Колодец

Однажды оказался я в  краю,
Где телевизоры еще казались дивом,
Где, улицей  царапая тайгу,
Деревня прицепилась в край массива.

Там, обратившись в крайний, первый дом
( Их было с  два десятка вдоль дороги),
Я напросился на постой с трудом,
На два- три дня, у деда, на пороге.

Дед жил один. Но все, кто жил в селе,
До вечера  к нему лишь я вселился,
Кто трезвый, кто  чуток на  «веселе»,
Из любопытства  к гостю появился.

Здоровались, пытали: - Кто? Зачем?
Узнав что городской, слегка кивали.
И, не найдя достойных общих тем,
Селяне,  чуть помедлив, отбывали.

Хозяин мой  ворчал соседям вслед:
-Приперлись словно дома дела нету.
И, запахнув замасленный жилет,
Он прирастал обратно к табурету.

Изба мала- в две комнаты всего.
Как он сказал: -Тут кухонька и зАлу.
Да, мне тут в самый раз для одного.
Да и зимой не нужно много жару.

Охапка дров,  и от печи « Ташкент»,
-Продолжил он и подошел к буфету,-
-Давай с тобой глотнем  медикамент,-
-Он вытащил графин и хлеб в газете.

Сложил на стол. Добавил сало, лук,
Копченого леща и отварной картошки,-
-Садись смелей. Ты ж будешь мне как внук,-
-Сказал старик, смахнув с газеты крошки.

-Хороший внук, - подумал я себе.
Уж мне два года шел шестой десяток.
Но будучи в гостях, в чужой избе,
Смолчать, считал, совсем не недостаток.

Из рюкзака я вытащил пакет,
Продуктами затаренный до ручек.
Достал  сардельки,  масло, сыр,  паштет
И прочих городских, забавных штучек.

Налив  в стаканы  темный самогон,
- (На кедраче настоян- не побрезгуй),
Ну, за знакомство! Пей! Не ацетон,-
-Сказал старик и опрокинул резво.
 
Я осторожничал и  выпить не спешил.
Понюхал жидкость. Эапах был приятный.
Вдохнув в себя, стакан опустошил.
Старик, не медля,   мне налил обратно.

- Давай, давай покуда натощак,-
-Дед произнес,- А то не будет прока.
Щас, после двух, болезни запищат
И выскочат, и  отбегут далеко.

Я  улыбнулся, выпил:- Пусть бегут,-
И за закуской было потянулся.
- Э-э, без закуски. Натощак же тут,-
-Дед произнес и хитро улыбнулся.

-Чуток пождем. ВажнО держать момент.
-Он продолжал, негромко наставляя,-
-Щас разойдется мой медикамент
По телу всюду, силы укрепляя.

Чтоб не висеть плющом на городьбе,
И ожиданье, как-нибудь размерить,
Я расскажу немного о себе.
А там и время подойдет вечереть.

-Ты  думаешь, что стар для внука мне?-
Старик, видать, был прозорлив и зорок,-
-И хоть твой волос тоже в белизне,
Но я постарше буду лет на сорок.

Да, мне сейчас…Постой, соображу,-
-Дед поцарапал плотную щетину,-
-Сто девять лет. Хош паспорт покажу?
Щас покажу. Возьму в шкафу холстину.

Он из буфета вытащил пакет,
Обернутый материей зеленой.
Внутри сукна лежал бумаг брикет,
И временем и тканью обрамленный.

- Читай внучек,- дед паспорт протянул,-
-Тут государство пишет. Без вопроса.
А ты, небось, подумал я загнул,
Мол привирает старичок для форса.

Опять он прав, я думал точно так:
"Посочинять дедЫ полны талантом".
Но дед не врал, а паспорт, как Гознак,
За все слова и цифры был гарантом.

-А хочешь расскажу в чем тут секрет?-
-Хозяин  сверток положил  на место,-
-По правде и секрета вовсе нет.
Какой секрет, коль всем в селе известно.

В деревне нашей долго все живут.
Ну, правда есть кто втонет иль убьется.
А так ни-ни. Прям анамалья тут.
А всё- вода живая из  колодца.

К нам приезжал ученый из Москвы.
Да, из Москвы. И там про нас, брат, знают.
А с ним еще с полдюжины братвы,
Которые-то землю просверлЯют.

