Городок

Внимание! 8 страниц да и начинается он как-то неспешно надо бы порезать, но лень.

В этом маленьком полярном городке рейс Аэрофлота летал раз в неделю, самолет приземлялся рано утром и буквально через два часа, омытый из брандсбойдов незамерзайкой даже не сменив экипажа, прощально качнув крылом, отправлялся назад, если ему позволяла погода.
Штормовые ветры или, как их здесь называли, пурги, могли долго и нудно вылизывать землю, выдувать перекрестки, сбивать с ног человека, замораживая все живое, так что не спасали канадские аляски.  Техника не выдерживала.
В небольшом городке с одним музеем, одним ДК, одним зданием правительства, одним бассейном и одним рестораном, больше напоминающим  бистро, можно было застрять на неделю
Наш рейс задерживали уже на сутки, мы даже не знали сел ли самолет из Москвы. Петр постоянно укорял меня, зачем мы приехали так рано, не посмотрев время приземления в интернете, но интернет в городке был спутниковый, не просто медленный, а неспешный и такой дорогой, что я пожалел денег.
Аэропорт размерами не отличался: шесть стоек регистрации, один зал вылета, полицейский участок, погранслужба, лавка с сувенирами малых народов севера, два кафе с комплексными обедами и четыре кофейных автомата, возле которых постоянно выстраивалась очередь.
Мы долго искали место, где продают пиво или коньяк в разлив, но улыбчивая буфетчица, постоянно куда-то отлучавшаяся, часто простаивавшая возле широкого панорамного окна на втором этаже, грустно сказала, что алкоголя нет ни только в аэропорту, но и во всем поселке, а потом заговорщицки подмигнула и добавила:
- Вы же знаете, у них с этим проблемы,  - и зачем-то ткнула пальцем в группу аборигенов, низкорослых, черноволосых, в оленьих унтах и непродуваемых болоньевых комбинезонах, рядом с которыми в пластмассовой клетке поскуливала синеглазая большеротая лайка.
Я взглянул на буфетчицу, ее крашенные волосы медленно и целомудренно сползали на виски, буфетчица, перехватила мой взгляд и добавила:
- У них же не хватает какого-то фермента, спирт не расщепляют.
Из-за аборигенов мы остались на голодном пайке, приходилось каждый час подходить к кофейному автомату и вдавливать в его грохочущее нутро желтую сторублевку и ждать, когда тонкая коричневая струя наполнит пластиковый стакан жгучим кофейным напитком.
Делать было нечего. Мы слонялись от курилки, расположенной на улице, до ларька с предметами народного творчества, столь дорогими, что было непонятно, кто же их покупает.
Нас было человек сто, нас всех уже изучила охрана и не просвечивала при выходе на улицу. Из всех развлечений нам оставалось разглядывать женщин, и если буфетчицу все давно полюбили и часто с ней беседовали, то вторая девушка, заслуживающая внимания, вызывала у нас больше вопросов, чем ответов. В отличие от местных женщин, одетых в огромные меховые шапки, непродуваемые комбинезоны, обладавших обветренными лицами и красными огрубевшими руками, эта девушка производила впечатление московской штучки.
На ней болталась черная норковая шубка до пояса с укороченными рукавами, сколь европейски новомодная, столь же бесполезная при сорокаградусном морозе и шквальных ветрах. Ноги ее были обтянуты черной прорезиненной джинсой, отчего смотреть на девушку было страшно и холодно. На её голове красовалась стрижка каре с челкой до глаз. Размытый фиолетовый макияж и сиреневый маникюр довершали странный вид девушки. Ее можно было бы принять за москвичку, ожидающую вместе с нами рейса в столицу, но что-то неуловимо выдавало в ней провинциалку.
Странно устроен мир, мы только что с Петей отмотали культурную вахту в городке и во время своих лекций встречались с людьми разными, как обличенными властью, так и нет, и ни разу у нас не возникло мысли о какой-то отсталости или ущербности городка, его заброшенности или дикости. Наоборот, скорее нам приходили в голову мысли о нашей ненужной столичной напыщенности, и хотя относились к нам тепло и радостно и даже с детской восторженностью, мы все равно давали понять, что являемся людьми из другого мира и городок наш пустой снобизм, конечно, чувствовал.
