Жила бабуся - божий одуванчик

Жила бабуся - божий одуванчик.
И вот её на скорой увезли.
Остались холодильник и диванчик,
Облезлый кот и шкафчик весь в пыли.
А что-то в этом шкафчике такое.
А что-то в этом шкафчике не то.
Там кто-то по ночам тихонько воет.
Наверное, скелеты пьют вино.
Но как-то мы с Манюней набухались.
Открыли шкаф, а там скелетов нет.
Там вещи позабытые валялись:
Чулки, жабо, горжетка и жакет.
Но что-то там в углу ещё блестело,
Прикрытое велюровым пальто.
Смотри: наган и памятка эсера.
А бабушка была-то огого!
Письмо "любимой Ларочке от Кости",
А снизу подпись: Константин Бальмонт.
Манюня - в слёзы. Я бешусь от злости.
Любовью не возьмёшь меня на понт.
Намерен я сегодня поживиться.
Мне класть на их амурные дела.
Уж не грозит бабуле разориться,
Коль мы возьмём немного барахла.
Но вдруг всё как-то быстро потемнело.
Я кружевные выронил трусы.
Манюня на диван тихонько села.
И поздно я промолвил ей "не ссы".
Старушка, словно бабочка, впорхнула
В окно с каким-то бледным мужиком.
И понял я, что Маня сиранула,
Когда злой дух повис под потолком.
Манюню, в общем, силы покидают.
Я ж перед ними в позу тигра встал!
Подумаешь, покойники летают!
Я и не то с похмелия видал.
Один удар - и рухнула гардина.
Я - вслед за ней. А этим - хоть бы хны!
И бабка, как заправская фемина,
Всей пятернёй залезла мне в штаны.
Я взвизгнул, как ментовская сирена,
Схватил Манюню и рванул к дверям.
Мужик нам вслед читал самозабвенно
Стихи про то, как зол Париж к бл..ям.
И вот мы по дворам родным московским
Бежим, говно роняя невзначай.
А бабка эта с Вовкой Маяковским
Хихикает и пьёт балтийский чай.