Бовари, глава восьмая, ч. 5

 Она по прежнему любит Леона, вспоминая виконта, и в то же время чувствует близость Родольфа, который воплотил её мечтания о страстной любви.
 Она чувствовала, что голова Родольфа совсем близко.
 Теперь советник говорил то, что импонировало Родольфу, и он перестал ему возражать.
«Добивайтесь! Не сдавайтесь! Не слушайте ни нашептываний рутинеров, ни скороспелых советов самонадеянных экспериментаторов! Обратите особое внимание на всё, что ведёт к достижению цели высоких урожаев и надоев молока."
"Государство наконец обратило на вас свои взоры, что оно вас ободряет, что оно вам покровительствует, что оно удовлетворит ваши справедливые требования"
 Господин Льевен сел на место; затем произнес речь г-н Дерозере.
 Родольф и г-жа Бовари говорили в это время о снах, о предчувствиях, о магнетизме.
 Оратор описывал те мрачные времена, когда люди жили в лесах и питались желудями. Потом они сбросили звериные шкуры, оделись в сукно, вспахали землю, насадили виноград.
 А Родольф от магнетизма постепенно перешел к сродству душ, и пока г-н Дерозере толковал о Цинциннате за плугом, о Диоклетиане, сажающем капусту, и о китайских императорах, встречающих новый год торжественным посевом, Родольф доказывал Эмме, что всякое неодолимое влечение уходит корнями в прошлое.
– Взять хотя бы нас с вами, – говорил он, – почему мы познакомились? Какая случайность свела нас? Разумеется, наши личные склонности толкали нас друг к другу, преодолевая пространство, – так в конце концов сливаются две реки.

Он взял ее руку; она не отняла.
 Было жарко, она разомлела, и она не оттолкнула его руки, как в первый раз.
 Началось награждение победителей
 сподину Карону из Аргейля – кому-тозолотая медаль!

 Родольф шептал произнося свои слова между называемыми наградами

– Я впервые сталкиваюсь с таким неотразимым очарованием...

– ...и память о вас я сохраню навеки.

– А вы меня забудете, я пройду мимо вас, словно тень.

– «Господину Бело из Нотр-Дам...»

– Но нет, что-то от меня должно же остаться в ваших помыслах, в вашей жизни?

 Кюлембуром: шестьдесят франков!»
 Родольф держал её руку, и ему казалось, будто он держит голубку, которой хочется выпорхнуть.
 И вдруг то ли Эмма попыталась высвободить руку, то ли это был ответ на его пожатие, но она шевельнула пальцами.

– Благодарю вас! – воскликнул Родольф. – Вы меня не отталкиваете! Вы – добрая! Вы поняли, что я – ваш! Позвольте мне смотреть на вас, любоваться вами!

В раскрытые окна подул ветер,  сукно на столе собралось складками, а внизу,  у  крестьянок поднялись и  затрепетали оборки высоких чепцов.

 Последней награждаемой оказалась Катрина-Никеза-Элизабета Леру! –

  Её награда : Серебряная медаль! Двадцать пять франков!

 Получив медаль, старуха начала ее рассматривать. Лицо ее расплылось при этом в блаженную улыбку, и, уходя, она пробормотала:

– Я ее священнику отдам, чтоб он за меня молился!

– Вот фанатизм! – наклонившись к нотариусу, воскликнул фармацевт.

 Фармацевт с нотариусом осудили старушку за то, что свою награду за многолетний труд подарит священнику, не зная медали истинную цену.
Национальные гвардейцы, насадив на штыки булки, поднялись на второй этаж мэрии; батальонный барабанщик нес впереди корзину с вином.
  Свою награду за сегодняшний день и прогнали, Родольфа и Эмму с их удобного местечка.

 Г-жа Бовари взяла Родольфа под руку, он довел ее до дому, они расстались у крыльца, и Родольф пошел прогуляться перед парадным обедом по лугу, весьма довольный собой: ему удалось добиться успеха.
 Он добился в первую встречу больше своих намерений в мечтах.
 Плохо приготовленный невшательским поваром обед длился долго и шумно.
 В шатре, как в балагане было тесно, узкие скамейки были не удобны.
 Лефрансуаза оказалась права, осудив это новшество.
 А теперь, в наше время, в Европе повсюду только так отмечают национальные праздники.
 Шатёр из непромокаемой ткани,  узкие скамьи и жареные сардельки, чтобы сытно накормить толпу.
 Вечером, во время фейерверка, Родольф увидел Эмму еще раз, но она была с мужем, г-жой Оме и фармацевтом.
 Аптекарь, боясь, как бы ракеты не наделали бед, ежеминутно бросал своих спутников, подбегал к Бине и давал ему советы.
 Мэр Тюваш положил петарды в погреб и они отсырели.
 Главный сюрприз-дракон не удался вовсе.
 Эмма прижимаясь к плечу Шарля, следила, как в черном небе огнями рассыпаются  римские свечи, единственные удавшиеся  ракеты.
При свете плошек Родольфу хорошо было видно ее лицо.
 Советника увозил с праздника пьяный кучер.
 Омэ прочитал назидание о вреде пьянства.
 Фармацевт побежал к податному инспектору.
 Бине спешил домой. Он соскучился по своему станку.
 Аптекарь хотел, чтобыБине заставил кого-нибудь караулить всйу ночь за оставшимися, непогасшими ещё ракетами.
 Бине же хотел поскорее добраться домой, как и все остальные

