Мелочь

      Мелочь досталась нам по дружбе. Дружили мы с ее мамашей, Матрешкой, которую так прозвали потому, что в ее большом животе всегда кто-то был. По четыре раза в год. Познакомились мы с ней зимой – как-то приехали дачу проведать, она и прибежала –  проверить, приличные мы люди или нет (приличные с пустыми руками зимой на дачу не ездят). Мы оказались как раз приличные, и она решила, что с нами водиться можно. Взять домой мы ее не могли, но проведывать приезжали.
      Когда весной мы переехали на дачу со своими кошками, они поначалу пытались дать ей понять, что эти люди уже заняты. Но Матрешку не так-то легко было выпроводить, тем более, она им быстро объяснила, на что она способна. В общем, к мискам они ее пускать стали.
      Сколько за годы дружбы с Матрешкой мы раздали ее котят, подсчитать нелегко. Котята, кстати, всегда были красивые, и очень часто палевые, полусиамские. Ну, может, «четвертьсиамские». Пресечь «безобразие» не представлялось возможным – Матрешка сразу чуяла неладное и пропадала. Приходила уже с выводком подросших котят.
      В тот раз котят услышала моя Катя  –  пошла на звук и быстренько всех переловила на блюдечко с молоком. Матрешка где-то шлялась по своим делам и котята голодали. Мы решили, что в целях приобретения товарного вида их надо срочно начать подкармливать. Котят было целых восемь штук! Наши кошки, конечно, для приличия повозмущались – зачем это чужие котята в беседке, но на даче всем места хватает, да и дел полно – лови себе хоть мышей, хоть воробьев целыми днями.
      Когда Матрешка обнаружила, что котят нет в укромном месте, она пошла к нам разбираться. Но, убедившись, что все живы, сыты, уложены в коробку с мягкой подстилкой, смилостивилась и улеглась рядом. Все – это два поросячих полосатика  –  мальчики с пока еще нечастыми в наших краях продольными, как у диких кабанят полосками, четыре палевых разбавленных сиамчиков (две девочки и два мальчика) и две сестрички-копии Матрешки, разной степени страшности и упитанности. Матрешка – самая разобычная полосато-пятнистая кошка отличалась необыкновенной симметричностью всех своих полосок и пятен, и, конечно, носила гордую букву «М» на лбу.  Последним девчонкам и с симметрией не повезло, да и в окрас закрался брак. Так, будущей Мелочи досталась половинка «эмки» черного цвета, половинка рыжего.  В общем, мы поняли, что все это мурчащее богатство теперь в наших руках, и сбыть его с этих рук будет нелегко.
      Нелегко пришлось и нашим кошкам – теперь, окруженная своими многочисленными отпрысками, Матрешка, по ее соображению, стала главной,  в беседку никого не пускала, а сама уходила очень редко – вдруг тут без нее растащат ее подрастолстевших котят.  В общем, притупилась ее бдительность, и мы, наконец, провели спецоперацию «стерилизация». Конечно, за это Матрешка разобиделась, но ей надо было заниматься обучением и воспитанием,  и вроде как было не до нас, не до сведения счетов.
      С раздачей последней партии Матрешкиного наследства помогали нам все, кто мог. «Товарные» кабанята и сиамчики пристроились быстро, и очень надеюсь, что прочно и счастливо. А вот две пятно-полосатые сестрички «зависли». С одной, впрочем, повезло – подруга нашла женщину, которая поставила себе благородную цель – спасти от бездомности и нужды такую кошку, на которую точно никто другой бы не позарился. И все-таки добрая моя подруга почему-то отдала ей не Мелочь.
      К осени Матрешка уже всему обучила оставшуюся дочь. Как следует копать ямку, как следует вылизывать шкурку, как ловить все, что движется, и как выживать в этой жизни. Сама она прекрасно знала, что зимовать на дачах можно, нужно только хорошо разбираться в людях – зимующих и приезжающих.
      Как-то в конце октября, когда от бабьего лета оставалось только пару-тройку теплых часов в середине дня, да и то в солнечных, укрытых от ветра закутках, мы до сумерек «закрывали сезон» в хорошей компании. Диковатая Мелочь, прозванная так за свой малый рост, который, как мы поняли, останется с ней навсегда, пригрелась у меня на руках.  Дай, думаю, увезу ее втихаря домой, авось среди четырех кошек пятую никто и не заметит?
