Звонок

***

Всё не идёт из головы 
звонок, что был на той неделе. 
А в трубке словно ветер выл 
и слышно было еле-еле. 

Сначала муж  кричал: «Алло!», 
пожав плечами: «Чья-то шутка?» 
А я застыла за столом, 
и отчего-то стало жутко. 

Опять звонок. Я подхожу, 
чтоб, наконец, поставить точку, 
и сквозь далёкий гул и шум 
вдруг слышу слабенькое: «Дочка...» 

Ошибка? Продолженье сна? 
Иль чей-то розыгрыш безбожный? 
А вдруг возможно то, что нам 
всегда казалось невозможным?! 

Поверить в воскрешённый прах? 
Слыть мракобесом и невеждой? 
Но до сих пор во мне тот страх, 
перемешавшийся с надеждой. 



Последний звонок

Он звенел на весь свет. Было поздно пугаться.
Убегая, забилась тогда в туалет.
Тот звонок, что я дёрнула из хулиганства –
он всю жизнь мне из школьных аукался лет.

Посредине урока – звонок к перемене!
Детвора повскакала с насиженных мест.
Было ведомо разве одной Мельпомене,
чем был вызван мой дерзкий отчаянный жест.

«Тварь дрожащая я или право имею?»
Революция! Воля! Восстанье рабов!
Ликованье поступка, взмывание змея
под чечётку от страха стучащих зубов.

Мне грозила в учительской карами завуч.
Я молчала в ответ на директорский ор.
Но тогда уже зрело: не тихая заводь –
мой удел, а трагедия, буря, разор!

Сколько раз мне в минуту души грозовую
вновь хотелось скомандовать робости: «Пли!»
Я живая! Вы слышите? Я существую!
Но как ватой заложены уши земли.

Я звоню на весь свет, ожидая камений,
но призыв неуместен, смешон, одинок.
Слишком поздно. Уже не бывать перемене.
Школа жизни окончена. Скоро звонок.



Звонок себе в 20 век
 
Я звоню ей по старому номеру в вымерший век
(убираясь, нашла в телефонной заброшенной книжке).
И встаёт, проступая сквозь темень зажмуренных век,
всё, что было со мной, отсечённое жизнью в излишки.
 
Ни работы-семьи, не волшебник, а только учусь...
Неумеха, оторва, влюблённая девочка, где ж ты?
Ненадолго себя покидая, в тебя отлучусь –
подышать свежим воздухом детства и глупой надежды.
 
В этом городе юном, где нету снесённых домов,
а все улочки прежних названий ещё не сменили,
всё свершалось бездумно по воле нездешних умов –
по какой-то волшебной нелепой всевидящей силе.
 
Непричёсаны мысли, расхристаны чувства и сны.
Два сияющих глаза из зеркала с жаждой блаженства.
Это я – то есть ты – в ожидании первой весны,
в предвкушении самого главного взгляда и жеста.
 
Там витало рассветное облачко радужных грёз,
облачённых не в слово ещё, а в бурлящую пену.
Много позже подступят слова, что из крови и слёз,
и свершат роковую в тебе и во мне перемену.
 
Лишь порою напомнят бегущей строкою дожди,
как потом было поздно, светло и безвыходно-больно.
«Не туда ты идёшь, не тому ты звонишь, подожди!» –
я кричу сквозь года, но не слышит за толщей стекольной.
 
И не слушает, как и тогда – никогда, никого,
выбегая к почтовому ящику десять раз на день.
И мне жаль той тоски, за которой потом – ничего.
И мне жаль этих слов в никуда, этих слёз-виноградин.
 
Я шепчу ей бессильно, что будет иная пора,
будут новые улицы, песни и близкие лица.
«Это лишь репетиция жизни, любви и пера,
это всё никогда, никогда тебе не пригодится!»
 
Только что им, с руками вразлёт, на беду молодым,
различить не умеющим в хмеле горчинки и перца!
А излишки ушедшего, жизнью отсеянных в дым,
ощущаешь сейчас как нехватку осколочка сердца.
 
Натянулись, как нервы, незримые нити родства,
сквозняком нежилым – из неплотно захлопнутой двери...
Почему-то мне кажется, девочка эта жива,
только адрес её в суматохе отъезда утерян.
 
Коль замечу, что почву теряю, в тревоге мечусь,
наберу старый номер в тоске ожиданья ответа.
Оболочку покинув, в былую себя отлучусь –
подышать чистым воздухом детства, надежды и света.



***
В. Музалевской

– Любите козье ли Вы молоко?
– Кто это? Не понимаю...
– В общем, люблю. – Рассмеялась легко.
– Так подходите к трамваю.

Чуть запыхалась. В спортивных штанах.
Взмокшие светлые прядки.
– Это для Вас: сельдерей, пастернак.
Свежее, только что с грядки.