Когда мы ходили по городку одни, нас легко принимали за приезжих или командировочных, всегда пытались помочь, а однажды решили, что мы ищем, где пропустить стаканчик и помогли в поисках злачного места.
Жителей городка отличало от приезжих то, что они всегда поддерживали не только другу друга, но и людей вообще. Мы с Петром объясняли это суровостью климата. Если здесь в сорокаградусные морозы и шквальные ветры не помочь незнакомому человеку, то он запросто может лишиться жизни, а жизнь другого человека, честно говоря, это единственное, что еще осталось ценного в этом мире, лишенного имперских замашек, космических запусков и ДнепроГЭСа, и за нее надо бороться. Машины в городке, если голоснуть, останавливались, сбитых ветром пешеходов поднимали сердобольные прохожие, а вмерзающих в лед голубей и диких собак подкармливали всем городком
И вот мы сидели с Петром в аэропорте в ожидании рейса на Москву и рассматривали эту особенную женщину, похожую на москвичку, одетую, как москвичка, в чем-то ведущую себя как москвичка. Она постоянно смотрела в мобильный телефон и что-то быстро в него вбивала, но при этом женщина неуловимо отличалась от столичной штучки, как весна отличается от осени. Или скорее как ранняя календарная еще снежная весна отличается от весны поздней: с первой малосильной зеленой травкой, важными шагающими грачами и тонким запахом талой воды.
Одежда девушки хоть и была модная, но относилась к моде прошлого сезона, стрижка ее хоть и эффектна, но в европейской части такие давно уже не носили. У девушки сверкали пухлые окунеобразные губы, а ведь теперь в столицах любят тонкие кинжальные губы, да и брови больше не выщипывают, оставляют жирным волосатым сгустком. Девушка  являлась модницей провинциальной.  И хотя Петр поспорил со мной на пятьсот рублей, что она летит с нами в Москву, но я был уверен: девушка на посадку с нами не пойдет.
Несмотря на привлекательный вид в разговор с девушкой никто не вступал, никто к ней не подходил, а ведь это из ряда вон выходящее событие. Красивая женщина сидит сутки с нами в аэропорте, а к ней никто не подходит, хотя мужики изголодались, особенно мы с Петром, мы же здесь в городке неделю уже торчим, и никаких любовных приключений не имели.
Мы с моим распрекрасным другом Петром неожиданно попали в городок. Нас с ним мучили денежные вопросы, если на Петре висела ипотека, то я был вынужден искать деньги для ремонта дачи, потому что в прошлом году сам в него ввязался, снеся прохудившуюся крышу и наняв бригаду мужиков, людей рукастых, толковых, хотя и хитроватых.
Поэтому один наш обладающий властью и организаторскими способностями доброжелатель, располагающий кое-какими связями в кругах министерства образования, предложил нам дальний вояж в городок, и мы с Петром согласились, что и понятно: больно лакомый кусок, да и работы, как нам казалось совсем немного. Надо просто прочитать пару-тройку лекций о текущем моменте в искусстве и не наделать откровенных ляпов, но если Петр, человек подкованный и опытный, и часто участвует в культурных проектах, то я принимал в них участие только раз, и то в Крыму, куда все ездить боятся под страхом применения международных санкций и лишения визы в европейские страны.
Мы, конечно, с Петром думали о культурной деятельности, когда летели в городок, но надо признать, что главным вопросом являлся вопрос финансовый, и именно о нем мы разговаривали с  Петром всю долгую дорогу и часто думали о том, что мы сделаем с легкими деньгами после культурной работы.
И вот когда мы приехали, то вдруг поняли, что нас тут ждут не как московских лекторов, а как Мессий. Нам приходилось рассказывать все досконально и разъяснять самые простые моменты.  Мы так с Петром уставали после выматывающих мероприятий с бесконечными расспросами, что вечером приходили в гостиничный номер измученные, и поэтому почти не имели возможности ухаживать за женским полом, хотя нам оказывали знаки внимания. Но вы же знаете, что такое знаки внимания в городке: все всё знают, и нам с нашими московскими привычками было сложно ухаживать за дамами городка.
