Маруся Отрывок из поэмы

Сорок первый – сорок пятый,
Годы страшные в стране.
Но разбит был враг проклятый
На той самой, на войне.
За Отечество сражались
Деды, прадеды, отцы.
На земле от бомб остались
Ран разорванных рубцы.
Но среди руин, пожарищ,
Среди голода, смертей,
Неизменною осталась
Вера в лучшее людей.
Как бы ни бывало худо,
Что на фронте, что в тылу,
Тут и там случалось чудо.
В толк, откуда, не возьму.
И каким таким законам,
Подчинялося оно,
Если смелости давало
Даже больше, чем вино.
Если раны заживляло
Без лекарств и докторов.
Если сердце заставляло
Биться так, что будь здоров!
 
     В госпитале
… Я поведаю вам, братцы,
О военном, о былом.
Было ей лишь восемнадцать
В боевом сорок втором.
Ох, и ладная дивчина,
Честно вам скажу, братки.
Не один мечтал мужчина
Ее слапать за грудки.
Проплывала, точно лебедь,
В дрожь вгоняя до костей.
Кто просил воды, кто – хлеба,
Кто – почтовых новостей.
Все Маруся успевала:
Напоить, перевязать.
Девок я встречал немало,
Но таких, ядрена мать, –
До сих пор в душе, как вспомню,
Что-то вздрогнет и замрет,
И от глаз ее бездонных
Все вверх дном перевернет.
Маша, Манечка, Маруся,
Милосердия сестра,
По сей день в любви томлюсь я,
Как задела до нутра!
Нас в палате было восемь:
Три солдата, журналист,
Капитан, разведчик Лосев,
Я и ротный наш связист.
Кто –  с тяжелым огнестрельным,
Кто полегче – со сквозным,
И для нас режим постельный
Стал курортом тыловым.
Как был ранен – я не помню,
Только, помню, обожгло
И в груди вдруг стало больно,
А в глазах – темным-темно.
Чьи-то крики, чьи-то руки,
А потом, все как в дыму…
Я очнулся через сутки.
Где я? Кто я? Не пойму.
В теле боль. Ругнулся матом
На пятнадцати ладах.
Рядом смех. Твою ж, ребята!
Значит, жив мой бренный прах!
Значит, в рай мне еще рано,
Ну, а в ад – не суждено!
Кто-то вдруг: «Бинтов на рану
Не жалейте для него.
Как придет в сознанье, сразу
Доложите мне, сестра».
Я б ослеп на оба глаза,
Если б видеть мог тогда.
Но, и голос лишь услышав,
«Хорошо, я доложу!»,
Снова я из строя вышел
И по се дни не вхожу.
Только лишь на третьи сутки,
Ей Богу, я не вру,
Глаз огромных незабудки
Я увидел наяву,
Кос тугих переплетенье,
Брови тонкие в разлет.
И с тех пор мое раненье
На леченье не идет.
  Провалялся я немного
И не мало – пять недель.
Мне опять на фронт дорога.
Где солдатская шинель?
Как положено солдату,
Руку я Марусе сжал
И, поверьте мне, ребята,
Вдруг её поцеловал.
И лицо её застыло
Меж моих дрожащих рук.
Словно пламя опалило
И в тумане все вокруг…
Хохотал тогда над нами
Весь палатный мой отряд.
И кричал: «Вот это, парень!
Выжил, видимо, не зря!»
Отвернулась вдруг сестричка,
Заслонив рукой лицо…
- Перекличка! Перекличка
Для подлеченных бойцов.
- Ротный?
            - Я!
                - Петров?
                - Я тута!..
Покатилось эхом вдаль.
Расставания минута –
В сердце горькая печаль.
- По машинам!
                Лиц мелькание.
Оглянулся, где ж она?
Кто-то машет на прощанье
Алой лентой из окна…
      
       На передовой

Долго ль ехали? Не знаю.
Толь в пыли все, толь в золе...
И, казалось, нету краю,
Скорби русской на земле.
Что не хата, то разруха:
Лишь полпечки да труба.
Что ни баба –  то старуха,
Что ни горе – то беда.
Останавливались редко,
Разве только по нужде,
Да втянуть махорки крепкой,
Да к живой припасть воде.
Вот уже передовая –
Перестрелка, крики, свист.
«Обстановка боевая!» -
В локоть тычет мне связист.
Ясно дело, боевая.
Доложились старшине.
И шинельки не снимая
Сразу в бой.  Мы ж на войне!
Немец шел на нас в атаку,
Нагло, как к себе домой.
Коль ввязался сам ты в драку –
Получай-ка, в зад ногой!
Не взыщи, фашист проклятый,
За «радушный» наш прием.
Дали Родине мы клятву:
Живы будем – не помрем.
               
      Знакомство

Ночь. Затихло. Вмиг – дремота.
Сон солдатский короток,
Только вижу, машет кто-то,
В ручке алый лоскуток.
Чей-то стан, как прутик тонок,
Наклонился у реки.
И глаза в слезинках тонут,
Словно в росах васильки.
«Маша, ты?» Боюсь догадки.
А она: «Конечно я!
Я теперь твоя солдатка».
«Ну, конечно же, моя!»
Обнялись, поцеловались,
От стыда и след простыл …
«Что, вояки, разоспались?
Чай совсем уже остыл».
Разлепил глаза. В окопе
Папироски огонек.
«Не впервой, видать, на фронте?
Чутко дремлешь, паренек».
Знал бы этот, с папироской,
Что мой сон так сладок был,
То, по совести бы, просто,
Он меня и не будил.
Ведь когда еще придется
Мне вот так вот прикорнуть?
«Дал бы, что ли папироску,
Коль не дал чуток вздремнуть».
«Чей? Из старых, иль прибывших?»
Он полез  к себе в карман.
«Пополненье. Со связистом
Были лечены от ран».
Помолчали. Стало зябко.
Костерок бы, что ль, разжечь!
На худой конец – в палатку,
На ядреный – лечь на печь!
И, как будь-то, мои мысли
Прочитав, тот, что курил,
Засмеялся: «Экий быстрый,
На печь сразу б заскочил!
Вот придешь домой с Победой,
И валяйся, будь здоров!
А пока, кури, беседуй.
Я – Архипов». «Я – Петров».