И молоко из-под собственных коз...
Сумку взяла я, балдея.
Недоуменья счастливый вопрос:
– Кто Вы, прекрасная фея?

Ступор растаял в улыбки лучах.
Ангелы в небе парили.
– Мы прочитали с семьёю «Очаг».
Вот и... отблагодарили.

Первых похвал отошел уж наркоз,
но, и воюя с рутиной,
благословляю неведомых коз,
что нас свели с Валентиной.


***
Телефон звонит в передней. 
Я задерживаю шаг. 
Почему-то медлю, медлю 
Трубку тронуть за рычаг. 

И гадаю: чей же голос 
Прозвучит сейчас в тиши, 
Утоляя вечный голод 
Пира жаждущей души? 

Кто хранит в уме неброский 
Телефонный номер мой? 
Кто так одинок сиротски, 
Что звонит ко мне домой? 

Чьё так искренно участье 
И нужна я так кому, 
Что звонок уж четверть часа 
Надрывается в дому? 

Я спешу на роскошь пира. 
В мыслях радуюсь: виват! 
– Это сауна? Квартира?! 
Обознался. Виноват.
 

* * *

Снова позвонили по ошибке.
Обознатки, я опять не та.
Свет луны, рассеянный и жидкий,
застилает ночи темнота.

И в глазах двоится неким фоном –
то ли глюки, то ли сонный сбой –
мой двойник с похожим телефоном,
но с иной, удачливой судьбой.

Я не та. Хотя ещё живая.
Разочарованье. Немота.
Телефон звонит, не уставая.
Слишком поздно. Я уже не та.

Ну кому ещё во мне потреба?!
Что вы душу травите виной!
Телефон – связующая скрепа –
между мной и миром за стеной. 

Словно разорвавшаяся бомба –
нота до, взошедшая в зенит.
И не важно, мне или по ком-то
телефон как колокол звонит.


* * *

Твой звонок из больницы, ночное тревожное: «Где ты?
Я тебя потерял и никак не могу тут найти...
Я схожу в магазин... в доме нет ничего, даже хлеба...
Я приеду сейчас. Что купить мне тебе по пути?..»

«Что ты, что ты, – тебе отвечаю, усни, успокойся.
Я приеду сама, не успеет и ночь пролететь.
Отойди от окна, потеплее оденься, укройся...»
И пытаюсь тебя убедить и собой овладеть.

Но звонишь мне опять: «Ну куда же ты делась, пропала?
Здесь закрытая дверь, в нашу комнату мне не попасть...»
Я молюсь, чтобы с глаз пелена твоих чёрная спала,
чтоб ослабила челюсти бездны развёрстая пасть...

Что ты видишь в ночи проникающим гаснущим взором,
что ты слышишь в тиши, недоступное смертным простым?
Засыпаю под утро, прельщаема сонным узором,
видя прежним тебя, быстроногим, живым, молодым...


* * *

Стучат к нам... Ты слышишь? Пожалуйста, не открывай!
Она постучит и уйдёт, так бывало и прежде.
Там что-то мелькнуло, как белого облака край...
Не верь её голосу, верь только мне и надежде.

Не слушай звонок, он звонит не по нам и не к нам.
Тебе только надо прижаться ко мне лишь, прижиться.
Смотри, как листва кружевная кипит у окна,
как пёрышко птичье в замедленном вальсе кружится.

Пусть будет всё то, от чего отдыхает Шекспир,
пусть будут страданья, рыданья, сраженья, лишенья,
но только не этот слепой и бессмысленный тир,
где всё, что ты любишь, беспомощной служит мишенью!

Прошу тебя, жизнь, подожди, не меняйся в лице.
Ночами мне снится свой крик раздирающий: «Где ты?!»
Судьбы не разгладить, как скомканный этот рецепт.
Исписаны бланки, исперчены все инциденты.

День тянется тоненько, как Ариаднина нить.
И стражник-торшер над твоею склонился кроватью.
О, где взять программу, в которой навек сохранить
всё то, что сейчас я ещё укрываю в объятье!


***
Не заглядывай будущему в глазок,
притворись, что не слышишь звонка,
как бы трель, ударяющая в висок,
ни была бы зазывно-звонка.

Не пускай же незваных к себе жильцов,
голосам задушевным не верь,
как  бы ни было близким тебе лицо,
что скрывает железная дверь.

Да, у смерти будут родные глаза,
что привыкла уже закрывать.
Будут звать голоса, зазывать небеса,
но не надо тебе открывать.


Номер

Мне снился номер телефона,
что набирала я упорно,
от нетерпения трясясь.
Далёкий, как полярный полюс,
чуть различим был мамин голос,
но тут же прерывалась связь.

