Арсеньевы

               
               
       Драма из жизни одной семьи 

       Действующие лица:
Михаил Васильевич — дед,
Елизавета Алексеевна — бабушка,
Мария Михайловна — мать,
Юрий Петрович — отец,
Екатерина Алексеевна — тётка,
Алексей Аркадьевич (Монго) — дядя.
Андрей Соколов — Дядька, камердинер Мишеля,
Наталья Мартынова — его несостоявшаяся невеста.

                ПРОЛОГ 
Увы, и много, и немного 
Позволит автору пролога
Наш умный зритель. Нить подать —
Уже сюжет предугадать.

…Итак, Девятый год, Тарханы,
Уж дышат снегом облака,
Дом отставного капитана
Преображенского полка…
 
                СЦЕНА 1               
               Михаил Васильевич смотрится в зеркало:

— Ужель я стар?... Вот подлинная драма!
Не потому, что смерти я боюсь,
Которая преследует упрямо
Того, кто сед… И в юности, клянусь,
Не знал я страха перед этой дамой!
Но почему же нынче в полный рост
Меня тревожит вовсе не погост
И не подагры престарелой хруст —
Меня тревожит увяданье чувств!

 Ужели то, что в молодости нашей
Даётся удивительно легко,
Чего нет в жизни сладостней и краше,
Теперь для нас всё так же далеко,
Как юности весёлые проказы?
Теперь уже в седло — и то не сразу,
Теперь уж мне коляску подавай
Да не спеши, не шибко погоняй!

И вдруг — любовь… За что мне эти муки?
Познать всё то, что было в двадцать лет —
Восторг,  печаль, томление разлуки —
Но в старости, когда уж меркнет свет?!..

(Пристально разглядывает себя в зеркало)

Иль, может быть, не всё уж так ужасно,
И я себя корю ещё напрасно?
Ведь прадед мой, Арсений Челебей,
В мои года имел ещё детей!

Входит Елизавета Алексеевна:
— Вы возвратились? Как прошло собранье?*
Бранили шведов** или поваров?
Кому из них досталось наказанье?..
Да вы, мон шер, не в духе? нездоров?!

            (Целует лоб супруга).
                Он:
— Ах, полно, Лиза! Экая ты, право!
Всегда одна бессменная забава:
Мой бедный лоб на ощупь проверять.
Я жив ещё… и рано отпевать!
                Она:
 — О, Господи! О чём вы говорите?!
Какая муха укусила вас?!
Вы бледным показались мне, простите…
                Он:
— Прости и ты меня (целует её руку).
Но… поздний час! (Уходит)

       Елизавета Алексеевна одна:

— Как сердце ноет! Ранено бойцом,
Пронзившим словом хуже, чем свинцом!
Ещё б с ударом справилась таким,
Когда обидчик… был не так любим…
 
Шестнадцать лет живём мы вместе,
И Бога нечего гневить:
Он дочкой, будущей невестой,
Нас с ним сумел благословить.
Всегда, всегда с любимым взглядом
Я мужа ощущала рядом:
Моя опора, мой кумир…
И вдруг — как будто рухнул мир!

Что ж приключилось, в чём причина?
Когда задумчив стал мужчина,
Он или проигрался в вист
Иль влюблён, как гимназист…
Мне говорили, что соседка,
И щеголиха, и кокетка,
Не раз, на флирт сменить иглу,
С ним танцевала на балу!..

Меня учили: «Ради счастья
И ради Машеньки своей
Узнайте всё, что в вашей власти,
Поговорите даже с ней:
«Когда, коварная особа,
И где — встречаетесь вы оба?
Есть Заповедь «Не возжелай»,
Есть Божий суд, ты так и знай!»
 
Но это, право, не достойно:
В век просвещённый, мудрый век,
Из-за любви устроить войны?..
Мой муж свободный человек!
Не буду я за ним шпионить,
И род мой чести не уронит!
…Себе не нанеся урон,
Во всём признается и он! 

(Входит Мария, показывает матери  вязанье):

— Маман? А вот моя работа,
Глядите: завершила в срок!..
         (Чует неладное)
У вас, пардон, случилось что-то?
Отец обидел?..
                Мать:
— Нет, дружок.
                Дочь:
— О, Боже! Что за наказанье:
И знать, и чувствовать страданье
Родимой матушки своей
И быть отвергнутою ей!
Ужели я не заслужила
Доверия? Ведь я, мой свет,
Делилась с вами всем, что было…
                Мать:
— Мадмуазель! В 15 лет
Не всё возможно знать девице.
Потом!
                Дочь:
— Позвольте удалиться?
                Мать:
— Спокойной ночи, дочь моя,
И — не сердитесь на меня.
 (Мария, холодно поцеловав щёку матери, уходит).
О, как я с ней была жестока!
Но что же делать, Боже мой?
Ведь не могу же я до срока
Её, как в омут с головой,
Низвергнуть в горькую пучину
Своей беды. И половину
Не смею дочке рассказать.
…Одной, одной дал Бог страдать!

               Занавес
*Михаил Васильевич был предводителем дворянства Чембарского уезда и вернулся с собрания
** «Бранили шведов» — имеется в виду русско-шведская война 1808-1809 г.г.

