Павел Антокольский, Глеб Горбовский

Стихотворения, романсы и песни
______________________________

Содержание

_П. Антокольский_
Из поэмы <Сын>
  <Вова! Я не опоздал! Ты слышишь?..>
  <Прощай, моё солнце. Прощай, моя совесть...>
Накануне
<Я не хочу забыть тебя. Я слушал...>
Манон Леско
<Я люблю тебя в дальнем вагоне...>
<Сердце мое принадлежит любимой...>
Вы встретитесь
Гадалка
Девятнадцатый век
<Мне снился накатанный шинами мокрый асфальт...>
Сонет (Легко скользнула "Красная стрела"...)
<Понимаешь? Я прожил века без тебя...>
Последнее прибежище
В доме
Так или эдак
Реплика в споре
Только ритм
Всё как было
Окончание книги
Иероним Босх
Надпись на книге
Сад
Ночью
Новый год
Заключение

_Г. Горбовский_
<С миру по нитке>
<На море лепит ветер>
<Все ярче явь>
<Свеченье глаз, звучанье рта>
<Я тихий карлик из дупла>
Зимние птицы
Старая пластинка
<Ты полюбишь меня>
<Ходит умница по городу>
Отпечатки
Недо...
<Прощается женщина с мужем>
Мои названья
<Ты не сердись. Ты посмотри в окно>
Просьба
<Не хочется нынче ни песен>
Телефонный разговор
<Ещё бы раз влюбиться до удушья>
Пустыня
<Остановились карусели>
В ресторане
Обыватель
Душа человеческая
<Толпа. Цветы. Кумач>
Письмо
Мираж
Притча о первопричине зла
Астероид
<Прожито больше половины>
Ночь
<Волна добежала, играя, до берега моря, до края>
Пейзаж
<В час вечерний, в час осенний>
К осени
<Пускай нас укачало>
<Соловей на ветке свистнет>
<Я отвык от людей, от нежданных общений>
<Надвигается что-то...>
<Старел асфальт, и ветер гулкий>
<Пей сейчас густую мудрость книг>
Счастливое средство
<Страшней всего - остаться одному>
В пути
<Теперь я знаю, только и всего>
<Февраль. Холодные стихи>
Таинство
<Обмылком стану, но - не забуду>
<Век суеты короче стал>
<Разбудите меня через тысячу лет>
--------


          Павел Антокольский
            (1896 - 1978)
            _____________

                П. Антокольский
            Из поэмы <Сын>
     [Памяти младшего лейтенанта
     В.П. Антокольского, павшего
     смертью храбрых 6 июля 1942 года]

        1
Вова! Я не опоздал! Ты слышишь?
Мы сегодня рядом встанем в строй.
Почему ты писем нам не пишешь,
Ни отцу, ни матери с сестрой?
Вова! Ты рукой не в силах двинуть,
Слёз не в силах с личика смахнуть,
Голову не в силах запрокинуть,
Глубже всеми лёгкими вздохнуть.
Почему в глазах твоих навеки
Только синий, синий, синий цвет?
Или сквозь обугленные веки
Не пробьётся никакой рассвет?
Видишь - вот сквозь вьющуюся зелень
Светлый дом в прохладе и в тени,
Вот мосты над кручами расселин.
Ты мечтал их строить. Вот они.
Чувствуешь ли ты, что в это утро
Будешь рядом с ней, плечо к плечу,
С самой лучшей, с самой златокудрой,
С той, кого назвать я не хочу?
Слышишь, слышишь, слышишь канонаду?
Это наши к западу пошли.
Значит, наступленье. Значит, надо
Подыматься, встать с сырой земли.

И тогда из дали неоглядной,
Из далёкой дали фронтовой,
Отвечает сын мой ненаглядный
С мёртвою горящей головой:
"Не зови меня, отец, не трогай,
Не зови меня - о, не зови!
Мы идём нехоженой дорогой,
Мы летим в пожарах и в крови.
Мы летим и бьём крылами в тучи,
Боевые павшие друзья.
Так сплотился наш отряд летучий,
Что назад вернуться нам нельзя.
Я не знаю, будет ли свиданье.
Знаю только, что не кончен бой.
Оба мы - песчинки в мирозданье.
Больше мы не встретимся с тобой".
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .


        10
Прощай, моё солнце. Прощай, моя совесть.
Прощай, моя молодость, милый сыночек.
Пусть этим прощаньем окончится повесть
О самой глухой из глухих одиночек.
Ты в ней остаёшься. Один. Отрешённый
От света и воздуха. В муке последней,
Никем не рассказанной. Не воскрешённый.
На веки веков восемнадцатилетний.
О, как далеки между нами дороги,
Идущие через столетья и через
Прибрежные те травяные отроги,
Где сломанный череп пылится, ощерясь.
Прощай. Поезда не приходят оттуда.
Прощай. Самолёты туда не летают.
Прощай. Никакого не сбудется чуда.
А сны только снятся нам. Снятся и тают.
Мне снится, что ты ещё малый ребёнок,
И счастлив, и ножками топчешь босыми
Ту землю, где столько лежит погребённых.
На этом кончается повесть о сыне.

--------


                П. Антокольский
        Накануне

Согрейся у этих приморских камней,
У этих неярких и ровных огней!

Согрейся дыханьем с возлюбленной рядом,
Пока она смотрит младенческим взглядом.

Согрейся! Ещё есть надежда. Ещё
Так близко, так близко рука и плечо.

А где-то смеются, и плачут, и пляшут,
И письма нам пишут, и шляпами машут.

И мирная зелень ещё не красна
От пятен того дорогого вина,

Которое завтра прольётся так щедро.
Отдайся прохладе приморского ветра

Всей горечью губ и дрожанием век,
Пока ты ещё на земле, человек!

Пока не замёрз во вселенной - согрейся
За четверть часа до последнего рейса.

--------


                П. Антокольский
        * * *

Я не хочу забыть тебя. Я слушал,
Как время льется и гудит струной.
Я буду говорить как можно суше,
Почти молчать,- но о тебе одной.

Почти молчать, почти ломая руки,
Забыв лицо, походку, платье, смех.
Я выдумаю цирковые трюки
И сказочки, понятные для всех,-

Чтобы казалось: лампа не потухла!
Чтобы, по крайней мере, хоть дразня,
Скрипучая и розовая кукла
С твоим лицом шла около меня!

--------


                П. Антокольский
        МАНОН ЛЕСКО

Когда-то был Париж, мансарда с голубятней.
И каждый новый день был века необъятней,-
  Так нам жилось легко.
Я помню влажный рот, раскинутые руки...
О, как я веровал в немыслимость разлуки
  С тобой, Манон Леско!

А дальше - на ветру, в пустыне океана
Ты, опозоренная зло и окаянно,
  Закутанная в плащ,
Как чайка маялась, как грешница молилась,
Ты, безрассудная, надеялась на милость
  Скрипящих мокрых мачт.

