Сиянье золота в лазури

Сиянье золота в лазури

Цикл стихотворений об Италии – «Джотто Мио» Сергея Шелкового
К 70-летию со дня рождения поэта


Как пленяют нас картины итальянских мастеров Ренессанса, где, сплетаясь в переливах ярких сочных и лучистых красок, рождаются незабываемые образы той эпохи, так и в стихах Сергея Шелкового покоряет, восхищает и очаровывает то, как мастерски автор живописует образы времени своего, искусно вплетая в этот поэтический венок многокрасочные цветы времён давно ушедших, но столь восторженно любимых.

Цикл стихотворений об Италии – «Джотто Мио» - это изумительная, затейливая филигрань из слов, от которых веет тёплым благоуханием Аппенинского полуострова, с его сияющим лазурным морем, дышащим йодным ароматом, золотым солнцем, ласковым и тёплым даже и в зимние дни, темными, картинными силуэтами пиний на холмах и, конечно же, это красота ни с чем не сравнимых архитектурных шедевров, рыжей терракоты и чистейшего белого мрамора, поблекших от времени древних фресок, богатой колористической гаммы живописных полотен.

«По завету капитана Немо розою ветров душа пьяна»

- и противится этому чувству невозможно, оно зовёт, и тянет непреодолимо

«к солнцу Ланца, к берегу Карузо,
к белому бельканто синих лент»,

где сердце раскрывается, словно волшебный цветок, впитывая в себя звуки и краски далёкой страны, и переплавляя, словно в алхимическом атаноре, рождает пронзительно образные, насыщенные аллюзиями, неожиданными метафорами и неологизмами, целостные, пластичные стихи, не оставляющие равнодушным никого, кто к ним прикоснулся.
И вот, мы оказываемся вместе с поэтом в Италии, и начинаем своё путешествие в некоем виртуальном пространстве, где сплетаются, смешиваются и одушевляются сезоны, ландшафты, города и памятники искусства, а портреты людей, даже и не выписанные с точностью, а лишь короткими, эскизными, но невероятно яркими штрихами, становятся близкими и запоминающимися. И, конечно, звучат, столь знакомые с детства, прельстительные «солнечные трели Робертино». O sole mio!
Раскрывая великую мистерию красы и великолепия древней и вечно юной Италии, стихи Сергея Шелкового, один за другим, дают возможность вдохнуть глубоко свежий утренний воздух, и неспешно поведут, мимо базилик и палаццо по широким площадям и узким улочкам «многокнижницы Падуи», столь гордящейся древнейшим итальянским университетом.

Воздух Падуи веет заутренней,
молодильною догмой любви,
италийскою звонкостью – внутренней,
растворённой с рожденья в крови.

И в этом звенящем падуанском марте, прохладном и бодрящем, с пронзительной небесной синевой, вдруг неожиданно тёплым, празднично-торжественным аккордом звучат фрески Джотто ди Бондоне – великолепный проторенессансный цикл евангельских и апокрифических сюжетов капеллы Скровеньи.

Ибо там, где соцветие жёлтое
увлажнила весна синевой,
благодарно приблизился к Джотто я
с запрокинутой ввысь головой –
к его фрескам, что мощно возвышены
плоскостями часовенных стен.
Если б вести от Джотто не выжили,
мир окончил бы вскрытием вен.

Нарушая каноны предшествующих времён, разрушая застылость иконописи, люди на фресках Джотто не просто персонализированы, они живут своей жизнью, и на лицах их отражаются радость и горечь, гнев и сострадание, восторг и разочарование. «Горячие», праздничные золотистые тона одежд, богатые в своём многообразии оттенков, контрастируют с холодным, сочным лазурным фоном – основной колористической нотой – заполняют все свободные пространства на стенах и, словно  «сливаются» с цветом неба на потолке часовни.
И здесь же, почти рядом, в лагуне Адриатического моря, в удивительной и великой Венеции, сияют неповторимым светом кватроченто полотна Джованни Беллини, гения, осмыслившего, продолжившего и развившего традицию, заложенную Джотто, и открывшего путь для новых мастеров, чье творчество станет одним из высочайших достижений изобразительного искусства.

Чтоб следом, в том же венецийском лоне,
напором духа, пылкостью Венеры
и Тициан был явлен, и Джорджоне –
в слиянии новозаветной веры
с язычеством.

Венеция, убаюканная водами Адриатики, как и многие столетия назад, живёт своей особой жизнью, и над красотою её не властна суетность мира сего, со сменой эпох и правителей, а круговорот сезонов и чередование суток лишь усиливают восприятие, когда проходя мимо колонны с «крылатым львом над отворённой книгой» и пронизанных закатным солнцем каменных ажуров собора Сан-Марко, выходишь вместе с поэтом к выгнувшему спину мосту Риальто, где бушует разноцветье, «игра маскарадного слова». Отражаясь в зыбких водах Гранд-канала, призраки карнавала уносятся куда-то вдаль, высверкивая в надвигающемся сумраке цветными огнями и неслышно растворяясь в тёмных волнах засыпающей лагуны, оставляя незабываемые впечатления.

Бьющий в миндалевидные щели,
вдоль личины, соблазна флюид,
догарессы, шуты, менестрели,
искры брошей и бледность ланит...
Это всё осветило мне разом,
догорая над чёрной водой
золотым и сиреневым газом,
дряхлый город и мост молодой.

