Мотылёк

 Солнце палило нещадно. Луг, омытый обильным грозовым дождём, сверкал ещё не успевшими испариться каплями, отражающими не только ослепительный солнечный свет, но и все безудержно яркие краски луговых цветов. Луговое поле будто исполняло торжественный гимн дождю и солнцу, вознося хвалу небесам!
     Мотылёк, совершенно ошалевший от солнечного блеска, сияния необозримой для его взора красоты расстилающегося пёстрого и нежного травяного ковра, заходился в бурном восторге, выписывая в воздухе немыслимые кульбиты и выделывая такие перевёртыши и пируэты, что у него началось головокружение, и он, теряя равновесие, со всего маху шлёпнулся на огромную ромашку, щедро раскрывшую свои белоснежные широкие лепестки и развернувшую очаровательную доверчивую сердцевину под солнечные лучи, которые словно примагничивались к её желтому бархатцу.
     Приземление оказалось мягким. Мотылёк только помотал головой, пружинистыми усиками сбивая невесомую пыльцу, и, едва успев прийти в себя после неожиданного падения, замер в восхищении. На одном из ромашковых лепестков, окружённый нимбом только что появившейся радуги, принимал воздушную ванну бог! Ох, простите, богомол! Но он был так прекрасен, что мотылёк, не выходя из охватившего его оцепенения, протяжно выдохнул: «Бооооожеееее…»
     И его можно было понять! Богомол поражал своим великолепием! Вся его фигура выглядела изысканно выточенной статуэткой. Вытянутое стройное туловище было плотным и упругим, длинные, чуть мохнатые лапки – сильными и мощными и одновременно изящными. А маленькую королевскую головку украшали огромнейшие глаза, в которых, казалось, отражались и необъятный луг, и солнце, и радуга… да что там говорить, весь мир! Цвет статуэтки отличался такой глянцевой и отлакированной насыщенной изумрудной зеленью, что хотелось зажмуриться, что мотылёк, собственно, не преминул сделать.
     Весь вид этого божественного создания дышал такой статью и естественной красотой, что от его любования перехватывало дыхание, и кружилась голова!
     Мотылёк, не владея собой, снова выдохнул: «Какая красота!!!»
     Богомол, услышав неподдельно восхищённый возглас, моргнул несколько раз подряд и неловко заёрзал на гладком лепестке, рискуя свалиться на землю. Он, конечно, догадывался о своей неповторимой красоте, даже иногда любовался собственным отражением в росинках, принимая на свой взгляд самые выразительные позы, втайне надеясь, что однажды его заметит та, в кого он был отчаянно влюблён второй месяц, и не сможет уже отвести взгляд от его прекрасного тела, а ему не составит труда, наконец-таки, стать её избранником!
- Но почему этого не замечает та, кому я готов подарить свою любовь? - невольно вырвалось у грустного влюблённого.
- Не может быть! - мотылёк не на шутку разволновался.
- Увы, но это так, - ещё больше погрустнел изумрудный красавец.
- Но это же несправедливо! Чудовищно несправедливо! - мотылёк чуть не задыхался от возмущения.
- Ах..., - только и смог вымолвить богомол, и из его огромных глаз выкатились слезинки.
     В эту минуту на ромашковую пуховку присела весёлая стрекоза.
- О чём это вы тут шепчетесь? - бесцеремонно вторглась она в разговор.
- Он такой..., такой прекрасный...! А его не любят! - с обидой изрёк простодушный мотылёк не в силах совладать с чувством. От распирающего душу сопереживания маленький обожатель готов был разрыдаться.
- Кто?! Кто не любит?! - воскликнула любознательная стрекоза.
- Она, - сдавленно вздыхая, нехотя проговорил влюблённый, - совсем рядом. Я каждое утро вижу её на соседней ромашке. Она тоже любит эти цветы.
Помолчал и, снова вздохнув, добавил: «Но она так прелестна, что никакой цветок не сравнится с ней».
Мотылёк, чувствуя всю глубину страдания нежного создания, уже не сдерживаясь, тихо плакал.
- Ах, так это та красавица, которая за последний месяц избавилась от трёх своих поклонников? - насмешливо протараторила стрекоза.
- Как — избавилась? - оторопел мотылёк.
- Как, как... Съела! - ехидно хихикнула стрекоза и тут же упорхнула, оставив собеседников в полном замешательстве.
- Как же так...? Разве такое возможно? Съела? Зачем? - не переставал потерянно бормотать потрясённый новостью мотылёк.
Богомол же в ответ только глубоко вздыхал и время от времени шептал: «Этого не понять, мой друг, не понять...».

     Мотылёк не смог улететь, хотя не знал, чем утешить, чем ободрить так неожиданно обретённого друга. Его крошечная душа понимала одно: нельзя оставлять в одиночестве того, кто несчастен и нуждается в любви.