О, ты была больна, бледна, белее мела.
Но ты смеялась так безудержно, так смело,
  Как будто впереди
Весь наш пройденный путь, все молодые годы,
Все солнечные дни, не знавшие невзгоды,
  Вся музыка в груди...

Повисли паруса. И за оснасткой брига
Был виден дикий край, открытый Америго,
  Песчаный, мертвый холм.
А дальше был конец... Прощай, Манон, навеки!
Я пальцы наложил на сомкнутые веки
  В отчаянье глухом.

Потом рассказывал я в гавани галерной,
В трактире мерзостном, за кружкою фалерно,
  Про гибельную страсть.
Мой слушатель, аббат в поношенной сутане,
Клялся, что исповедь он сохраняет в тайне,
  Но предпочел украсть,

Украсить мой рассказ ненужною моралью.
И то, что было нам счастливой ранней ранью,
  Низвержено во тьму,
Искажено ханжой и силе жизни чуждо.
Жизнь не кончается, но длится! Так неужто
  Вы верите ему?

Не верьте! Мы живем. Мы торжествуем снова.
О жалкой участи, о гибели - ни слова!
  Там, где-то далеко,
Из чьей-то оперы, со сцены чужестранной,
Доносится и к вам хрустальное сопрано -
  Поет Манон Леско.

--------


                П. Антокольский
        * * *

Я люблю тебя в дальнем вагоне,
В жёлтом комнатном нимбе огня.
Словно танец и словно погоня,
Ты летишь по ночам сквозь меня.

Я люблю тебя - чёрной от света,
Прямо бьющего в скулы и в лоб.
Не в Москве - так когда-то и где-то
Всё равно это сбыться могло б.

Я люблю тебя в жаркой постели,
В тот преданьем захватанный миг,
Когда руки сплелись и истлели
В обожанье объятий немых.

Я тебя не забуду за то, что
Есть на свете театры, дожди,
Память, музыка, дальняя почта...
И за всё. Что ещё. Впереди.

--------


                П. Антокольский
        * * *

Сердце мое принадлежит любимой,
Верен одной я непоколебимо.

Есть у меня колечко с амулетом:
Дымный топаз играет странным цветом.

К милой приду и посмотрю ей в очи:
"Слушай меня, не бойся этой ночи!

Слушай меня! Огонь любовный жарок,
Я амулет принес тебе в подарок".

Если она принять его захочет -
Дымный топаз нам счастье напророчит.

Если она в ответ смеяться будет -
Верный кинжал за всё про всё рассудит!

--------


                П. Антокольский
        ВЫ ВСТРЕТИТЕСЬ

Вы встретитесь. Я знаю сумасбродство
Стихийных сил и ветреность морей,
Несходство между нами и сиротство
Неисправимой верности моей.

И вот в отчаянье и нетерпенье
Ты мчишься вниз и мечешься летя,
Вся в брызгах света, в радугах и в пене,
Беспечное, беспутное дитя.

Перед тобой синеет зыбь морская,
Там злющие чудовища на дне,
А над тобою, весело сверкая,
Смеется злое солнце обо мне.

Но ты мелеешь и с внезапной грустью,
Продрогшая от гальки и песка,
Бессильная, ползешь к морскому устью,
Мне одному понятна и близка.

--------


                П. Антокольский
        Гадалка

Ни божеского роста,
Ни запредельной тьмы.
Она актриса просто,
Наивна, как подросток,
И весела, как мы.

Цыганка Мариула
Раздула свой очаг,
Смугла и остроскула,
С лихим клеймом разгула
И с пламенем в очах.

А вот еще приманка!
Развернут в ночь роман.
Заведена шарманка.
Гадает хиромантка,
Девица Ленорман.

Но грацией, и грустью,
И гибелью горда,
Но руки в тщетном хрусте
Заломлены... Не трусьте
Гадалки, господа!

--------


                П. Антокольский
        ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ ВЕК

Ты подошла с улыбкой старомодной
И отвернулась, не всмотревшись в нас,
И каждый гость, когда ему угодно,
Вставал, шутил, стрелялся - в добрый час!
И воскресал в другую дверь - химерой
И неопасной тенью.
Вот и ночь
Окаменела, превратилась в серый
Гранит Невы, но не смогла помочь.
Вот съежились, усохли, почернели
Разносчик, баба-немец, гайдуки...
Вот на ветру, не запахнув шинели,
Прошел костлявый дух моей тоски.

И я проснулся тенью ответшалой,
Изображеньем чьих-то давних лет.
Но быть собой мне все-таки мешала
Чужая жизнь, которой больше нет.

И нет тебя, проплывшей в легком вальсе
И отпылавшей, молодость губя.
И как ни спорь, ни сетуй, ни печалься,
Ни утешайся,- больше нет тебя -
Ни в прошлом, ни сегодня, ни в грядущем,
Ни в книгах, недочтенных впопыхах...
Ты временем, Кощеем завидущим,
Похищена.
Но ты в моих стихах.

--------


                П. Антокольский
        * * *

Мне снился накатанный шинами мокрый асфальт,
Косматое море, конец путешествия, ветер -
И девушка рядом. И осень. И стонущий альт
Какой-то сирены, какой-то последней на свете.

Мне снилось ненастье над палубным тентом, и пир,
И хлопанье пробок, и хохот друзей. И не очень
Уже веселились. А все-таки сон торопил
Вглядеться в него и почувствовать качество ночи!

И вот уже веса и контуров мы лишены.
И наше свиданье - то самое первое в мире,
Которое вправе хотеть на земле тишины
И стоит, чтоб ради него города разгромили.

И чувствовал сон мой, что это его ремесло,
Что будет несчастен и все потеряет навеки.
Он кончился сразу, едва на земле рассвело.
Бил пульс, как тупая машина, в смеженные веки.

--------


                П. Антокольский
        СОНЕТ

Легко скользнула "Красная стрела"
С перрона ленинградского вокзала.
И снова нас обоих ночь связала
И развернула смутных два крыла.

Но никаких чудес не припасла
И ничего вперед не предсказала.
Мне сердце нежность горькая пронзала -
Так сладко, так по-детски ты спала,

Как будто бы вошла в хрустальный грот,
Я видел твой полуоткрытый рот...
Ну так дыши всё ближе и блаженней,

Спи, милая, но только рядом будь!
Пусть крепок сон. Пусть короток наш путь.
Пусть бодрствует мое воображенье.

--------


                П. Антокольский
        * * *

Понимаешь? Я прожил века без тебя
И не чаял, что в будущем встречу.
И случалось, в охрипшие трубы трубя,
Не владел человеческой речью.

Пил вино, и трудился, и стал стариком,
И немало стихов напечатал,
Но застрял в моей глотке рыдающий ком -
Слабый отзвук души непочатой.

