Поэма Глава 3

   

                Л Ю Б О В Ь

           Любви все возрасты покорны…
           .........................
           Но в возраст поздний и бесплодный,
           На повороте наших лет,
           Печален страсти мертвый след…
               
                А.Пушкин, «Евгений Онегин»

Великий Пушкин! Это так печально,
но то, что Вы изволили сказать,
вы сами, предвосхитив гениально,
частично лишь успели испытать.

О Вам подобных мы все то же слышим:
Дасен, Высоцкий – как в Ваш мрачный век,
у остальных же средний возраст выше,
и в пятьдесят все молод человек.

В «Полтаве» Вы нам факты подарили,
которых тьма и в радостные дни:
бывают очень счастливы Марии,
когда живут с Мазепами они.

Но даже гетман из меня не вышел,
и не видать мне сладостных утех,
едва ли я когда-нибудь услышу
в ночной тиши счастливый  женский смех.

Читатель! Этот экскурс мне простите!
Хоть по природе я не зубоскал,
денек побыть шутом при Вашей свите
я б, кажется, за счастье посчитал.

Моя любовь! Вам вся она известна,
так стоит ли опять о ней стонать?
Истории куда по-интересней
наверняка успели Вы познать.

Всех мелочей описывать не стану.
Я встретил Вас – и был я вновь рожден.
Вторая жизнь прошла согласно плану,
что мной составлен – Вами утвержден.

Вторая жизнь! Какой мне жребий выпал!
С чем мне сравнить то счастье и беду?
Но ни примеров и ни прототипов
в литературе что-то не найду.

Наградою отмечен – и наказан,
и возмужать мне надо – и стареть,
и, как рожденный дважды, я обязан
два раза – за две жизни – умереть.

Вторая жизнь такая покатилась –
где до нее библейской неземной!
Но боги наверху распорядились,
что мне, букашке, хватит и одной.

Согласен я, отбор здесь нужен строгий,
все важно – возраст, вес и внешний вид.
Желающих и страждущих так много,
а времени-пространства – дефицит.

Здесь всякий просто смертный не годится,
осмотр предписан с головы до пят.
Лишь одному позвольте вновь родиться,
как тысячи истошно завопят!

Все это зная, страстно и несмело,
как в сладкой грезе, как в кошмарном сне,
люблю Вас, как Ромео и Отелло,
в одно соединенные во мне.

                Так тучи осени холодной
                В болото обращают луг…
                ( там же )

Быть может, это верно для кого-то,
но, бросив в сердце беспристрастный взгляд,
я вижу не закисшее болото,
а весь в цвету стоящий вешний сад.

Во мне весны пьянящее дыханье,
июньских гроз животворящий шквал.
Иль, может быть, себя без основанья
я слишком рано Осенью назвал?

Все кажется возможным, достижимым,
несутся вихрем радостные дни,
я Вам стихи пишу, как одержимый,
и – отзыв Ваш! – Вам нравятся они!

Как несказанно Вами мир украшен!
Прекрасней Вас в нем не было и нет!
Среди десятков глаз – одни лишь Ваши
я замечаю, бормоча предмет.

Я от волненья не владею речью,
когда Вы рядом. Боже, помоги!
Неужто в самом деле мне навстречу
Вы делаете робкие шаги?

О простота! Как можно так забыться?
Стократ учен – никак не научусь!
Чтоб праздное, простое любопытство
всерьез принять за проявленье чувств!

Но я в полу-бреду, напропалую,
свои мечты и мысли распустя,
пишу стихи о страстных поцелуях,
как будто Вас прельстит такой пустяк!

Тогда, другим объятьям отдаваясь,
вся трепеща в ласкающих руках,
наверное, не раз Вы посмеялись
над юношеской прытью старика?

Мне надо бы отбросить сентименты
и разогнать весь этот сладкий дым,
заметив, как хихикают студенты
исподтишка над лектором своим.

Все это было понято позднее,
когда все вещи встали на места,
когда рассудок с сердцем – холоднее,
а жизнь до примитивности пуста.

А те хмельные, жаркие недели,
что слайдами мне в память залегли,
Вы «жить по-интереснее» хотели
и кое-что позволить мне смогли.

Весь мир, как луг, был радостно расцвечен,
любовью к Вам душа была полна,
я после первой долгожданной встречи
молился, чтоб была ещё одна!

Я воспарил, успехом окрыленный,
всего себя страстями раскаля,
хотя ещё не знал определенно,
что на меня накинута петля!

Теперь мне ясно – это был экстремум
всего того, что жизнью я зову.
Вы намекнули – начал я поэму,
ее вторую – лишь о Вас – главу.

Но я не мог не замечать подвоха,
встречая в поцелуе сжатость губ,
и бас фагота : «скоро будет плохо!»
уж проступал сквозь ликованье труб.

                *   *   *
До этих пор я думал, что успею
допеть ту песню, о какой мечтал.
Хотя петля давно была на шее,
но кое-как я все-таки стоял.

Мне кажется, давно Вы уловили
местами странный и фальшивый тон –
наверное, петля меня давила,
и к чистым звукам добавлялся стон.

Но наступило страшное мгновенье –
исчезли Вы, как погрузившись в смог.
Предательским своим исчезновеньем
Вы выбили опору из-под ног.

Я Вам писал, пока хватало силы,
теперь минуты-строчки сочтены,
последняя глава не получилась –
простите – в этом нет моей вины.

В сознаньи сквозь удушье, боль и муки
плывут черты любимого лица,
я под петлю просовываю руки
и допеваю песню до конца.

                *   *   *      

В разгаре лето. Отцветают липы.
Оборвана повествованья нить.
Не буду Вам своим последним хрипом
на нежные эмоции давить.

Простите мне тяжеловесность слога,
повторы рифм и прочие грехи.
Кончаю. Напишу для эпилога –
для Вас – мои последние стихи.