То можно

И если прольется слово
На землю роями где смерть,
То можно предчувствием снова
На небо в молитве смотреть.
И видеть чудесное в свете
Струящемся меж облаков.
Не разум за все ли в ответе?
Но нет на бессмыслие слов...

Не будет, и кто их промолвит,
Слова, что бессмертью нужны?
А души людей честь тревожит,
Сознанье преступной вины?
Неужто все так и мир грезит
Купаясь нагой в облаках…
Иль он во щитах смутно верит
Победам истлевшим в веках?

Куда же мир этот крадется;
В какие глубины всех истин?
Ах, нет, только правда зачтется
В предчувствии тех величин,
Которыми время чревато,
Заботливо жизнь воздвигая…
И то что нам ныне так свято
Неужто и станет в суть рая
Величия ли постаментом,
А может лишь призраком тени…
Тех смыслов предвзятых моментом
В которых рождался наш гений:
Людей сей планеты летящей
Во круговороте галактик.
Так где же исход настоящий…
И кто он — божественный вестник.

За нас все решает минута
Мгновением тщась в бездны лжи.
И снова ликующе: — Круто!
И вновь: — «Что-то лучше скажи».

А между зарей и закатом
Ползет по земле сон людской.
Во пламени чувств необъятом
Лишь взором убитым тоской.

И все рождены; все довольны,
Стараясь унять дрожь утех.
Но только предчувствия школьны;
И все же так важен успех.

И каждый, вонзаясь во тени
Ленивым задумчивым взором,
Проводит закат, томный гений,
Назад обернувшись с укором
Увидит свой след в этом мире,
Идущий с востока как тать;
Искусством судьбы в сей игре
Задумает праведность ждать.

Но мир ускользнет во тенях;
Заблудно прорвав пелену — закатов;
И время застынет во днях.
И отзвук вдали… тишины… курантов.

И башен иных звука плеск
Как будто о времени скалы.
И лунный меж звездами блеск.
И сердца большие причалы.