Вот она! Отдаю тебе душу и речь.
Если хочешь, истрать хоть на рынке,
Только зря не жалей, не старайся сберечь,
Да и пыль не стирай по старинке.

И пускай у тебя она пляшет в глазах
В дни чудес, и чудовищ, и чудищ:
Это завтрашней молнии ломкий зигзаг -
Тот, с которым ты счастлива будешь!

--------


                П. Антокольский
        ПОСЛЕДНЕЕ ПРИБЕЖИЩЕ

Жилье твое остужено.
Жена твоя покойница.
Была любимой суженой -
И вот былинкой клонится,

И спит в подводном Китеже,
Спит, запертая в тереме.
А ты сиротство выдержи,
Коли богат потерями.

Ничто, ничто не сдвинуто,
Всё прочно закольцовано.
А если сердце вынуто -
Заснет в конце концов оно.

Забудь свое случайное.
Застынь в метели режущей,
И настежь дверь в отчаянье -
В последнее прибежище.

--------


                П. Антокольский
        В ДОМЕ

Дикий ветер окна рвет.
В доме человек бессонный,
Непогодой потрясенный,
О любви безбожно врет.

Дикий ветер. Темнота.
Человек в ущелье комнат
Ничего уже не помнит.
Он не тот. Она не та.

Темнота, ожесточась,
Ломится к нему нещадно.
Но и бранью непечатной
Он не брезгует сейчас.

Хор ликующий стихий
Непомерной мощью дышит.
Человек его не слышит,
Пишет скверные стихи.

--------


                П. Антокольский
        ТАК ИЛИ ЭДАК

Разве я буду опять молодым,
Разве не прожил жизни, не дожил,
Не подытожил, не уничтожил,
Не превратил ее в черный дым?

Разве не кончусь легко и сразу
В зареве утра, в полночной тьме,
В твердой памяти, в здравом уме
Не допишу последнюю фразу?

Или не стоит соваться в нее,
Свататься к ней, а лучше сорваться
С жалкой трапеции, в гром оваций,
В пыль, на арену - и в забытье?

И на секунду - хоть напоследок,-
Как это было раньше во сне,
К ранней своей вернуться весне...
Так или эдак... Так, а не эдак!

--------


                П. Антокольский
        РЕПЛИКА В СПОРЕ

На каком же меридиане,
На какой из земных широт
Мои помыслы и деянья
Будут пущены в оборот -

Переизданы ли роскошно
Иль на сцене воплощены?
Дознаваться об этом тошно,
Все равно что ловить чины.

Я о будущем не забочусь
И бессмертия не хочу.
Не пристала такая почесть
Ни поэту, ни циркачу.

В узелок свяжу свои вещи,
Продиктую на пленку речь...
Тут бы выразиться похлеще!
Уж куда там душу сберечь!

--------


                П. Антокольский
        ТОЛЬКО РИТМ

Остается один только ритм
Во всю ширь мирозданья -
Черновик чьей-то юности,
Чьей-то душе предназначенный...
То, что было в двадцатых годах,
Не достойно изданья,-
Уцелело нечаянно,
Сделано наспех и начерно.

Чьей-то песни давнишней припев,
Едкой соли крупица,
Под чердачными балками
В хламе, в пыли разворошена.
Там сверчок свиристит,
Но куда же ему торопиться?
О, щемящая нежность,
Гремящая в горле горошина...

Нет исхода у гибнущей юности,
Нет облегченья.
Что зачеркнуто черною тушью -
Из памяти выпало.
Не поможет рентген -
Тщетно щупает мозг-облученье:
Очертанье лица
Из безликого черепа выбыло.

Лжесвидетели ждут,
Но от них не добьешься отчета.
Баста! Точка и та
Продиктована горечью,
А по правде сказать,
Не мое это дело, а чье-то.
Крепко дверь заперта
К Антокольскому Павлу Григорьичу.

--------


                П. Антокольский
        Всё как было

Ты сойдешь с фонарем по скрипучим ступеням,
Двери настежь - и прямо в ненастную тишь.
Но с каким сожаленьем, с каким исступленьем
Ты на этой земле напоследок гостишь!
Всё как было. И снова к загадочным звездам
Жадно тычется глазом слепой звездочет.
Это значит, что мир окончательно создан,
И пространство недвижно, и время течет.
Всё как было! Да только тебя уже нету.
Ты не юн, не красив, не художник, не бог,
Ненароком забрел на чужую планету,
Оскорбил ее кашлем и скрипом сапог.
Припади к ней губами, согрей, рассмотри хоть
Этих мелких корней и травинок черты.
Если даже она - твоя смертная прихоть,
Всё равно она мать, понимаешь ли ты?
Расскажи ей о горе своем человечьем.
Всех, кого схоронил ты, она сберегла.
Всё как было... С тобою делиться ей нечем.
Только глина, да пыль у нее, да зола.

--------


                П. Антокольский
        ОКОНЧАНИЕ КНИГИ

Во время войн, царивших в мире,
На страшных пиршествах земли
Меня не досыта кормили,
Меня не дочерна сожгли.

Я помню странный вид веселья,-
Безделка, скажете, пустяк?-
То было творчество. Доселе
Оно зудит в моих костях.

Я помню странный вид упорства -
Желанье мир держать в горсти,
С глотком воды и коркой черствой
Все перечесть, перерасти.

Я жил, любил друзей и женщин,
Веселых, нежных и простых.
И та, с которою обвенчан,
Вошла хозяйкой в каждый стих.

Я много видел счастья в бурной
И удивительной стране.
Она - что хорошо, что дурно,
Не сразу втолковала мне.

Но в свивах рельс, летящих мимо,
В горячке весен, лет и зим
Ее призыв неутомимый
К познанью был неотразим.

Я трогал черепа страшилищ
В обломках допотопных скал.
Я уники книгохранилищ
Глазами жадными ласкал.

Меж тем, перегружая память,
Шли годы, полные труда.
Прожектор вырубал снопами
Столетья, книги, города.

То он куски ущелий щупал,
То выпрямлял гигантский рост,
Взбирался в полуночный купол
И шарил в ожерельях звезд.

И, отягчен священной жаждой,
Ее сжигающей тщетой,
Обогащен минутой каждой,
По вольной воле прожитой,

Я жил, как ты, далекий правнук!
Я не был пращуром тебе.
Земля встречает нас как равных
По ощущеньям и судьбе.

Не разрывай трухи могильной,
Не жалуй призраков в бреду.
Но если ты захочешь сильно -
К тебе я музыкой приду.

--------


                П. Антокольский
        ИЕРОНИМ БОСХ

Я завещаю правнукам записки,
Где высказана будет без опаски
Вся правда об Иерониме Босхе.
Художник этот в давние года
Не бедствовал, был весел, благодушен,
Хотя и знал, что может быть повешен
На площади, перед любой из башен,
В знак приближенья Страшного суда.

