покой, и уйдут все печали -
это сказки про тех, кто любить обещали.
ничего не меняется. люди жалкие звери.
хотя звери не скачут от постели к постели.
я устал повторять, мы друг другу чужие!
не надейся, как я.. это траты пустые.