                СЦЕНА 2 
         Тарханы, январь 1810 года.
 Михаил Васильевич читает роль Могильщика
  из  «Гамлета»:

— «Скажи мне: чья это могила?» —
«Твоя, коль ты в неё залез»…
…Какая дьявольская сила!
Какой английский политес!
У них могильщик учит принца,
У них эсквайр умрёт за принцип,
У них купец, припав к рулю,
На судне равен королю!

Сегодня ставим мы Шекспира...
Он, право, драматургов Бог,
Его волнующая лира
Проникнет в сельский наш чертог,
И что же?..  Надобно признаться,
Что я не в силах разобраться:
Кого люблю, кого любил…
О, Гамлет, Гамлет, дай мне сил!

Входит Елизавета Алексеевна:

— Ну что, мон шер? Уж вы готовы?
Помочь примерить ваш костюм?
                Он:
— Могильщик прост. Его покровы
Не отнимают много дум.
Когда другим мостишь могилы,
Не фрак вам нужен — только силы,
Поскольку вылезть из могил
Порою не хватает сил.
                Она:
— Так вы, как ваш герой, философ?
                Он:
— То дьявол в голову залез…
                Она:
— Давно назревших к нам вопросов
Не разрешил ваш тайный бес?
                Он:
— Скажу вам нынче, ей же ей,
Но… слышу голоса гостей?..
                Она:
— О да, соседей полон зал!
Пойду встречать их… (Уходит)…

 Михаил заглядывает в щёлку занавеса:
 
— Я пропал!..
Она, она сидит в партере!
Скажите, в чём моя вина?!
Когда бы то по нашей вере,
Давно была б моя жена!
Из Золотой Орды пришедший,
Своею волей обрусевший,
Мой прадед, трёх имея жён,
Не нарушал тогда закон?

За что же мне, родному внуку,
Достался горестный венец?
Рождён на счастье и на муку,
Люблю жену и, наконец,
Когда виски седыми стали,
Когда от ласки мы устали,
Увы, другую повстречал…
И снова, снова воспылал?!

На много лет меня моложе,
Но, непонятно почему,
Она твердит, что любит тоже!..
Не глуп, но женщин не пойму.
Что ж делать? Вот ведь незадача!
Уйду — одна семья заплачет,
Останусь — будет плач в другой…
Быть может, выход есть иной?

(Смотрит на заветный перстень)
— Когда-то, бывши капитаном
Преображенского полка,
Я приобрёл в порыве пьяном
У старого ростовщика
Сей скромный перстень: ценность в том,
Что он весь ядом напоён.
«Храни, велел мне ростовщик,
на старость!»…
Вот он — этот миг?!

Пойду, могильщика сыграю
И, откупорив смерть свою,
Я им обеим завещаю
Любовь печальную мою!
(Целует перстень, уходит)

                Занавес

                СЦЕНА 3
            Тарханы 1813 года. 
Елизавета Алексеевна в волнении ходит по комнате.

— Прошло три года, как супруга
Я схоронила… Что ж теперь?
Свобода — лучшая подруга,
Нам открывающая дверь
Туда, где жёнам входа нет?..
(Смотрится в зеркало).
А мне ведь 39 лет!
Вдова… Но кто же среди вдов
Семейный не оценит кров?..

(Перед портретом молодого генерала)
…А он хорош собой, не скрою!
С французом дрался, ранен был,
Кутузов собственной рукою
Герою шпагу подарил!..
Без мужа я, он без жены,
Мы с ним печалями равны,
Меня он любит… Как же быть?
Возможно ль мне его любить
И, слово давши одному,
Уйти к герою моему?!.

(Встаёт перед иконой)
Вот эту старую икону
Сняла когда-то мать моя,
Благословила нас с поклоном…
          (Долгая пауза)
О, мой супруг! Навек твоя!!!
Когда я, следом за тобою,
В иное царство дверь открою,
Признаюсь честно, Михаил:
«Никто тебя не заменил!»
…Скажу любимому супругу:
«Мы были созданы друг другу
И под иконою, вдвоём,
Мы вместе к Господу взойдём!»

(Раздаётся колокольчик, она смотрит в окно).
 
Чу! Кто-то едет… Это Маша!
С ней рядом барин молодой…
О, дочь моя! Милей и краше
Девиц не знаю ни одной,
Люблю, люблю тебя, как мать!
Но — чувства надобно скрывать.

 Входят Мария и Юрий Петрович
 
                Дочь:
— Ах, маменька! (бросается в объятия)
                Мать:
— Мадмуазель!
Я тоже рада вам безмерно,
Но вам не следует отсель
Терять приличие… Наверно,
Представить гостя своего
Обязаны вы первым делом?
                Дочь:
— Пардон, мадам! Прошу его
Любить. Он кажется несмелым,
Но капитан, сидел в седле,
Сражался в Тульском ополченье…
Мы познакомились в Орле,
Он был тогда на излеченье…

Гость (целует руку будущей тёщи):               
— Юрий Петрович!
                Мать:
— Рада Вам… Елизавета Алексевна…
                Дочь:
— Ах, маменька, я всё отдам,
Но полюби его душевно,
Как я люблю!..
(Кашляя, видит кровь на платке).
Недолго мне
Гулять в родимой стороне.
                Мать:
— Ну будет, будет! Что за бредни?
Откуда вдруг такая блажь?
Приснилось что-нибудь намедни?
Так это, доченька, мираж.
Тарханы, милая моя,
В неделю вылечат тебя,
Недаром, что родимый дом…
Сыграем свадебку потом,
А там, как бабушка, подряд
Вручишь мне дюжины внучат!*

                Занавес
 *Бабушка, Мария Афанасьевна Столыпина, родила 11 детей.