Создали вкруг деревни полигон,
Аж сорок дней  бурили. Вот не вру я.
А выпив весь в деревне самогон
Уехали, забросив буровую.

Тогда в тайге был. Лес валил  на тёс.
И не застал московскую бригаду…
Но  с буровой,  забытой, всё ж принёс,
Куски железа, к тыну, на ограду.

По слухам, буд-то  не нашли воды.
Ни капельки на нашу вОду схожей.
А может врут? Что ль мало ерунды
Молотют люди. Да… приврать мы можем.

Однако, от науки нет гостей.
Хоть мы всех привечаем и не гоним.
 Учитель наш отправил семь статей
В газету, что печатают  в районе.

Я сам читал одну. На почте взял.
Тогда уже по сёлам не носили.
Так он в ней написал, что мол  нельзя
Не изучать сокровища России.

И много там… сейчас не вспомню я.
С тех пор прошло лет двадцать иль поболе.
Он сам-то съехал в дальние края,
Когда мальцов уже не стало в школе.

Сейчас -то трое огольцов в селе.
Так этих в школу возят до Кольцовки.
Зимой-то редко. Вон, как в феврале,
Всё заметёт, что вдоволь всем мурцовки.

А что  вода святая, вот те крест,-
-Старик перекрестился на икону,-
-И только здесь, и нет нигде  окрест.
 Свята она от колокольна звону.

Он замолчал, потом рукой махнул:-
- Коль заикнулся, что ж теперь таиться?
Тогда я всё с начала всколыхну,
От пращуров начну, как говорится.

Здесь раньше было крупное село.
Не малое, раз церковь заложили.
Имелось под крестьян и  ремесло.
Растили рожь, овес.  Неплохо жили.

Скота держали много. Каждый двор.
Как ярмарка, так из телег обозы.
 Тайга ж опять. И белка, и  бобёр,
И  лес возили в город по морозу.

Обозы помню. Я тогда мальцом
Всё норовил  ручонками за вожжи.
Бежит лошадка в звоне бубенцов,
В телеге мягко, на мешках с рогожи.

Народ был дружен. Как одна семья.
Сколь лет прошло, а я всё ясно помню.
Да... жизнь была... Но не об этом я.
Я  расскажу  про чудо колокольню.

Московский тракт от нас не далеко.
Примерно десять верст  промеж болота.
Доехать летом до него легко.
Без снега-то. А вот  зимой- маЁта.

Теперь –то там бульдозер грунт наскрёб.
Но все равно зимой не расчищают.
Снегов богато,   всякий год  взахлёб.
И каждый год всё чистить обещают.

Кругом тайга. В село один к нам въезд.
Между болот. С боков ручей по склону.
А средь лесов хватает  гиблых мест,
Таких глубин, что кедрачу по крону.

Так вот.  Однажды, было при царе,
Везли для церкви колокол в поклаже.
Под Рождество случилось, в декабре.
А может, что и раньше даже.

И было, буд-то, много там всего.
Везли, мол,  деньги, золото, иконы.
Разбойники прознали про него,
Про тот обоз, и притаились в схроне.

Забрали сани, перебив людей,
И в лес от тракта, где их поселенье.
Но лиходей на то он лиходей,
Чтоб  Бог его карал за преступленья.

Зимой под снегом троп  не все найдут.
Протайки  всюду,  что вороньи  стаи.
То родники горячие снуют,
И там и сям проходы пробивая.

Вот, видно, лед в болоте и просел.
Обоз-то с грузом, тяжесть-то накладна.
И груз и люди провалились все…
И поделом, чтоб было неповадно.

Наш Иерей молебен отслужил.
Чего просил, то людям не известно.
Народ-то покряхтел и дальше жил,
Решили мол, что кара То небесна.

А на Крещенье,  ровно в тот же год,
Колокола в болоте зазвенели.
Лишь только- только зарябил восход,
На все лады безудержно запели.

Все из домов горохом, страх берёт.
Откуда звон ведь храм-то не достроен?
Священник стал молится у ворот.
И звон затих- молитвой успокоен.