Однажды Босх привел меня в харчевню.
Едва мерцала толстая свеча в ней.
Горластые гуляли палачи в ней,
Бесстыжим похваляясь ремеслом.
Босх подмигнул мне: "Мы явились, дескать,
Не чаркой стукнуть, не служанку тискать,
А на доске грунтованной на плоскость
Всех расселить в засол или на слом".

Он сел в углу, прищурился и начал:
Носы приплюснул, уши увеличил,
Перекалечил каждого и скрючил,
Их низость обозначил навсегда.
А пир в харчевне был меж тем в разгаре.
Мерзавцы, хохоча и балагуря,
Не знали, что сулит им срам и горе
Сей живописец Страшного суда.

Не догадалась дьяволова паства,
Что честное, веселое искусство
Карает воровство, казнит убийство.
Так это дело было начато.
Мы вышли из харчевни рано утром.
Над городом, озлобленным и хитрым,
Шли только тучи, согнанные ветром,
И загибались медленно в ничто.

Проснулись торгаши, монахи, судьи.
На улице калякали соседи.
А чертенята спереди и сзади
Вели себя меж них как господа.
Так, нагло раскорячась и не прячась,
На смену людям вылезала нечисть
И возвещала горькую им участь,
Сулила близость Страшного суда.

Художник знал, что Страшный суд напишет,
Пред общим разрушеньем не опешит,
Он чувствовал, что время перепашет
Все кладбища и пепелища все.
Он вглядывался в шабаш беспримерный
На черных рынках пошлости всемирной.
Над Рейном, и над Темзой, и над Марной
Он видел смерть во всей ее красе.

Я замечал в сочельник и на пасху,
Как у картин Иеронима Босха
Толпились люди, подходили близко
И в страхе разбегались кто куда,
Сбегались вновь, искали с ближним сходство,
Кричали: "Прочь! Бесстыдство! Святотатство!"
Во избежанье Страшного суда.

--------


                П. Антокольский
        Надпись на книге
                [Б. Ахмадулиной]

Кому, как не тебе одной,
Кому, как не тебе единственной -
Такой далекой и родной,
Такой знакомой и таинственной?

А кто на самом деле ты?
Бесплотный эльф? Живая женщина?
С какой надзвездной высоты
Спускаешься и с кем повенчана?

Двоится облик. Длится век.
Ничто в былом не переменится.
Из-под голубоватых век
Глядит не щурясь современница.

Наверно, в юности моей
Ты в нашу гавань в шторме яростном
Причалила из-за морей
И просияла белым парусом.

--------


                П. Антокольский
        Сад

Что творится в осеннюю ночь!
Как слабеют растенья сухие,
Как, не в силах друг дружке помочь,
Отдаются на милость стихии!

Как, в предсмертном ознобе, в бреду,
Кверху тянутся пальцами веток,
И свою понимают беду,
И взахлеб ее пьют напоследок!

Но редеет ненастная мгла.
Обозначились контуры жизни -
Там, где изморозь к утру легла,
Где свершились цветочные тризны.

А вселенная строит свой дом,
И лелеет живых, и взрослеет,
И хмелеет в тумане седом,
И в былом ничего не жалеет!

--------


                П. Антокольский
        НОЧЬЮ

Мы вышли поздно ночью в сенцы
Из душной маленькой избы,
И сказочных флуоресценций
Шатнулись на небе столбы.

Так сосуществовали ночью
Домашний и небесный кров,
И мы увидели воочью
Соизмеримость двух миров,-

Родство и сходство их от века,
Ликующие в них самих,
Когда в сознанье человека
Всё проясняется на миг,

Когда вселенная влюбленно
И жадно смотрит нам в глаза,
И наготою раскаленной
Притягивает нас гроза.

--------


                П. Антокольский
        НОВЫЙ ГОД

Приходит в полночь Новый год,
Добрейший праздник,
Ватагу лютых непогод
Весельем дразнит,

И, как художник-фантазер,
Войдя в поселок,
На окнах вызвездил узор
Абстрактных елок.

Студит шампанское на льду
И тут же, с ходу,
Три ноты выдул, как в дуду,
В щель дымохода.

И, как бывало, ночь полна
Гостей приезжих,
И что ни встреча - то волна
Открытий свежих,

И, как бывало, не суля
Призов и премий,
Вкруг Солнца вертится Земля,
Движется время.

А ты, Любовь, тревожной будь,
Но и беспечной,
Будь молодой, как санный путь,
Седой - как Млечный.

Пускай тебе хоть эта ночь
Одна осталась,-
Не может молодость помочь,
Поможет старость!

--------


                П. Антокольский
        Заключение

Не жалей, не грусти, моя старость,
Что не слышит тебя моя юность.
Ничего у тебя не осталось,
И ничто для тебя не вернулось.

Не грусти, не жалей, не печалься,
На особый исход не надейся.
Но смотри - под конец не отчайся,
Если мало в трагедии действий.

Ровно пять. Только пять!
У Шекспира
Ради вечности и ради женщин
Человека пронзает рапира,
Но погибший - победой увенчан.

Только эта победа осталась.
Только эта надежда вернулась.
В дальний путь снаряжается старость.
Вслед за ней продолжается юность.

--------


Глеб Горбовский (1931 - 2019)
_____________________________

Глеб Горбовский

С миру по нитке -
и стал я богатым:
ветер отдал мне
свои настроенья,
заняло сердце у грома
раскаты,
а у пернатых - вечернее пенье.

Хлебом - деревня,
работой - дорога,
гневом - война,
а поэзией - чудо, -
все поделились,
кто мало, кто много...
Все остальное - я сам раздобуду.

--------


Глеб Горбовский

На море
лепит ветер
седые изваянья.
Расписывают дети
тетрадки или зданья.
Художник-академик
рисует бегемота
(не склонен к этой теме -
рисуй, кого охота).
Простой паук чудесно
исполнит паутину.
А гений неизвестный
сожжет свою картину.
В земле томятся бюсты
с отбитыми носами...
А на земле
искусство
все держит свой экзамен.

--------


Глеб Горбовский

Все ярче явь,
все жиже грусть.
К добру и свету льнет эпоха.
Все хорошо.
И я боюсь,
что вслед за этим -
будет плохо.
Уж так устроен этот мир -
на вечной смене дня и ночи:
кумира вытеснит сатир,
глаза... преобразятся в очи!

--------


Глеб Горбовский

Свеченье глаз, звучанье рта,
смешных ушей - настороженность,
ноздрей всеядных - напряженность...
Лица конструкция проста.
А что под ней? Как - подо льдом?
Река Души - неистощима,
струящаяся жизни мимо,
чтоб стать бессмертною потом.
С годами - в трещинах морщин
лица тускнеет оболочка:
дохнет зима - и нет цветочка.
Но для унынья нет причин:
звучала речь, работал слух,
глаза светились, нюх старался...
Но главное - не растерялся,
превозмогая будни, дух!