Волны несут отзвуки музыки вдоль побережья, к Эмилия-Романье, к Римини и Равенне, чьи достопамятные имена оставили глубокий след в искусстве и литературе.
История складывает свой диковинный букет, где сплетаются неувядающие истории о дочери правителя Равенны – прекрасной Франческе, о Паоло и Джанчотто Малатеста, увековеченных Данте; о великом кондотьере своего времени, Волке Романьи - Сиджизмондо Малатеста запечатлёном на фреске, кисти Пьеро дела Франческа в альбертинском храме-усыпальнице. Эти образы, покрытые патиной времени, давно уже стали легендарными, и сколько бы веков ни проходило –

Но вновь под солнцем дряхлый храм
просушит с Малатестой фреску –
бессмертный дар делла Франческо
наследникам минувших драм...

Или же ещё одна строфа поэта-странника о Равенне, строфа, где современность обнаруживается словно бы неизбежной финальной метафорой:

И тишью, так похожей на завет,
ложится в память ясноглазый день
в Равенне, где голубка-коломбина
флиртует с тенью Дантовой орлиной
и где сравнима с ядерной доктриной
соском лиловым взбухшая сирень...

Отпуская «все сущности свои» «в высоту, в нирвану вдохновенья» поэт, вместе с перламутровым рассветным туманом устремляется от зелёных вод Венецианской лагуны на запад, к Тирренскому морю, краю загадочных этрусков, к лугам и холмам Тосканы, к вызревающим на склонах гроздьям Санджовезе, дарящим «багряных, лиловых, чернильных кровей откровенье».
А как хороши и живописны узкие улочки Сиены, древнего города, сохранившей свой неповторимый средневековый облик! Тёплый, насыщенный коричневато-жёлтый цвет кирпича и черепицы преобладающий в постройках, то и дело «разбивается» светлым мрамором дворцов и соборов, тянущих ввысь пинакли.
И вновь видится золото и лазурь, когда в небольшой сувенирной майоликовой лавке «на блюде сиенской лазури подсолнух, пылая, расцвёл». Цветок солнца неспешно раскрывает свои лепестки и поднимает венчик к небу, и вновь слышаться в строках мотивы великого тосканца Джотто:

Светлей мосты и вдоль реки дома –
бон джорно, Джотто мио, Божье сердце!
Взгляни, о Соле: на холсте Фьоренцы
с индиго смешан золотистый цвет...

Продолжая путешествие по Тоскане поэт перебирается ближе к Лигурийскому морю, в Пизу, столь богатую на архитектурные шедевры, среди которых воистину чудесный и неповторимый ансамбль Пьяццо деи Мираколи – собор Санта-Мария Ассунта, баптистерий и Башня, где смешались, волею времён и архитекторов, романская строгость и сдержанность с готическим изяществом и утончённостью.

А донна Сильвия! Сто раз она права,
что пришлых, нас, под башней поселила.
О градус крена, Ньютонова сила!
Достойно-мраморна механики глава.
И вот еще награда – баптистерий.
Каррарский снежный камень резьбарей
узорчат, словно невод рыбарей
из галилейских подлинных мистерий.

Оставляя беломраморность Пизы, всё далее и далее, на юго-запад, длится путешествие. По индиговым водам Тирренского моря движет неспешно паром, огромный десятипалубный «Моби Дик», причаливая к картинно-живописным берегам островов. Сардиния, с её роскошными ландшафтами, скалистая Корсика, омываемая тремя морями Сицилия, Эльба, что «соцветьями пестрит». С высоты птичьего полёта, остров Эльба, похожий на огромную скорпену, поднявшуюся из морских глубин, «коль дрогнет плавником, пожалуй, уплывет»… все же не движется, а продолжает лениво греть на солнце бока с крутыми скалистыми утёсами, лиловыми вересковыми пустошами и ароматными сосновыми рощами.
От самого берега и вглубь острова – все хранит здесь следы истории. В XVI веке, желая превратить остров в военно-морскую базу своего герцогства, Козимо I Медичи приказал возвести крепостные валы. Эти вырастающие из скал мощные стены и бастионы и по сей день поражают монументальностью и величием.
«От Медичи бойниц к приюту Бонапарта» - вилле Сан Мартино, летней резиденции Наполеона, отстроенной в неоклассическом стиле «по склонам рыжих гор – недолог пеший ход…»

За головокружительным путешествием по островам – тихая Неаполитанская бухта с «запахом йода, аниса» и вдалеке  «вечностью дымной синеет Везувий» и в этой дымке, словно в некоем вневременном портале, рождаются картины - живые, насыщенные образами, играющие словами-красками то в пастозных, мощных мазках, то в тонких лессировочных слоях, лёгких и изящных. Поэт, порой причудливо смешивая цвета на поэтическом холсте, находит все новые тона, оттенки, нюансы, сплетая и сплавляя воедино всё то, что движет душой и сердцем – страсть и умиротворение, печаль и радость, ожидания и сожаления и изливается это в многоцветном потоке, поющем песню, свойственную только ему одному. Песню, в которой дышит и живёт древность и невыразимое великолепие великой Италийской земли, уже сколько тысячелетий омываемой лазурными морями под солнцем золотым.


Галина Росси
искусствовед
2016

Источник: Сергей Константинович Шелковый : к 70-летию со дня рождения : биобиблиогр. указатель / Нац. техн. ун-т "Харків. політехн. ін-т" ; сост.: Л. П. Семененко, В. И. Кулиш ; науч. ред. Л. П. Семененко. – Харьков : НТУ "ХПИ", 2017. – 524 с.
http://repository.kpi.kharkov.ua/handle/KhPI-Press/33679

Страница поэта на Стихи.ру http://www.stihi.ru/avtor/seshel