 - О Господи, прости нам этот грех!-
-Шептал священник, -Грех на нас отныне.
Не сберегли, ни колокол, ни тех
Чьи жизни  загубили за святыни.

Потом уж  летом, в тот же буйный год,
Вода ушла  вся разом  из колодцев.
Река смелела, множество болот
Повысохли. Жгло  шибко солнце.

Скотина в рёв. Тайга айда гореть,
Зверь побежал на север от пожара.
Рожь вся пожухла! Сбереглась лишь треть.
 Ни фуража, ни сена для амбара!

Народ к попу. А тот одно твердит:
-Молитесь грешники! Молитесь вместо воя.
Молитесь  люди! Может, Бог простит.
Помилует и защитит от зноя.
 
 Потом, чрез срок, сказал им иерей:
-Колодец  нужно вырыть в этом месте,-
-И кол вбил в землю,- Да копать живей!
 Ну, навалившись, вырыли все вместе.

Как сделали колодец, грянул гром.
Дожди стеной, всё небо полыхало.
И потекло. Залило все   кругом!
Как будто бы вообще не высыхало.

Разлились реки из худых ручьёв,
Озера расплескались из болотца.
Колодец новый -полон до краёв.
Наполнились и прочие колодцы.

Прояснилось,  поп произнес тогда:-
-Всё  выскрести до блеска самовара.
 Семь раз черпайте  к ряду,  и вода
Очистится и станет Божьим даром.

А те кто с верой будут воду пить
Неуязвимы для болезней станут.
Так Бог велел,  и  так  тому и быть.
А нам за дар молится неустанно.

Всё сладили как батюшка сказал.
С тех пор вода в колодце не уходит.
Чиста стоит, что детская слеза.
А храм сожгли. Случайно вышло вроде.

Старик умолк, щетину поскоблил,
Потом сказал: -Вот, видишь как бывает?
Молились все и их Господь простил,
Молитва наши души отворяет.

Не утомил?-он посмотрел в глаза,
-Теперь пришла пора и повечерить.
У нас, у всех, различная стезя,
Одно роднит, что надо в Бога верить.

Он замолчал. Мы ели не спеша.
За окнами луна светила бледно.
Как тишина в деревне хороша,
И как  она чарующе целебна.

Поужинав, мы вышли подышать.
Я на пороге, дед присел на лавку.
Мошка атаки стала совершать
И жалить  плоть свирепо, как булавкой.

-Ого! Ты глянь. Они взялись в серьёз.
Сейчас мы вас разгоним паразитов,-
 -Старик из дома жгут травы принёс.
Зажег её и положил в корыто.

Трава затлела, вышел дым густой,
У мошек поубавилась сноровка.
Я произнес:-Какой рецепт простой.
Что за трава?
              Он произнёс: -Медовка.

И замолчал. Луна меж звёзд плыла,
Прохлада поднималась вместе с дымом.
В моей душе грусть буйно зацвела,
Видать «кедровка» развела зажимы.


-А тот колодец до сих пор в строю,-
-Заметил дед,- Во-он, за тремя домами.
Колокола же иногда  поют.
Я сам слыхал… но это между нами.

Он вновь умолк, листая времена.
Луна переползла за крышу дома,
Про жизнь мою, он не пытал меня.
Хотя мы были с ним едва знакомы.

Я охмелел. Я верил  что поют.
И произнес,  впадая в исступление:-
-Я часто ощущаю жизнь свою
Похожей на огонь сырых поленьев.

Или как тленье этого жгута,
Что испускает только клубы дыма,
А пламя нет. А может жизнь не та?
И может пламя мне необходимо?

-Я говорил   не  деду. В темноту.
Как будто я один. Забрел в пустыню.
Как будто средь потопа, на плоту,
Плыву туда, где  отыщу твердыню.

-Живу давно, но много не познал-,
-Я продолжал светить души изломы,-
-Зачем есть тьма, и есть голубизна?
И почему мы истиной влекомы?

Мы жаждем истину, но очень много врём!
Мы так ранимы, что других терзаем.
И почему от Жизни лишь берем?
А отдавать ей, Жизни, забываем?

Мы ищем мудрости, а разве она есть?
Как можно мудро объяснить страданья?
Коль погибать за правду это честь,
Тогда  враньё, что мы для созиданья.