--------


Глеб Горбовский

Я тихий карлик из дупла,
лесовичок ночной.
Я никому не сделал зла,
но недовольны мной.

Я пью росу, грызу орех,
зеваю на луну.
И все же очень страшный грех
вменяют мне в вину.

Порой пою, и голос мой
не громче пенья трав.
Но часто мне грозит иной,
кричит, что я не прав!

Скрываюсь я в своем дупле,
и, в чем моя вина,
никто не знает на земле,
ни бог, ни сатана.

--------


Глеб Горбовский
Зимние птицы

На белых деревьях они - как плоды,
их гложет крещенский мороз...
Ни корочки хлебной, ни капли воды -
лишь медной луны купорос.

Вороны, воробышки, искры синиц,
алеют в снегу снегири...
Терпение наше, терпение птиц -
кристаллы и пузыри.

Едва подморозит - мы мечем и рвем,
холодной бежим новизны.
А зимние птицы на древе своем
и тверди, и небу - верны!

--------


Глеб Горбовский
Старая пластинка

Вращался старый диск, и голос вкрадчивый
был как засушенный цветок.
Плыла мелодия прозрачная,
не потревожив городок.
Был вечер теплый перед осенью,
и голос был - под стать ему...
Вращалось певчее колесико
в старинной песне, как в дыму...
А шум иглы - дыханье сиплое
тех лет благих... И вспомнил я:
так пела женщина красивая -
тревога давняя моя.
Еще в войну, в каком-то сборище,
где был у взрослых патефон,
ее услышал я, и ноюще
рванулось сердце ей вдогон!
Ах, эти грезы! Не нелепо ли?
Восторга сколько! Все - в песок...
Наверно, женщины и не было,
а был всего лишь голосок -
мечта, украшенная звуками...
Но ведь была! И сквозь судьбу
еще не раз меня аукала,
звала с дороги на тропу.
...Вращался диск, печаль раскручивал,
и голос бился, как слепой,
над той рекой, над той излучиной,
где мы не свиделись с тобой.

--------


Глеб Горбовский

Ты полюбишь меня.
Это будет в дожди;
ленинградский асфальт
отразит фонари
и тебя
с пустяковым значком на груди.
Это будет не раз, и не два,
и не три...
Ты полюбишь меня
и разлюбишь меня.
Ленинградский асфальт
будет таять в жару.
Что-то нужно любить...
Свечка просит огня,
белый парус живет
исключительно -
на ветру!

--------


Глеб Горбовский

Ходит умница по городу,
носит серые глаза,
ходит легкая и гордая,
словно горная коза...
Может, я служу в милиции,
может, я в пивном ларьке
разбавляю кровь водицею
в незнакомом мужике.
Может, я играю в дудочку
в джазе, в садике, в траве.
Может, я ловлю на удочку
рыбку глупую в Неве.
Может, я иду по улице
пьяный, боком по стене...
Хорошо, что ходит умница
и не знает обо мне.

--------


Глеб Горбовский
Отпечатки

Ночь. Знобящая истома.
Вызвать, вызволить, извлечь,
выкрасть, спящую, из дома.
От родных корней - отсечь!
...Возле дома снял перчатки,
дотянулся до окна
и оставил отпечатки
на стекле чужого сна.
Разбудить? На иней дунул,
прочь пустился со двора.
"Неизвестно, что, - подумал, -
будет с городом с утра.
Пусть поспит..." И улыбнулся:
ночь разлуки - не беда.
...Но обратно не вернулся
почему-то никогда.
Радость выдохлась в зачатке.
Почему, за что, зачем?
...Но остались отпечатки,
не сравнимые ни с чем.

--------


Глеб Горбовский
НЕДО...

Недосказать, недопрощаться,
не наглядевшись, мчаться прочь,
терять безропотно, столь часто -
и все потери превозмочь...

Какая страшная способность
дана кочующей душе!
И лишь однажды, в час особый,
притормозить на вираже.

В каком-то садике случайном
при повороте сонных глаз
вдруг распознать Её начало
и, ошалев, пуститься в пляс!

И обомлеть при встрече с Нею,
и следом жалобно плестись,
светлея, а не сатанея
и глядя только в небо, ввысь!

Но чаще... Чаще это - "недо...".
Недосветить, недогореть,
недообнять, недоразведать,
недовозникнув - умереть.

--------


Глеб Горбовский

Прощается женщина с мужем.
Идет, как по небу, по лужам.
Трепещет пальто ее - тряпка,
и скверно ей, верно, и зябко.

Мужчина ж в пучине вагона
нарезал колбас и бекона,
налил половину стакана
и выпил с лицом истукана.

А женщина тащится к дому -
к немому, глухому, пустому...

А муж ее, скомкав салфетку,
спокойно глядит на соседку.

--------


Глеб Горбовский
МОИ НАЗВАНЬЯ

Над миром грешным
плывут ночами -
проспект Надежды,
бульвар Печали.
Над серой глыбой
озябших зданий -
квартал Улыбок,
кольцо Свиданий.
Они похожи,
но только внешне,
на тот тревожный
мой город снежный,
на тот моторный,
бетонный улей...
Проезд Восторгов,
тупик Раздумий...
Они похожи,
как сказка с былью,
как дух таёжный
с квартирной пылью.
Аллея Тайны,
фонтан Беседы...
Мои названья
моей Планеты!

--------


Глеб Горбовский

Ты не сердись. Ты посмотри в окно.
Уже темно. Соседи окна гасят.
И дно двора - как океана дно...
И мы на пароходе в первом классе.
Мы вновь плывем в иные города.
Ложись и думай... О движенье к звездам.
Ты у меня не плачешь никогда,
а ты - поплачь. Порою слезы - воздух.
Возьми цветок. Я целовал его.
Он, дурачок, завянет на рассвете.
Во мне сегодня тихо оттого,
что я увидел, как печальны дети.
Но ты, ребенок мой, не унывай!
Плывем - и все. И никакой печали.
Держись меня. Обнимемся давай.
Чтоб волны жизни нас не укачали.

--------


Глеб Горбовский
ПРОСЬБА

Когда я буду стар для песен
и для тебя, - а это будет, -
когда виски покроет плесень,
а голос станет хил и нуден,
тогда не нужно в богадельню:
свези меня, как в сказке, - в лес.
То будет утро. Будет ельник.
И что-то будет лить с небес...

--------


Глеб Горбовский

Не хочется нынче ни песен,
ни умных речей принимать,
а хочется встать под навесом
и стебли у ливня ломать.
Чтоб ветром в лицо заносило
огромные капли воды.
Чтоб ливнем тревогу гасило,
чтоб рядом - промокшая ты.
И чтобы молчанье, молчанье...
Воды клокотанье и мчанье.
А мы чтобы - вовсе ни звука!
Иначе разлука... Разлука.