                СЦЕНА  4
                Москва, 1814 год.               

Москва! Ты русский дух и честь!
Первопрестольная, святая,
Ты потому уже родная,
Что многие рождались здесь!

В имении, среди ветвей,
Среди дубрав, среди просторов
О, как щебечет соловей
Вдали от любопытных взоров!
Там — откровенье естества,
Там зарождение начала...
…Но — обнажается листва,
В природе всё похолодало,
И, подчиняясь естеству,
Не доверяя сельским слухам,
Любимых жён везут в Москву —
Там акушер, не повитуха.

Помолодевшая Москва!
Всего два года, как входила
Наполеоновская сила,
Как полыхали купола,
Но нам ли привыкать к пожарам?
Два года прожиты недаром,
И также, как булат, остры
Стучат повсюду топоры!

А там, где Красные Ворота,
Кирпичный дом, второй этаж,
Вселилась парочка  в субботу,
Из Пензы прибыл экипаж.   

Жена мила, но худосочна
И на сносях уже была…
Октябрьской лебединой ночью
Она сыночка родила!

Москва! Ты русский дух и честь!
Первопрестольная, святая,
Ты потому уже родная,
Что гении рождались здесь.
 
                Занавес

                СЦЕНА 5 
                Тарханы, 1817-й.
Печальный колокольный звон. Елизавета Алексеевна и Юрий Петрович  возвращаются с похорон. Она:
               
— О, Господи! Какая мука —
Допреже схоронить супруга,
Потом единственную дочь!!!
Чем тяжесть эту превозмочь,
Уж лучше бы в могилу тоже!
…Прости, прости мне, матерь Божья!
                Он:
— Я сам, ей-богу, вместе б с вами!
И приложу, её любя,
Я дуло к сердцу... Но меж нами —
Ею рождённое дитя!
Любовью сотканную нить
Она молила сохранить!
                Она:
— Отцовским чувствам верю вашим…
Но и меня поймёте ль вы? 
Он был безрадостен и страшен —
Финал моей большой любви:
Сквозь одиночество и стужу
Я сохраняла верность мужу,
Сорокалетняя вдова,
Поскольку дочь была жива!..

Теперь, скажите, что ж мне делать?
Ни мужа нет, ни дочки нет…
Оставив оболочку тела,
Мне душу отняли вослед!
Одно лишь пятнышко надежды
Ещё мне оставалось прежде:
Мой внук… Ужели и его
Из сердца вынут моего?
Что ж там останется?!! Ни справа,
Ни слева жизни больше нет!
                Он:
— Но я отец, имею право…
          Она — молитвенно:
— Оставьте мне последний свет!!!
Зачем мне жить во мраке ночи?
Тройное горе выест очи,
Пойду бродить, не видя дня,
И там, в пруду, найдут меня! 
     (Показывает за окно, рыдает)
                Он:
 — Ах, Боже мой! Не плачьте, мама!
Вы сердце раните моё. 
Как все Столыпины, упряма,
Но здесь… Ведь детище своё
Я защищаю!
                Он:
— Верьте слову:
Вы молоды, найдёте снова
Подругу жизни, и она
Детей родит вам без труда!
А кто же мне заменит внука?!
Убьёт, убьёт меня разлука!

(Открывает денежный сундук.)
Возьмите деньги! Я богата!
Дам тысяч 20, 25…
              Он — укоризненно:
— Мадам!
                Она:
— Простите, виновата.
От страха стала ум терять…
(Нервно ходит по комнате, в сторону.)
И суд на вашей стороне,
И царь помочь не сможет мне…
Последний довод — дань рассудку!
                (Зятю)
Представьте на одну минутку,
Что мальчик вырос и ему
Всё нужно выдать, как тому,
Кто в жизнь приличную вступает…
Образованье, имена,
Большие связи и казна —
Всё это тоже роль играет?!

Меня, конечно, извините,
Но вы — что юноше дадите?
Шотландский корень? Что с того?
Он для России мало значит,
Ужели же сравнить его
С Столыпинским, с Мурзой в придачу?
 