"– Успокойтесь! – вернувшись к своим друзьям, молвил аптекарь. – Бине уверил меня, что меры приняты. Ни одна искра не упадет. В насосах полно воды. Идемте спать."

– А меня и правда давно уже клонит ко сну, – сказала сладко зевавшая г-жа Оме. – Ну да это не беда, зато день мы провели чудесно.

Родольф, нежно глядя на Эмму, тихо повторил:

– О да, чудесно!
  Он всё же подошёл к ней, несмотря на присутствие  всех её знакомых.

Все простились и разошлись по домам.
Два дня спустя в «Руанском светоче» появилась большая статья о выставке. В приливе вдохновения ее на другой же день после праздника написал Оме.
прижалась к плечу Шарля и, подняв голову, молча следила за тем, как в черном небе огнистыми брызгами рассыпаются ракеты. При свете плошек Родольфу хорошо было видно ее лицо.

Но плошки одна за другой погасали. Зажглись звезды. Упало несколько капель дождя. Эмма повязала голову косынкой.

В эту минуту из ворот трактира выехала коляска советника. Кучер был пьян и сейчас же заснул; над верхом экипажа, между двумя фонарями, виднелась бесформенная груда его тела, качавшаяся из стороны в сторону вместе с подпрыгивавшим на ремнях кузовом.

– Нет, как хотите, а с пьянством надо вести самую решительную борьбу! – заметил аптекарь. – Я бы каждую неделю вывешивал на дверях мэрии доску ad hoc[5] , на которую были бы занесены фамилии тех, кто за истекший период времени отравлял себя алкоголем. С точки зрения статистической это были бы показательные таблицы, которые в случае надобности... Извините!

С этими словами он побежал к податному инспектору. Бине спешил домой. Он соскучился по своему станку.

– Не худо было бы кого-нибудь послать, – заговорил Оме, – а то сходили бы вы сами...

– Да отстаньте вы от меня, – сказал податной инспектор, – ну чего вы боитесь?

– Успокойтесь! – вернувшись к своим друзьям, молвил аптекарь. – Бине уверил меня, что меры приняты. Ни одна искра не упадет. В насосах полно воды. Идемте спать.

– А меня и правда давно уже клонит ко сну, – сказала сладко зевавшая г-жа Оме. – Ну да это не беда, зато день мы провели чудесно.

Родольф, нежно глядя на Эмму, тихо повторил:

– О да, чудесно!

Все простились и разошлись по домам.

Два дня спустя в «Руанском светоче» появилась большая статья о выставке. В приливе вдохновения ее на другой же день после праздника написал Оме.
 Он описал выставку в самых радужных красках. Как были рады награжяемые, как обнимали они друг дружку, в порыве благодарности к правительству,какие тосты произносились за праздничным столом.  Советником была произнесена здравица монарху. Потом пошли тосты земледелю,  промышленности, науке.
 Не забыл упомянуть, при перечислении членов, в первую очередь себя, и о своей статье о сидре.
 О необходимости реформ, чтобы идти дальше к достижению общей цели

 

Около шести часов главнейшие участники празднества встретились за пиршественным столом, накрытым на пастбище г-на Льежара.
 Обед прошел в исключительно дружественной атмосфере.

Считаем своим долгом засвидетельствовать, что семейное торжество не было омрачено ни одним неприятным происшествием».

К этому г-н Оме прибавил:

«Бросалось лишь в глаза блистательное отсутствие духовенства.
 По-видимому, в ризницах понимают прогресс по-своему.
 Вольному воля, господа Лойолы!»
 Он не преминул подчеркнуть свой яростный атеизм.
 В  восьмой главе Флобер дал полную характеристику фармацевту, как ловкому мошеннику, умеющему выходить из затруднительных положений.