Я набирала снова, снова,
моля услышать хоть бы слово,
готова каждого убить,
кто подступал ко мне с помехой,
с чужою речью, шумом, смехом,
кто не давал мне долюбить.

Проснулась вся в слезах надежды,
не здесь, не Там, а где-то между,
и номер тот держа в зубах,
как драгоценную шараду,
как незабвенную отраду,
уж рассыпавшуюся в прах.

Хватаю трубку, набираю,
скорей, скорей, преддверье рая,
уже пахнуло сквозняком...
И слышу: «Временно не может
быть вызван...» Значит, после — может?!
И в горле застревает ком.

О боже мой, что это было?!
Я помню номер, не забыла!
Что означает этот шифр? -
пароль, что в реку вводит дважды,
танталовой измучив жаждой,
догадки молнией прошив?!

Я обращаюсь молча к звёздам,
откуда этот номер послан,
что у меня внутри горит.
И То тончайшее, как волос,
минуя и слова, и голос,
мне прямо в сердце говорит.


* * * 

Диск телефонный. Терпенья зенит. 
Ждёшь, задыхаясь, подмоги, совета. 
А механический голос бубнит: 
"Ждите ответа. Ждите ответа." 

Что нам готовит слепая судьба? 
Как избежать нищеты и навета? 
К Богу, рыдая, взывает толпа. 
Ждите ответа. Ждите ответа. 

Рвётся письмо к той, кого целовал, 
Даль побеждая всесилием света. 
В ящике чёрный зияет провал. 
Ждите ответа. Ждите ответа. 

Всё безответно: волна и листва. 
Словно на отклик наложено вето. 
Снова на ветер бросаю слова. 
Ждите ответа. Ждите ответа. 


***
 В тумане слёз, в дыму потерь
 не видно будущего света.
 И жизнь срывается с петель,
 летя куда-то в бездну Леты.

 Родные призраки во сне
 приходят редко, душу грея.
 И телефон звонит по мне,
 как колокол Хемингуэя.

 Я брать его не тороплюсь
 и слушаю его напевы,
 как будто сплю или молюсь...
 О голоса родные, где вы?


***
 Из телефона голосов
 не услыхать родных.
 Их шифры новых адресов
 отличны от земных.

 И надо, чтоб узнать — уснуть...
 Не размыкая вежд,
 так сладко без конца тянуть
 резиновость надежд.

 Со мною те, кого нигде
 на самом деле нет.
 Душе так страшно в темноте.
 Не выключайте свет.


***
Чужое лицо телефона.
Уже никогда, до конца – 
ни маминым ласковым тоном, 
ни голосом мягким отца

вовек не откликнется трубка. 
И я не люблю её брать. 
Как нежно, мучительно хрупко – 
что обречено умирать,

и как нестерпимо любимо... 
Чужие звучат голоса. 
Слова их проносятся мимо. 
Зловеще глядят небеса.

Вас нет в телефоне и в окнах 
когда-то любимых квартир. 
И лишь в фотографиях блёклых 
ещё сохранился ваш мир,

в домашних и милых вещицах, 
таящих тепло ваших рук, 
в надгробьях, где жизнь моя тщится 
любовь уберечь от разлук.

Я слышу их шорох и запах. 
Повсюду их вижу следы. 
Живут мои мама и папа. 
Зовут меня из темноты.

И падают слёзы, как комья, 
но не пробивают броню. 
Я занята делом. Я помню. 
Я память о близких храню.


* * * 
Телефоны, телефоны... 
Книжки стёртые края. 
Каждый год их не без стона 
Прочь вычёркиваю я. 

С кем-то дружба разорвалась, 
Переехала родня, 
В ком-то разочаровалась, 
Кто-то позабыл меня. 

Ежегодные растравы. 
Тонет комната в тиши. 
Телефоны – переправы 
От души и до души... 

Вновь заполнены страницы. 
Цифры – шифры новых встреч. 
Как бы книжке сохраниться, 
Всё, что в сердце – уберечь? 

Если есть ты, Боже, где-то, 
Звуком на душу навей 
Телефон тепла и света, 
Адрес радости моей.


 ***

Какая лунная картина
в квадрате чёрного окна...
Как эта ночь неотвратима,
как я безвыходно одна.

Твой голос в трубке раздражённый –
давно знакомый переплёт,
в стихах моих преображённый
в растаявший на солнце лёд.

Но он не тает, он не тает
ни от тепла, ни от огня,
и призрак счастья улетает
туда, где нет уже меня.

Всего каких-то минус восемь,
а Кай уже заледенел,
и он, как сказочный, несносен,
когда со мной наедине.

Летит звонок тебе навстречу,
как к лампе глупый мотылёк.
Как безысходны наши речи,
как ты безвыходно далёк.