Мой брат уж в 20 с чем-то лет
Во дни Суворовских побед
Его был верным адъютантом! 
И внук мой воинским талантом
Авось, не будет обделён,
Когда в кругу таких имён,
С полтысячами душ к тому же,
В гусары бравые войдёт,
Друзей достойных обретёт
И станет первых лиц не хуже!
Примеров этаких немало,
Как в тридцать лет стал генералом…
А что, скажите наперёд,
Он бедным барином возьмёт?
                Он:
— У нас имение под Тулой…
                Она:
— Ах, перестаньте! Двести душ?..
Да меньше, я вас обманула!
С таким «именьем» впору уж
До капитана дослужиться…
Нельзя, нельзя не согласиться,
Что из Тархан скорее он
Достигнет радужных погон!
                Он:
— Да, это так. Но как же быть?
Как людям это объяснить?!..
       (Грозит ей пальцем.)
Как вещь вассала своего
Вы покупаете его!

Елизавета (решительно):
— Мишель — навек моя душа!
Ему составлю завещанье,
А нет, так — вам же в наказанье — 
Он не получит ни гроша!!!

 Юрий Петрович с гневом обращается к небесам:

— О, жуткий век вражды и брани!
В рабах здесь даже и дворяне!
Гляди: в бесправии своём,
Отец, торгующий дитём!!! (Уходит)

       Она смотрит ему в след.

— Прости меня, мой милый зять!
Нет, не обидела б я внука,
Но что могла ещё сказать,
Когда грозила мне разлука
С тем, кто один — мой рай земной?!
Теперь он мой! Теперь он мой!!!
                (Занавес)
    
                СЦЕНА  6
Горячие воды (Пятигорск), лето 1820 года
Елизавета Алексеевна и Екатерина Алексеевна, родные сёстры, вдовы, сидят в саду.
        Елизавета с восторгом:

— Седой Кавказ!.. Какое чудо!
Эльбрус, Бештау и Машук…
Преддверье рая!..
            Екатерина:
— Рай повсюду,
Так говорил и мой супруг —
Боец Ермоловской закваски…
            Елизавета:
— О да, я слышала не раз,
Как генерал смирил Кавказ
Не столько саблей, сколько лаской...
Как хорошо, как мирно тут!
Спасибо, Катя, за уют…
               Екатерина:
— Пустое!
                Елизавета:
— После смерти Маши
Впервые мне Мишель не страшен
Своею бывшей худобой
И щёк унылой желтизной…
Кавказ его преображает!
               Екатерина:
— А как умён! Как много знает
Твой удивительный внучок!
В пять лет уже освоил краски
И наизусть расскажет сказки,
И вскинет к скрипке свой смычок!..
                Елизавета:
— Я верю в тайны поколений:
То в наш, столыпинский, букет
Вплелись удачно и Аксений,
И мсье Лермонт, сомнений нет!

      Екатерина, нахмурившись:
— А что ж отец? Он навещает?
Не нажил заново детей?
             Елизавета:
— Приедет, горестно рыдает
Над гробом Машеньки моей,
Клянётся, будто любит вечно,
Никто не надобен ему!..
             Екатерина:
— И говоришь ты так беспечно?!..
Я, Лиза, право, не пойму.
Скажи, встречается он с сыном?..
             Елизавета:
— А как же? Я прошу сама:
Нельзя мальчонке без мужчины…
               Екатерина:
— Ты, право же, сошла с ума!
Никто мужчин не разумеет:          
Любовь дитя покуда тлеет*,
Но вспыхнет порохом, а там
Не затушить!!!  Любовь к отцам
Всегда сильней, чем к дряхлым бабкам!
Ах, если б шло своим порядком,
Женился б зять твой!..
               Елизавета:
— Что ж тогда?..
               Екатерина:
— Есть злая мачеха всегда,
Которая, как в старой сказке,
Отцовские заменит ласки!
               Елизавета:
— Так что же мне (с усмешкой): женить его —
Родного зятя своего?
(С тяжёлым вздохом).
Не надо, Катя… Я молчала,
Но… в зяте дочку увидала:
Свинцовый блеск в его очах,
Больной румянец на щеках…
Похоже, Мишенькин отец
На этом свете не жилец…

 А потому молю я Бога,
Чтобы у юного раба
Иная выпала дорога,
Счастливей выдалась судьба!

            Занавес
*Став подростком, Михаил Лермонтов порывался переехать в Кропотово, к отцу…
 
                СЦЕНА 7
         Кропотово,  1831 год.
Юрий Петрович в домашнем халате прощально обходит портреты на стене…

— Ну вот и всё. Уходит жизнь моя!
Но я роптать и гневаться не вправе.
                (Друзьям):
Скажу при встрече: помните, друзья?
Мы были с вами молоды и в славе,
Когда французов гнали от Москвы!
Под Малоярославцем и Смоленском
Немало пало витязей, увы!

В походном лазарете деревенском
Я вашими молитвами ожил
(Вы были к Богу ближе и желанней),
И Он меня на время отпустил,
Избавивши от смерти слишком ранней.
            (Обращается к портрету жены):
А через год, не более того,
Я получил подарок от Него,
Каким дарует лишь Господь один:
Любовь земную!
Странно: средь мужчин
Красавица заметила меня!
Обычный танец блеск её огня
Волшебным сделал! Ею опьянён,
Я понял, что без памяти влюблён!
И не ошибся: пусть в гробу она,
Но мне навек — любимая жена!
И верую, что скоро там, в раю
Я встречу вновь красавицу свою!
         (Переходит к портрету сына)
 Лишь одного тебя, мой милый сын,
 Средь неземных сияющих вершин
 Я не хотел бы долго-долго видеть!
 И пусть давно разъяты мы судьбой,
 И ты спешил бы встретиться со мной,
 Не торопись разлукою обидеть!