--------


Глеб Горбовский
ТЕЛЕФОННЫЙ РАЗГОВОР

Я кричу тебе: "Здравствуй!" -
стараясь разжечь
разговор между нами, а ты - холодна.
Что стряслось?
Телефон исказил мою речь?
Ты меня не узнала? Ты что... не одна?
Разлюбила? Скажи. Я уже не боюсь.
А в ответ: "Не-на-ви-жу..."
Хвала небесам!
Я-то знаю, что ненависть - прочный союз.
Не чета голубым или розовым снам.

--------


Глеб Горбовский

Ещё бы раз влюбиться до удушья,
до взрыва сердца. И окостенеть.
Душа пуста, как высохшая лужа.
Не лезет в рот изысканная снедь:
ни рябчики, ни пенье менестрелей...
Ещё бы раз - щемящий лёт крыла!
Чтоб от восторга перья обгорели,
чтоб с тела кожа старая сползла.
А если нет... Тогда надеть галоши,
найти в саду холодную скамью...
Какой мечтой, какою сладкой ложью
сманили годы молодость мою?

--------


Глеб Горбовский
ПУСТЫНЯ

Не то пустыня, что лежит в песках,
где дружат ящерка и черепаха,
где саксаул на скрюченных ногах
танцует в пыльной буре праха.

Не то пустыня, что течет водой
земных морей и океанов,
где чайки мечутся, где рыб косяк густой,
и корабли связуют страны.

Не то пустыня, что сияньем звезд
оповещает жителей Вселенной
о том, что в небе есть немало гнезд,
а в них - крупицы вечности нетленной.

Пустыня - то, где нет любви уже,
где даже музыка молитв некстати:
она - в твоей измученной душе,
лишенной милости и Божьей благодати.

--------


Глеб Горбовский

Остановились карусели,
что нас крутили за гроши.
Прокисло шумное веселье
в тяжёлой амфоре души.
Спустилась робкая улыбка,
едва крылом коснулась рта...
О юность тела, как ты зыбка,
как мимолётна и пуста.
И неизвестно, что в итоге
кристальней светится, лучась:
тот юный смех - в разгар дороги -
или улыбка
в поздний час?..

--------


Глеб Горбовский
В РЕСТОРАНЕ

Если можно, принесите сигарет!
Уберите также крошки со стола.
А вот этот непочтительный брюнет, -
почему он нависает, как скала?

Вы решили, что я сник и одинок.
Вы сказали, что я гопник - не поэт.
Я разбавлю вам горчицею вино...
Если можно, принесите сигарет.

Я вас очень попрошу курить под стол.
А иначе я вам... что-нибудь спою.
Я сыграю вашей памятью в футбол!
Отойдите: я с утра не подаю.

На столе салат завял, как овдовел.
В лимонаде молча сдохли пузыри.
На эстраде челевечек заревел,
словно что-то вырвал с корнем изнутри.

Я встаю, слегка ощупав свой бюджет.
Уходи отсюда, Глебушка, дружок.
Если можно, принесите сигарет...
А брюнету мы запишем тот должок.

--------


Глеб Горбовский
ОБЫВАТЕЛЬ

Двор - колодезный сруб,
каждый кашель - как взрыв.
На лепешечки рук
часть лица положив,
вековал он в окне,
истязал прохожан,
как нетающий снег,
как едучая ржа.
Засыпаю - торчит,
высыпаюсь - торчит,
заклинаю - торчит,
умираю - торчит!
Не грызет его рак,
паралич не бомбит.
Он маячит, как флаг,
он устойчив, как быт.
Занавешу окно,
замурую окно -
но ему все равно,
но ему все равно!
Он сидит - монолит,
он молчит - монолит...
Кто ему, окаянному,
жить не велит!

--------


Глеб Горбовский
Душа человеческая

На нем и волос не осталось,
понятие цвета лица
сменила сплошная
усталость -
предтеча земного конца.
Свело ревматически руки,
беззуб, пустотел его рот.
Ну, что старику до науки,
что-де
осчастливит народ?..
Зачем ему атомный поезд,
а также - полет на Луну,
когда он в могиле по пояс,
когда он у смерти в плену?
Но дед граблевидной рукою
внучонка ведет на проспект,
но дед перед вечным покоем
следит за полетом ракет;
но дед посещает музеи,
и дед без претензии рад,
что внук его зоркий -
глазеет,
что хрупает внук виноград,
что кто-то с улыбкой до уха
несет для кого-то цветы,
что волосы красит старуха,
желая достичь красоты;
что яблок базарятся груды,
что пляшут в Неве корабли,
что будут - другие,
но будут! -
дышать кислородом земли.

--------


Глеб Горбовский

Толпа. Цветы. Кумач.
Кого-то хоронили
под музыку и плач.

...Малиновым платочком
пылая на ветру,
меня спросила дочка:
"Скажи... а я - умру?"
И всё! Вопрос - как яма.
Я замер. В землю врос.
А дочка ждёт упрямо
ответа на вопрос.
А мне ответить нечем.
Не слов - надежды нет.
Размазывать про вечность?
Зачем ей этот бред?
Сказать малышке правду?
К чему такая прыть?
А дочка вдруг: "Не надо...
Не надо говорить".
Не испросила жалость,
не корчилась в тоске -
лишь медленно прижалась
щекой к моей руке.

--------


Глеб Горбовский
Письмо

На дне окопного оврага
добыл я гильзу из стены.
А в ней - истлевшая бумага,
письмо, пришедшее с войны.

Должно быть, кто-то перед боем
смочил графит карандаша
и с перемазанной губою
писал, как думал, - не спеша.

Вручал слова бумаге бренной,
писал, склонясь к фитилю.
...И вот слова сожрало время,
и лишь одно скользит: "лю-блю"...

Одно осталось... Но упрямо
горит сквозь все, что в жизни есть!
...Что он "лю-бил"?.. Отчизну? Маму?
Иль ту, которую?.. Бог весть.

Любил - и все. Не по приказу.
А по приказу он в тот раз,
наверно, встал и умер сразу.
И вот воскрес.
Во мне.
Сейчас.

--------


Глеб Горбовский
МИРАЖ

Случалось вам, блуждая в глухомани,
в безлюдье Севера, одетого в тайгу,
в просвете меж стволов, как будто на экране,
увидеть мертвый город на снегу?

Не терема, не шпили колоколен,
не гряды стен вокруг монастыря -
советский Китеж, призрак поневоле,
без сердца возведенный, то есть - зря.

Лучатся трубы в инее шершавом,
ржавеют башни, стынут корпуса...
И никого-о на улицах державных -
ни топа ног, ни скрипа колеса.