Еще вопрос-зачем живем потом?
Тогда Потом, когда  вдыхаем старость.
Не одолев своим беззубым ртом,
То малое, что нам еще осталось.

А до седин? Ужель мудра та жизнь?
Иль цели велики, важны для Мира?
И  мир-то  видим через «витражи»,
Что сами сотворили в честь кумиров!

Всё суета и тлен.  Пустой, ненужный хлам.
Придуманный, чтоб тешить честолюбье.
Творец воздаст оценку   по делам???
Ка б было так,  так было бы безлюдье!

- Пора другой вложить в корыто жгут,-
Сказал старик. Принёс еще закладку,
-Ты глянь на них! В тайге так не  грызут.
А здесь-зверье! Съедят ведь без остатку.

Ты посмотри их сколько! Тьма. Не счесть.
А пользы от мошки?-  Одна морока.
Но для чего-то ж  в мире она есть?
А вдруг как нам с тобою для урока?

Природа как бы бает:-Мужики.
Уж изловчитесь, измудрите средство.
А коли вам скумекать не с руки,
Тогда терпите это людоедство.

Вот, скажем, лось или Потапыч сам,
Живут  в лесу без кремов и не счахли.
А люди мажут  кожу, волоса,
Чтоб для козявок неприятно пахли.

Вот мы, с тобой, пускаем этот чад.
Ведь измудрились. Важно, чтоб не ели.
А коль балбес, не суйся в этот ад,
И выходи на свет, когда метели.

Я всё к чему? Вот ты  вопросы всё.
Зачем нам то? И почему вдруг это?
И ведь в судьбе уже не новосёл,
А всё твердишь, как буд-то для газеты.

Я так скажу, ты только не серчай.
Я жил поболе.   В море был, на суше.
Что человек?- Зажженная свеча.
И кто зажег тот и её потушит.

Вы, городские, словно в парнике.
Крепки на вид, а чуть жара иль стужа,
То сразу в плачь:- Судьба на волоске!
Мир не хорош и нам такой не нужен!

Не знаю я- хорош мир, не хорош?
Что те оценки, коль другой не  купишь?
Но твердо знаю, что имея грош,
Я веселей, чем получая  кукиш.

Видать, ты  уйму книжек прочитал.
Хотел бы жить  красиво,  как в романах.
А я молил на фронте, причитал,
Чтоб день дожить, сидя в окопах сраных.

Щас не война. И  мир совсем другой.
И всё, что есть судьба нам удружила.
Так не  ломай ей тропку под ногой,
И не ропщи строптиво и уныло.

Все наши дни нанизывает Бог.
На нить из пряжи времени.  Витую.
День отделен от ночи, чтоб ты мог
Понять- какой потратил в холостую.

Ты вдаль глядишь, а жизнь она вот здесь!
Вокруг тебя. А ты всё смыслы гложешь.
Живи сейчас, а за Потом не лезь.
Ты  ж день прожИтый возвернуть не сможешь.

Мудра ли жизнь и много ль в ней вранья?
Не знаю я. Как это можно смерить?
Мне  главно знать, на что способен я,
И помнить то, во что я должен верить.

А что Господь не судит по делам.
Ты это зря. Он судит. Ох, как судит!
Кому-то здесь воздаст, кому-то  там,
Не промахнется и не позабудет.

Вишь "коленкор" какой? Уж извини.
Коль осерчал, то зря. Я ж не для ссоры.
Ты просто верь, что с целью твои дни,
И брось про смысл никчемны разговоры.

Ведь человек, что куколка хруща.
И он, и та  живут лишь видя кокон.
Терзая жизнь и тщетно смысл ища,
Что он найдет, не видя дверь и окон?

Ну, ладно, всё. Я спать пошел. Ты как?
Коль остаёшься, я травы подкину.
Ты, если хочешь, можешь на чердак,
А можешь в зАлу, прямо на перину.

Старик ушёл,  а я глядел на дым.
Как он так ловко жизнь расплёл на вехи?
А я, дожив до белой бороды,
Не жизнь лелеял, а её огрехи.

Я не считал, что был во всём он прав.
Он  лишь сказал своё понятье мира,
Но мимоходом он с меня  содрал
Пыл мудреца, как лычки с дезертира.