Ты нужен здесь! Поверь мне, милый друг:
Я знаю сотни юношей вокруг
Красивых, знатных, в доблестях,
                быть может,
Они и нашу славу преумножат!..

Но я читал, читал стихи твои
И сам себе не верил: так ли это?
Ужели я в столь недалёки дни
России подарил Поэта
Сродни Жуковскому, а, может, и ещё?!
Не помню сам, чтоб кто-то из маститых
Так рано навострил перо своё
На гребень слов могучих, не избитых!

(Кашляет и видит кровь на платке)
Грядёт ли мне грядущая зима?..
Не ведаю, сынок, но завещаю:
Ты одарён способностью ума
Великого, привольного, без краю!
Не дай же Бог его употребить
На что-то бесполезное, пустое,
Как если бы жемчужину разбить,
Мельча для стройки дно морское.
Учти, мой сын: алмазы или грант*—
Все нашу жизнь отточат понемногу.
За царственный и горький свой талант
Ты должен дать ответ когда-то Богу!
Он каждого сподобит умереть,
Но, чем чадить, так лучше уж — гореть!!!
                Занавес.
*в данном случае, по Далю, «грант — крупный чистый песок, дресва» 

                СЦЕНА  8 
            С.-Петербург, 1840-й.
Елизавета Алексеевна у окна, ждёт внука.

— Ах, Петербург! Какая прелесть!
Как благолепен град Петра!
Снегов февральских тихий шелест,
И величавая Нева,
И в белой дымке над тобой
Исаакий с гордой головой!..
С небес благую новость слышу:
Сегодня Мишеньку увижу!
Пустое время для меня,
Когда уж нет его два дня!

    (Подходит к зеркалу).
Мне 60… к чему кокетство?
Жизнь не бросает ничего.
Как быстро пролетело детство
Родного внука моего!
Ещё вчера так было шумно —
Весь дом в прислуге и друзьях,
Потом в волнении безумном:
Москва, учёба… На часах
Стоит мой мальчик, юнкер мой...
С коня низвергнулся ногой… 
Забот немеркнущий букет,
Когда «бойцу» 16 лет.

Но вот уже указом царским
Переведён в гвардейский полк.
О, как хорош мундир гусарский —
Бобровый ментик, яркий шёлк!.. 

…Однако вертопрах французский,
С трудом владеющий по-русски,
Зимою Пушкина убил,
Внук стих опасный сочинил,
И началось! Мишель в темнице,
У бабки с глаз нейдёт слеза,
Давно знакомые мне лица
Отводят сумрачно глаза…

Ах, сколько было писем скорбных!
Великий Князь молил царя!*
Как много жаждущих придворных
Всё обещали... Только зря:
Мой милый поражён в приказе
И снова, снова на Кавказе
(На этот раз уж без меня),
А там стреляют, там Чечня!

Но, слава Богу, не убитый,
Он вновь в столице, снова здесь!    
Во всех домах друзьям открытый,
А их, восторженных, не счесть.
Его поэмы нарасхвате, 
На днях роман выходит кстати,
Все хвалят внука моего,
Все домогаются его,
А мне, ей-богу, неспокойно:
Любовь толпы
                страшней, чем войны!
А дамы, дамы… сколько ж их
Возле гусаров молодых!
Лишь отвернись, как женят внука,
И снова, снова с ним разлука?!

 Входит Монго:
— Позвольте, тётушка?
              Она:
— Позволю.
А где Мишель?.. Вы были с ним?
                Он:
— Он задержался… поневоле…
             (Пауза). Она:
— Алёшка!.. Прут необходим,
Чтоб  продолжать с тобой беседу!
Скажи: вернётся он к обеду?
                Он:
— Боюсь я, тётушка, что нет. (Со значением.)
Без нас… вам подадут обед.
                Она:
— О, Боже! Что опять случилось?!
Я вижу: нет в тебе лица!
Что, говори, переменилось?
Он жив?!!
                Он:
— Убейте подлеца:
Хотел смолчать...  Лишь  ранен, в руку…
Французу дерзкому науку
Он преподал — и проучил!
                Она:
— Ты был там?!
                Он:
— Секундантом был.
Открыть подробности не смея,
Скажу: он честь не замарал!
На пулю дерзкую злодея
Свою на сторону послал!
                Он:
— Да кто ж он? Чья вина была? 
                Он:
— Месье Барант, сынок посла.
…На ту дуэль ещё немало
Досужих сплетен нанесут,
Но честь России — вот начало,
Дантес и Пушкин — тоже тут.
                Она:
— Увы! Дантес нанёс урон
Не меньший, чем Наполеон:
Война войною, нет и слова,
Москву восстановили снова,
Но кто нам Пушкина вернёт?!
              (Со страхом)
 А вас, мой милый… Что вас ждёт?
Что вам грозит на этот раз?
         Он (по-гусарски беспечно):
— Как прежде, видно: на Кавказ.
Туда шлют «новых декабристов» —
 И забияк, и скандалистов…
                Она:
— Ты будешь вместе с ним, Алёша?
                Он:
— Везде! Ведь я его Монго
И Пятница для Крузо — тоже.
Хотя, признаюсь, нелегко
С Мишелем совладать порою:
Ведь он, под стать его «Герою»,
Повсюду лезет на рожон,
Повсюду правды ищет он!
                Она:
— Храни, храни его, мой милый!
Весь свет мой, всё блаженство в нём!**
И никого уж до могилы
Ты в сердце не найдёшь моём!