И ты стоишь, как гость инопланетный,
крича без отклика: "Всевышний, оживи!"
И плакать надобно. Но плакать безответно
не можешь ты, как верить без любви.

--------


Глеб Горбовский
ПРИТЧА О ПЕРВОПРИЧИНЕ ЗЛА

Очнулся на больничной койке.
"Дышу! - подумал. - Повезло".
Затем, измученный, но стойкий,
спросил: "Откуда в мире - зло?
А что, - вздохнул, - имею право
спросить: страдал, сбивали с ног, -
война, тюрьма... Любовь-отрава.
И - на краю! И - одинок...
Кто виноват, что я печален?
Что совесть... меньше на размер?
Кто лихоимец? Гитлер, Сталин?!
А может - вовсе Люцифер?
О, где она, первопричина
всех зол земных, владевших мной?"
...И тут расслабленный мужчина
рванулся с койки - в мир иной.
Но в те расстанные мгновенья,
что нам даются, как венец,
ему пригрезилось виденье:
одно из множества сердец...
Все в язвах зависти кислотной,
в рубцах тщеславия, в слезах
неверия, в тоске бесплодной -
оно висело в небесах.
И голос был как запах серы,
как эхо дна - в небесну высь:
"Соль зла в твоем гнездится сердце, -
взгляни в него - и ужаснись".

--------


Глеб Горбовский
АСТЕРОИД

Сверкнуло в небесах и скрылось за горою.
И надвое тоска небес рассечена:
в трех мыслях от Земли пронесся астероид!
И вот, в который раз, планета спасена.

Над городом летел - и прогибались крыши.
Над лесом возникал - и дыбом шерсть листвы!
Упал бы на Париж - и не было б Парижа.
Упал бы на Москву - и не было б Москвы.

В трех мыслях от беды...
Мысль первая: чья воля
направила удар не в лоб, а по дуге?
Вторая: как признать случайность Божьей роли?
И что страшней: Господь иль... гвоздик в сапоге?

--------


Глеб Горбовский

Прожито больше половины.
Прочитан Кафка и Толстой.
И все же нету сердцевины
во мне - во тьме полупустой.

Дорогой длинною исхлестан,
иду, ищу - а что найду?
Какая истина серьезно
накинет на сердце узду?

Познать покой - подслушать Бога.
Но Бог распят во цвете лет.
И есть всего одна дорога,
что привела на этот свет.

Куда иду, чего хочу?
Зачем по жизни топочу?
Вот и пиши, что мир прекрасен,
когда он все еще неясен.

--------


Глеб Горбовский
Ночь

Фонари - работники ночи -
подошли ко мне под окно.
И чего-то все еще хочется,
а чего - узнать не дано...
Но не спать, не таять в постели,
а скорее выйти и стать
чем-то вроде первой метели,
листья в улице пролистать,
простудить дремотные залы,
ночь за волосы оттаскать
и умчать мальчишкой в кварталы,
чтоб никто не смог отыскать...

--------


Г. Горбовский

Волна добежала, играя, до берега моря, до края,
В последнем броске изогнулась и в мертвые камни уткнулась.
Я мог над волною несчастной поплакать, как равный, причастный.
Но следом другая, иная погибла волна озорная.
И так без конца и начала земля эти волны встречала.
И каждая с плачем ломалась...
А море живым оставалось!

--------


Глеб Горбовский
Пейзаж

Грозу пророчило удушье,
мозг расслаблявшая жара...
Давно пора было нарушить
полуживые вечера.
И туча лезла против ветра,
полнеба вымазав собой,
зло подминая километры.
Все ближе к нам
воздушный бой!
Над раскаленной нашей крышей
тряхнуло так,
что пыль с берез!
Я знал, что небо тоже дышит,
как, скажем, дышит
паровоз, -
но разве небо так вздыхало,
но разве так в его груди
великолепно клокотало?!
А как пошли затем дожди!
Сперва был реденький,
беззубый,
затем бочком прошел -
косой,
и вдруг такой ударил грубый,
то стенкою,
то полосой,
а то - как будто многоногий,
усточивый, стоячий дождь...
Там пыль вдавило на дороге,
там в поле выкупало рожь.
Дома стояли в свежих лужах,
расталкивались
створки рам.
...И было только мухам
хуже
да их собратьям - комарам.

--------


Глеб Горбовский

В час вечерний, в час осенний
взноет что-то там в груди:
пережит уже Есенин,
Блок остался позади...

Всё как будто бы в порядке.
Но проснёшься в час ночной,
выйдешь в тапочках на грядки
да затихнешь под сосной:

в небе гордом и вершинном,
поздним рейсом, не спеша,
пробирается машина,
как заблудшая душа.

Ну, а ты стоишь на месте
под сосной... Врастаешь в роль.
Белый свет уже изъездил
поперёк и малость - вдоль.

Хорохориться не будем:
на сосну уж - не залезть...
Хорошо, что рядом люди,
правда, спящие, но есть!

Можно чьё-нибудь дыханье
положить себе на грудь...
И куда-то в мирозданье
улыбнуться, как вздохнуть.

--------


Глеб Горбовский
К осени

Снег - да листья желтые.
В небе - крик ветвей.
По дороге шел я,
по дороге к ней...
Медленный, как дерево,
тихий, как старик.
В двух шагах растерянный
воробей возник.
Перемешан с листьями
снег,
и все - плотней.
...Шел я, словно к пристани,
к осени моей.

--------


Г. Горбовский

Пускай нас укачало
на волнах бытия, -
давай начнём сначала, -
сказал сердечку я.

Сердечко улыбнулось,
чечёточку сдробя.
Тоску с сердечка сдуло,
как листья с октября!

Страсть обернулась ложью,
урчаньем в животе.
Начать с начала можно,
да мускулы не те...

Начать с нуля, отчалить
с отвагой на лице...
Но гром хорош в начале,
а тишина - в конце.

--------


Г. Горбовский

Соловей на ветке свистнет,
тётка брызнет матерком!
...Я - не женоненавистник,
я к прекрасному влеком.

Но, пройдя через кошмары,
миновав тоску, нужду -
выцветают бабьи чары
георгинами в саду.

...То как светлый ангел реет,
то, как буря, входит в раж.
Но... заплачет и - пригреет,
и - Вселенную отдашь!

--------


Г. Горбовский

Я отвык от людей, от нежданных общений,
от негаданных встреч и мудрёных бесед,
от взаимных терзаний и нравоучений,
источающих чаще не радость, а бред.

Я сижу, поджидая последний автобус.
На моей остановке - покой, тишина.
Я успел обогнуть этот призрачный глобус,
на котором испил вдохновенье до дна.

А теперь наступило последнее в жизни:
отвыкать от себя, превращаться в туман
и рассеяться утром над милой отчизной,
израсходовав правду в душе и обман.