      Конечно, заметили, потому что Мелочь –  она очень заметная. Все, что она делала, отличалось таким старанием, что мимо не пройдешь.  Первым делом она взялась за землеройные работы (а в этом она была мастер), и горшки с цветами пришлось хорошенько украсить крупной морской галькой. Все свои гигиенические и не очень процедуры Мелочь демонстрировала как можно большему количеству людей, чтобы все видели, какая она молодец. И, разумеется, она очень старалась подружиться с большими кошками, которые переехали домой еще в начале сентября и делали вид, что никогда ее не видели и видеть не собираются. Но Мелочь, казалось, не унывала.  Радостно бежала она то к сосредоточенной на своих размышлениях Маше, то к непоседливой, любопытной Сушке, но ни они, ни старая мудрая Серая Кошка, ни, тем более, эгоистичная, не от мира сего, Белочка не хотели разделить этой ее радости….
       Первой все-таки сдалась Сушка, приняла Мелочь в свое общество. Серая Кошка тоже перестала предостерегающе шипеть на нее, но ничего, кроме ровного отношения предложить не могла – так девяностолетняя старушка без бурной любви, отстраненно, принимает своего (пра)праправнука, которого уже не понянчит как положено, да и увидит нечасто. 
        Маша и Белка не то чтобы держали оборону, они просто не нуждались ни в чьей компании, и не собирались утруждать себя военными действиями за право жить в своем мире. Так, изредка попадало Мелочи по лбу то Машиной коричневой хищной лапой, то узкой и белой, Белочкиной.
       Через месяц пребывания в тепличных квартирных условиях Мелочь вдруг «замурчала».  Это в таком-то юном возрасте, даже не дожив до полугода! Надо сказать, звукам, вырывающимся из ее тщедушного тельца, она ужасалась не меньше нашего, но поделать ничего не могла.  Маша смотрела на нее с таким презрением, что бедная Мелочь, которой так хотелось добиться Машиного расположения, была готова вжаться в пол. Сушка пыталась ее утешить, облизать остренькую мордочку, но справиться со стихией могла только хорошая порция «контрсекса».
      Следующий раз Мелочь удивила нас в апреле. Она просто пропала. Накануне были гости, а хватились мы только утром, когда все пришли на завтрак, а она не прибежала - ни первая, как обычно, не вторая, не последняя. Наскоро обежав все этажи, и не обнаружив ее в подъезде, мы отправились по своим работам и учебам. Прицельный и тщательный вечерний обход, который я начала по пути домой почти с остановки, тоже ничего не дал.
      Зато в подъезде, под лестницей, печально склонив голову на лапки, сидела тень Мелочи. Что-то было явно не так. Я осторожно взяла ее и отнесла домой. Ни есть, ни пить она не стала, а сразу же легла где помягче и заснула. Утром она попила воды и опять завалилась спать. Вечером, когда мы пришли с работы, бродяжка немножко поела. Мы не придали большого значения такому поведению, думали – ушмыгнула с гостями, набоялась там в незнакомом подъезде, заполучила стресс, и теперь отсыпается. Потом и есть начала, и бегать.
      И вдруг мне пришла в голову мысль спуститься вниз и осмотреть землю под балконами. Уже темнело, но место, куда бедная Мелочь несколько дней назад приземлилась с девятого этажа, было хорошо заметно. Спасло ее то, что апрельская земля  была насквозь пропитана водой, а вес  глупой шкурки со всеми усами и коготками был не больше полутора килограммов. Ну и, конечно, кошачье везение – прямо рядом с ушедшими в грязь на пять сантиметров отпечатками лап стоял зубчатый деревянный заборчик …
       Ветеринар, с которым я говорила по телефону, сказал, что если она выжила, то вряд ли уже стоит ее к ним везти – переломы срастутся сами, а если и неправильно, то все равно такого мелкого зверька не обездвижить шинами, да и скорее всего они в таких местах, что ничем не поможешь.
       По-другому теперь смотрели мы на нашу бедную летчицу – ведь одно такое падение, причем, ее же сестрички из более раннего  Матрешкиного выводка, закончилось плачевно. Теперь Мелочь получала фаршик, сметанку, все самое лучшее… Скоро уже она начала этим пользоваться и вовсю показывать свое «пОнибратсво» – мелкая, как пони против лошади, она с утроенным рвением набивалась в друзья сестрам своим старшим и крупнокалиберным.
       Мы долго думали, как она так умудрилась упасть – балкон ни в зале, ни на кухне никто не открывал.  Выходит, она запрыгнула на открытую форточку в детской, и упала с еще большей высоты, чем могла бы.
       Падение Мелочи со временем перестало быть бурно обсуждаемым событием, подзабылась и прижившееся одно время прозвище «Терешкова», однако кое-какие последствия остались. Мелочь не втягивает когти в подушечки, поэтому, когда она идет – такая мелкая и легкая, ее все равно отлично слышно – вместе с ней идет цокот коготков о ламинат. За это мы зовем ее Олененком и все собираемся на какой-нибудь новый год смастерить ей рожки.