                Занавес
*Великий Князь Михаил Павлович, получив слёзное письмо Арсеньевой, просил своего венценосного брата смягчить наказание юному Лермонтову, но бесполезно.
**Подлинные слова Елизаветы Алексеевны из письма княжне Черкасской.

 
                СЦЕНА 9.
Середниково, лето 1841 года.
Елизавета Алексеевна и Андрей Соколов, дядька Лермонтова.

Она:
— Какая прелесть это Подмосковье!
Середниково — настоящий рай!
Какое среднерусское приволье!
 Он:               
— Неплох, мадам, и Ставропольский край…
Она:
— Опять за старое? Тебе, Андрей, неймётся
Напомнить, что твой барин взял других
С собою на Кавказ… Когда вернётся,
Скажу, чтобы не трогал молодых,
Он:
 — Эх, барыня! Не то меня волнует,
Кто сед, кто молод… С самых ранних лет
Я знаю прихоть барина любую .
И завсегда готов подать совет.
Она:
— И что ж ты знаешь то, что я не знаю?..
Ну не смущайся, Дядька, говори!
— Я вас, мадам, прекрасно понимаю,
Средь ваших братьев — генералов три!
И внука видеть в блеске эполетов
Хотели бы…
— Не скорая мечта!..
— Но ежели не в армии, а в свете,
То он фельдмаршал, не иначе, да!
Мне многие об этом говорили,
С покойным Пушкиным равняем наш Мишель!
Ах, если бы ему вы разрешили
Уйти с армейской службы…
— Вон отсель!

Андрей низко кланяется и уходит.

Она:
И внук и дядька — умоляют оба…
Скажи, как спелись!


                СЦЕНА  10.
Те же и Наталья Мартынова, пассия Поэта.

 Андрей входит с докладом…

Барыня:
— Кто на это раз?!..
Андрей.
— Вас спрашивает юная особа:
Мартынова Наталья…

            Входит Мартынова, ей 19 лет…

Бабушка:
— Помню вас!
Когда Мишель гостил в Середниково,
Бывало здесь немало юных дам:
Лопухины, Бахметева, Сушкова…

Наталья.
— Ах, Лизавета Алексевна, вам
Не занимать ни памяти на лица,
Ни правильных оценок… Эти все
С тех пор успели счастливо жениться
И нос не кажут в Вашей стороне…

— А что же ты?
— Мне никого не надо,
Лишь только б счастлив был Ваш славный внук!
Он всей России гордость и отрада,
Его роман читают все вокруг!

Для автора везде открыты двери,
Месье Лермонт — законодатель мод!
И одеваться, как Княжна романа — Мэри,
Мечтают все!
— Спасибо, мой дружок…
Да ты сама… не любишь ли Мишеля?
Порозовела…

— Я признаюсь Вам,
Что вовсе не преследую той цели,
Какую прячет всякая из дам,
Чтоб выйти замуж… Мне всего дороже
Художника удобства и покой,
Чтобы творил он с лёгкою душой
И счастлив был…
— Ах, милая! Мне тоже!

Андрей (в сторону):

Две дамы обнялись и прослезились,
Их души в этот миг соединились…
И Бабушка, оставшися одна
 Благословила внука:

Пишет  ему письмо:
 
— Я пришла
К тому, что ты своей судьбою вправе
Распорядиться сам, любимый внук,
На пользу роду нашему, державе,
На пользу вашему семейству, милый друг.


                СЦЕНА 11
Пятигорск, 16 июля 1841 года. Ночь.
Монго один возле открытого окна:

— Всё смолкло в мире, всё уснуло,
На небе смена караула
И, вместо тучи грозовой,
Луна блестит над головой.
Уже ни ветра нет, ни грома…

Такое тоже мне знакомо:
Вдруг налетят из-за скалы
Лихие горцы, выстрел грянет,
Свинец бойца смертельно ранит,
Завесит порохом стволы,
Звенит булат, трепещут кони,
И злобный крик, и тяжкий стон,
Потом раздастся звук погони
И вот уже всё дальше он…

В ущелье, где тропа крутая,
Стучат копыта, замирая,
Ещё вдогонку грянет гром
В беспечном небе голубом,
И всё исчезло, всё пропало,
Как будто не было вовек,
Лишь кровь строит кусок металла —
То умирает человек…
 
Вот так вчера из горной кручи
Напал на город грозный шквал:
С Бештау вниз скатились тучи,
И яркой молнии кинжал
Пронзил насквозь их! Ливень хлынул,
На светлый город тьму надвинул,
Гремел, не умолкая, гром,
Потоки пенились кругом…
 
Но так же быстро всё пропало.
Гроза ушла… Погрохотало
Ещё на краешке земли,
Подкумок клокотал вдали,
Вдруг ставший грозным, словно Терек,
И заливая пеной берег,
Ручьи бежали между скал…
Но город снова прежним стал —
Таким, как крепость после боя.
…Вот только нет в живых героя!
Но крепости не привыкать
Своих защитников терять.