Познакомились мы кстати:
Табачок развеял сон.
Вдруг шаги, чуть слышно, сзади,
И приятный баритон:
«Как займется –  атакуем,
Передай своим бойцам».
«Нам бы, пушечку-другую!»
«Отобьешь, хоть три отдам!
Лишь бы немец не проснулся,
Да не выдвинул протест…»
Так же тихо развернулся,
Через миг впотьмах исчез.
«Кто такой?»
           «Комвзвода Репа».
Сигарету докурил.
«Что, такой как репа крепкий?»
«Батя тоже Репой был».
Улыбнулся я украдкой:
Дал же Бог фамилию вот,
Ну, Капустин, или Грядкин,
А то – Репа, и комвзвод!
Где-то слышно зашептались,
И приказ из уст в уста
По окопам, шире-дале,
Облетел во все места.
Собеседник мой Архипов
Стал отлаживать манёвр –
По листу, ворча сердито,
То чертил, то пальцем тёр.
И, оставшись сам с собою
Снова я глаза сомкнул.
И опять передо мною
Милый образ промелькнул.
«Маша! Манечка! Маруся!
Где ты, ангел мой земной?
Обещаю, что  вернусь я,
Жди с Победою домой!..»

      Атака
Свет забрезжил. Еле-еле
Дрему с глаз загнал в капкан.
«Эй, пора!» Стоит в шинели
Предо мною великан.
Метра два, а может боле,
Плечи – неба не видать.
«Не узнал? Архипов Коля».
«Коля?! Как же не признать…»
Голос, вроде бы знакомый.
Вспоминаю, где встречал.
Коля… Коля… Что за Коля?
«Сигареткой угощал!»
«А-а-а, сосед мой по окопу.
Ночью, вишь, не разглядел.
Ты, как  жук  под микроскопом,
Глянь, как вырасти сумел!»
Не обидевшись на шутку,
Николай махнул рукой:
«В детстве ел семь раз на сутки,
Вот и вымахал такой.
Только толку в росте мало,
А особо на войне:
Не нагнулся – вмиг убавят
На два фута по длине».

Что ж, Никола, шутка - шуткой,
А пора и про «серьёз».
Выступать через минуту,
Не нарваться б на курьёз!
Застегну-ко, я шинельку,
Перекину-ко, мешок.
Не впервой мне в перестрелку,
Посмолю  на «посошок».
И – вперед по перелеску.
Ветки больно бьют в лицо.
Был приказ: без шуму-треску,
И без мата от бойцов!
Только как тут не ругнуться,
Если прямо пред тобой,
В те же щелочки суются
Двадцать душ одной толпой,
Тяжело дыша от бега,
Шею давит автомат…
Далеко еще Победа,
Потерпи пока, солдат!

Вот и лес остался сзади.
Поползли, как червяки
По земли родимой пяди –
По откосу вдоль реки.
Немец вел себя культурно –
Не стрелял. Наверно спал.
Столь стремительного штурма
Он никак не ожидал.
Обложили мы фашистов
С трех сторон, с другой – река.
В общем, действовали  быстро,
Что бы уж – наверняка.
Враг в исподнем прыгал в воду,
Верно, думал, что спастись.
Но, коль ты не знаешь броду,
Лезть в неё не торопись!
Тех, кто все ж стрелять пытался,
Настигал наш пулемет.
Без работы не остался
Боевой пехотный взвод:
Захватили склад снарядов,
Минометы, провиант.
В плен сдалось десяток гадов.
«Хендэ хох!» – кричал сержант,
«Хендэ хох! Капут вам, фрицы!
Распознали, что почем?
Гнать вас будем до границы
Наших флагов кумачом!
За отцов, за жен любимых,
За погибших сыновей
Биться будем, что есть силы,
До последних до кровей!»
И увидев, сколько боли
Было в нем в тот самый миг,
Понял я, чего нам стоит
В этой схватке победить.
Не одна, а миллионы
Жизней стребует война,
У нее свои законы
На любые времена…

Я признаться не из слабых,
Но когда настала ночь,
Плакал я не хуже бабы,
А вернее, так точь-в-точь.
Не от слабости, конечно,
От обиды за людей,
За тот род земной и грешный,
Что чем дальше, тем скудней
На добро, на человечность,
На хорошие дела.
Жизнь у каждого – не вечность,
И один лишь раз дана.
Не укладывалось в сердце:
Как могли вы убивать?
Вы же люди, хоть и немцы,
И у каждого есть мать,
И, наверно, те же хаты,
Дети, Родина, весна.
Для чего ж вы шли в солдаты?
Для чего же вам война?..
Долго «всхлипывал в подол» я, 
Мысли путались в клубок.
«Эх, ты доля, моя доля –
Алой ленты лоскуток!
Где вы, годы молодые?
Где бубновый интерес?
Где вы, косы золотые,
Где глаза синей небес?»

--------------------
иллюстрация - картина М.М.Божий "Медсестра"