--------


Глеб Горбовский

Надвигается что-то...
По-моему, осень.
Не пожар, не чума,
не монгольская рать.
И уставшее сердце не милости просит,
а возможности - смертную скуку попрать.
Выстилается поле предзимним туманом,
удаляются птицы на призрачный юг.
Поселяется в мыслях
восторг покаянный,
и границы стираются
встреч и разлук.

--------


Глеб Горбовский

Старел асфальт, и ветер гулкий
гонял листву, как помело...
Увеселительной прогулки,
как видишь, не произошло.

Случилось нечто вроде жизни:
асфальт в морщинах - магистраль...
То - солнце яблочком повиснет,
то - "доннер веттер, нох айн маль!".

Ах, эта мерзкая погода,
ах, эта серенькая быль.
И все удерживает что-то...
И отрясает с сердца пыль.

И душу трогает, как землю,
то пеплом жизни, то снежком.
И связь одной судьбы - со всеми -
не рвется горьким корешком.

--------


Глеб Горбовский

Пей сейчас
густую мудрость книг.
Слушай птиц,
их пение и крик.
Запах звезд небесных
улови.
Тронь рукой сияние любви.
Ухвати безумие
за хвост!
Но - сегодня!
Завтра - не до звезд.

Лишь сегодня радуйся и верь!
Барабань в любую
душу-дверь.
Выключай сегодня в сердце зло.
Бей сегодня
хищника в мурло!
Выноси сейчас
себя на суд.
Никакие "завтра"
не спасут.

--------


Глеб Горбовский
СЧАСТЛИВОЕ СРЕДСТВО

Пришла пора, и я готов
к заре закатной, к всепрощенью...
Пойду, нарву в полях цветов,
украшу свой приют вечерний.

Забыв блестящие слова,
я изъясняюсь в блеклом стиле.
Ужель созрела голова!
Все соки в ней перебродили!

...Я созерцаю этот мир,
я цепенею, каменею.
И вот уж тоненький пунктир
меня связует с жизнью... С нею...

И быть бы мне бездушней льда,
невозмутимей камня Будды,
когда б не ты, моя беда,
когда б не твой восторг сумбурный!

Вот испугалась ты грозы,
вот обожгла крапивой ногу!
...И все миры твоей слезы
уже не стоят, слава богу...

--------


Глеб Горбовский

Страшней всего - остаться одному.
Таскать по свету душу, как суму.
Стучать в дома, завешенные тьмой,
и всякий раз - не попадать домой.
К очередному двигаясь мирку,
где выдают любовь по номерку,
тому - сплясать, тому - погладить круп,
того - обмыть, как обмывают труп.
Другому взвесить - пёрышко ума...
Была б на гвоздь повешена сума.

--------


Глеб Горбовский
В ПУТИ

Душа болит или... болеет?
Рассвет наступит или нет?
Покуда ждешь - нутро истлеет.
Ночь неподвижна, как предмет.
Но вот, дрожащий, будто жилка,
трепещет свет в чужом окне.
Там человек. Пред ним бутылка.
Лицо как фото на стене.
Стучу в окно - лицо недвижно.
Стучу сильнее - нипочем.
Сквозь стенку радио чуть слышно
хрипит неведомо о чем.
Иду к порогу. Двери - настежь.
Зайти, проведать молодца?
А что сказать, помимо "здрасьте"?
А вдруг нарвусь... на мертвеца?!
Корова дышит, овцы блеют.
Дворовый пес молчит в ответ.
Душа болит или... болеет?
Рассвет наступит или нет?
...Пойду стучаться в сельсовет.

--------


Глеб Горбовский

Теперь я знаю, только и всего:
страшнее жизни нету ничего.
Ее отведав, вдоволь отхлебнув,
я улыбнулся, губы не надув.
Она в свою вмещает колею
рождение мое и смерть мою.
То беспощадно грабит, как бандит,
то, походя, - любовью угостит.
По молодости - насулит чудес,
заставит верить в первенство небес.
А то нашлет болячек в телеса,
отравит золотом и ослепит глаза,
а душу сделает капризней...
Нет ничего страшнее жизни!
Но в каждый из ее священных дней
я все азартней думаю о ней!

--------


Глеб Горбовский

Февраль. Холодные стихи.
Слова, подтаяв, ждут доводки.
Давай серьёзно, без хи-хи
сегодня выпьем белой водки.
Прозрачной, страшной, как любовь,
берущей за душу, как песня!
Февраль, стихи - огрызки слов.
Идей заиндевевших плесень,
труха осклизлая идей...
И ложь в зубах: "Люблю... лю-дей..."

--------


Глеб Горбовский
ТАИНСТВО

Битый час ходить вокруг стола,
сесть на стул -
как одержать победу.
Взять перо -
как приступить к обеду.
Но не есть, а дуть (ведь совесть жгла!).
Обоняя мысленный бульон,
голодать над пищей,
то есть - думать.
В букву "о" смотреть,
как будто в дуло,
наведенное из тьмы времен.
...Станет жутко на какой-то миг.
Птицы молча в воздухе зависнут,
на весах - сомнения прокиснут,
дыбом встанет пыль
в шеренге книг.
Что случилось?
Дух повергнут в шок.
Что стряслось,
скажите нам на милость?!
Тише, тише...
Таинство свершилось:
сквозь асфальт проклюнулся
стишок.

--------


Глеб Горбовский

Обмылком стану, но - не забуду,
как я стремился из ниши - к чуду,
из пут умельца - к судьбе маэстро,
из монотона - в порыв оркестра!

Меня терзали не боль-кошмары,
а серость быта и тары-бары.
Меня томила не вялость мысли,
а беспросветность, изжога жизни!

Меня травили - покой, порядок...
Искал я чуда, а чудо - рядом:
расстанный берег, боль под лопаткой,
хожденье в люди с натертой пяткой,
дымок вулкана и термы Рима -
все несказанно, неповторимо!

--------


Глеб Горбовский

Век суеты короче стал,
догадка зреет в нас:
сбываются пророчества -
грядет расплаты час!

Жизнь выцвела, пока листал
ее ты, в жажде див, -
не так, как Апокалипсис, -
как пошлый детектив.

Не тонет уж тоска в вине.
Страх застит путь к звезде.
И светит лишь Раскаянье!
Хотя бы - на кресте.

--------


Глеб Горбовский

Разбудите меня через тысячу лет,
я, наверно, уже отдохну.
Я на завтрак нажарю медвежьих котлет,
постучу топором по бревну.
На веселые плечи подвешу рюкзак,
затопчу головешки костра.
Пролетит на свидание тощий гусак,
опрокинется дождь из ведра.
Бесноватые молнии будут слепить,
в чащу ринется заяц-беглец...
Я по-прежнему буду кого-то любить,
потому что любовь - молодец.
Потому что она через тысячу лет -
это та же гроза, это тот же рассвет.

--------