Встаёт рассвет уже… О, Боже!
Из бед досталась мне, похоже,
Страшнее всех — где силы взять? —
Письмо Арсеньевой писать!

Уж лучше б сорок раз в сраженье,
Уж лучше бы в изнеможенье
Идти походом боевым,
Чем быть мне вестником таким!

         (Берет перо и бумагу, со вздохом)

Но делать нечего… Я ближе…
Других посланников не вижу,
Кто с первых слов бы не убил
Его бабулю…
            Дай мне сил!

        (Пишет)

«Мы были, тётушка, не раз
С ним вместе в битвах за Кавказ.
Как часто пули там летали!
Те дни мы адом называли,
Но в Пятигорске, здесь, в раю?..

     (С мистическим удивлением)

 Ваш внук — он чуял смерть свою!!!

…Вы помните ли грот Дианы?*..
Мишель давал на днях пикник,
И все слегка уж были пьяны,
Когда он мне к плечу приник
И прошептал: «Вдруг мысль закралась,
Что мне недолго жить осталось…»

Его я переубеждал:
«Ты молод, брат, какой финал?! 
С Чечнёй мы тоже примирились,
Ещё не скоро под ружьё,
С чего предчувствие твоё?
Шальные мысли появились
Откуда вдруг?!»…

Он глубоко
Вздохнул — и вылил прочь клико!

А вскоре звали нас на вечер
К мадам Верзилиным, а там
Играл рояль, горели свечи…
Флирт разгорелся из-за дам…
И кто уж первый, я не знаю,
А оттого предполагаю,
Что вызов получил Мишель…

Он отдал дань Железным водам**
И, возвращаясь, мимоходом,
Шутя... заехал на дуэль…
 
Природа вдруг рассвирепела,
Из низких туч гроза гремела,
И, благородный, как виконт,
На воздух выстрелил Лермонт!

Не смею я писать вам дальше...

Противник, сын вражды и фальши,
Всё колебался и бледнел,
И секундант прервать хотел
Ту затянувшуюся муку,
Но грянул гром! и выстрел!..
«В руку?» —
Вскричал в тоске один из нас.
Мы подбежали, но из глаз
Уже сознанье убегало…

Противник превзошёл себя:
Стрелок до нынешнего дня
Не самый меткий, но попала
Здесь пуля в сердце!..

Видит Бог,
Я всё вам выложил, как мог.
И только порученье ваше
Беречь его от силы вражьей
Не в силах был исполнить я:
Какой же враг?! Они — друзья!!! ***

Мир изменился, безусловно,
Когда ваш давний школьный друг
Вам в сердце метит хладнокровно…
Всё перепуталось вокруг!
 
Но я любил Мишеля свято,
Любил как друга и как брата,
Поэта — более всего!
Я верю: будут знать его
Не меньше Пушкина, быть может!
Наш род он славой преумножит,
И нам не превратиться в дым,
Поскольку жили рядом с ним!»

                Занавес
…………………………………….
* 8 июля 1841 года на пикнике в гроте Дианы Лермонтов признавался другу  в предчувствии скорой, через неделю, смерти.
** Последний день жизни, 14-15 июля, Поэт провёл в Железноводске и колонии Шотландка.
*** Н. С. Мартынов учился с Лермонтовым  в Школе юнкеров, они вместе участвовали в экспедиции генерала Галафеева и вообще считались добрыми друзьями. Сестра Мартынова, Наталья, была самой юной и верной пассией Поэта.
               
                СЦЕНА  12
                Лето 1841  года.
Елизавета Алексеевна в глубоком трауре, постаревшая и совсем седая, молится Богу...
 

— Позволь, Господь, уйти в могилу!
Последние теряю силу,
Вся жизнь моя оборвалась!

    (Держит в руке письмо Манго)

Из Пятигорска донеслась
Весть страшная, нельзя поверить,
Нельзя от ней захлопнуть двери,
Чтобы не слышать и не знать,
Не задыхаться, не страдать!!!

И первый раз я возроптала:
«Ужели для одной судьбы
Всего, что мне досталось, мало?!.
Ужели прежние гробы —
Не тот на сердце груз свинцовый,
Что им понадобился новый?
Ужель чугунная плита
Мне для страдания взята?!..
 
Скажи, скажи мне, Боже правый:
За что же, на свою беду,
В твоих покоях величавых
Упокоенья не найду?
За что, за что же ты меня
Не взял до нынешнего дня?!

Лежала б я в гробу холодном,
От вести злой навек свободна,
И не коснулась бы она
Моих ушей… (Спохватившись)
Прости мне, Боже!
Все эти мысли сатана
Внушает в голову, похоже.
             (В ярости)
О, нет! Я жить ещё хочу,
Чтоб выбрать кару палачу!!!

Молиться буду нощно, денно,
Чтобы на лбу его нетленно
Горело имя: «Я палач!»,
Чтоб всякий русский в страхе, вскачь
Бежал от этого злодея!!!
               (Пауза)

…Ещё хочу внучка привезть
В Тарханы… Вечно зеленея,
Шурша листвой благую весть,
Пусть дуб склоняется над ним,
Как над живым!
Как над живым!!! 
               Занавес

                СЦЕНА 13
                Пятигорск, раннее утро.
Актриса, игравшая Екатерину Алексеевну:

 Примета в Пятигорске есть:
Когда на вас с утра
Глядит Эльбрус — благая весть,
А нет — не жди добра!
            
 Весь город в зелени садов,
Плоды на всякий вкус!
А с вышины в сиянье льдов
Глядит на них Эльбрус.

Когда то здесь, уже давно,
Творил один поэт.
Эльбрус глядел ему в окно   
И улыбался дед.
 
Июльский тёплый светлый день
Беды не предвещал,
Но в небе пробежала тень,
И в ней Эльбрус пропал.

Молчал, насупившись, Машук
Под тучей грозовой,
И грянул гром! И всё вокруг
Укрылось пеленой.

 А поутру, как тяжкий груз,
Как сон, ушла гроза.
На Пятигорск глядел Эльбрус,
Холодный, слеза…

…Пришла весна, забрезжил вновь
Кладбищенский рассвет,
Свою нетленную любовь
Нам завещал поэт.

На север тронул странный груз —
Тяжёл, свинцов, уныл…
Глядел, глядел вослед Эльбрус,
Пока хватало сил…

Блистала вешняя вода,
И гор печальный свет,
С седым Эльбрусом навсегда
Прощался наш Поэт.


                СЦЕНА 14
            Пятигорск — Тарханы, апрель 1842  года.
            Автор:
               
Нависли низкие туманы
Над белопенною Кумой,
С Кавказа в милые Тарханы
Везут хозяина домой.

Скрипит натружено телега:
И путь далёк, и груз тяжёл,
Освободившийся от снега,
Зазеленел широкий дол…

Ах, если бы в такую пору
На вороном своём коне!
Какую дал бы он им фору
В чеченском стареньком седле!

Каким бы вихрем он ворвался
В Апалиху, в семью друзей,
Со всеми бы расцеловался
По-деревенски, без затей,
И снова, снова ногу в стремя —
Неси в Тарханы, верный конь!

Мы в бой летели, было время,
Повсюду полыхал огонь,
Вертелся чёртом друг военный,
И пули не задели нас,
А нынче, гордый, но смиренный
Колено преклони в тот час,
Когда бабуля, видя внука,
Из дома выйдет не спеша…
Какая долгая разлука,
Как надрывается душа!

Нависли низкие туманы
Над Милорайкою-рекой,
С Кавказа в милые Тарханы
Свезли хозяина домой,
И в день апрельский, в церкви новой,
На родине отпели чтоб,
Поставили простой, свинцовый,
Непреподъёмно тяжкий гроб.

                ЭПИЛОГ
                Актриса:
               
Седая повесть прежних дней…
Зачем мы вспомнили о ней?
Что есть такого в этом свете,
Чего не знают наши дети?..

И уж совсем не для того,
Чтоб проповедовать и спорить…
Любовь! Вот тайный смысл всего.
Любовь и смерть, любовь и горе —
Всё в море чувств переплелось!

Всепобеждающая сила
Порой сильнее, чем могила,
И твёрже, чем земная ось!

              Занавес

               
                «ТАК СУДЬБА СТУЧИТСЯ В ДВЕРЬ» —
Этими слова к партитуре знаменитой симфонии Бетховена № 5 можно обозначить и суть поэтической драмы Юрия Арбекова «Арсеньевы».
Пьеса, на мой взгляд, соответствует многим требованиям сценического искусства. Она динамична, остра, действующие лица изображены чётко и колоритно, их реплики лаконичны и ясны. Благодаря яркой образности они заключают в себе ёмкий, часто неоднозначный смысл. Автор обратился не столько к биографической, сколько к философской теме.
Действие драмы происходит в разные времена и в разных уголках России: в Тарханах, Москве, Пятигорске, Санкт-Петербурге… В разные сроки случаются загадочная гибель Михаила Арсеньева, ранняя смерть матери, распря бабушки и зятя… Череда тяжелейших событий вплоть до последней, роковой дуэли Поэта… В чём их причина, какое на них «тяготит преступление»?
Автор пьесы, заинтриговав читателя, не даёт прямых ответов. Это один из лейтмотивов, в направлении которого может быть осуществлена качественная постановка драмы.
В целом пьеса удалась, она может занять достойное место в ряду произведений, посвящённых нашему национальному гению. Пожелаем же удачи автору и счастливой судьбы его произведению!

Иван Щеблыкин — доктор филологических наук, член Союза писателей России, лауреат Всероссийской  Лермонтовской премии, Заслуженный деятель наук Российской Федерации, лауреат премии правительства России за книгу «Жизнь и творчество М. Ю. Лермонтова».