Вначале наши культурные усилия не увенчались успехом, потому что на первое мероприятие пришло всего пять человек, но слухи в городке распространяются быстро и уже на третий день (а за окном бушевал снежный буран с ветром в тридцать пять метров в секунду) набился полный зал, хотя Петр скептически заметил, что пришли-то женщины, не послушать историю искусства, а посмотреть на приезжих московских мужчин. Это событие самое значительное и может иметь куда более важные последствия.
Когда мы с Петром разглядывали женщину в аэропорте, я подошел к буфетчице и спросил:
— Кто это?
Буфетчица обиделась, но ответила:
- Это Нэлли, она живет за заливом и раз в неделю, когда прилетает полупустой московский рейс, она идет к рейсу, покупает чашку кофе, сидит в моем кафе и смотрит на мужчин, потому что хочет уехать из городка.
- А она не того, - спросил я
- Нет, она не того, - ответила грустная буфетчица, отвернулась к ржавой раковине и  стала мыть  грязную столовскую посуду, которую накидали ей оленеводы после комплексного обеда.
«Боже ж мой», - подумал я, - «Нэлли хочет уехать из своего городка».
Я вдруг вспомнил свой родной городок, где я родился и вырос: поросшие густым лесом сопки до неба, остроносые синие вулканы поперек горизонта, бурные и холодные снеговые ручьи. Вспомнил, как для меня было важно, уехать из городка в Москву и как я обещал своим учителям, что приеду или хотя бы заеду, но, конечно, не вернулся и, даже более того, перевёз родителей и всю семью в столицу, и теперь в Подмосковье строю дачу.
Тогда для меня тоже был важен, как для Нэлли сейчас, единственный в день московский рейс. Красная икра, красная рыба, камчатский краб, бушующий океан, горнолыжные трассы были мне безразличны.
Я ежедневно по пять часов дополнительно учился точным наукам и, когда закончил школу, то легко поступил в московский вуз. Я хорошо помню день поступления. Я бежал по Ломоносовскому проспекту, прыгал вверх зайцем и орал в ночное небо: «Это я, я, я поступил!» Но, оказывается, я грыз гранит науки, чтобы транзитом через Москву приехать в такой же маленький городок и увидеть там Нэлли, выходящую ко всем московским рейсам и кого-то ожидающую и чего-то ищущую.
Я подошел к Нэлли и сел к ней за салатовый пластиковый столик. Она сделала вид, что не замечает меня, хотя от мобильного телефона оторвалась. Я взял ее узенькую ладонь в свою руку, ладошка Нэлли вспотела, она наклонила голову в мою сторону и посмотрела мне в глаза.
— Можно я куплю тебе комплексный обед? — спросил я и внимательно вгляделся в ее скуластое лицо. Такие лица бывают у женщин Сибири при смеси европейской крови, как правило, украинской, с местным населением. Глаза у Нэлли были черные, что еще больше подтверждало мое предположение.
Себе я купил сосиски с капустой и куриный суп, а перед Нэлли поставил борщ и пельмени. Мы молча ели, иногда Нэлли останавливалась и долго смотрела на меня, словно хотела спросить, что я собираюсь делать дальше.
За окном светило яркое утреннее солнце, рейс откладывали на неопределенное время и, хотя буран уже стих и дело было за малым: расчистить взлетную полосу, мы взяли с Нэлли такси, и она решила показать мне тундру и городок.
Тундра завораживала белым безмолвным сиянием, небольшой, но колючий и  болезненный ветерок забирался под одежду, я никак не мог сосредоточиться на окружающей нас скудной красоте, делал снимки на мобильный телефон и то и дело поглядывал на Нэлли. Нэлли раскраснелась, ее пухлые губки приоткрылись, на солнце то и дело сверкали ровные снежные зубки.
Потом мы поехали к Кресту. Я стоял в обнимку с Нэлли у парапета и осматривал полярную Венецию, красочную и нарядную, как картинки Кандинского и думал о том, что же будет с нами завтра. Мне не хотелось завтра, мне, если честно не хотелось лететь в Москву, в огромный, тяжелый и суматошный мегаполис.
Когда мы добрались до памятника каким-то убиенным революционерам, на мобильный телефон позвонил Петр и сказал, что на рейс объявили регистрацию. Нэлли, услышав наш разговор, попросила таксиста ехать в аэропорт, и вот когда мы ползли по замерзшему заливу обратно, мне вдруг показалось, что нет ничего более ужасного и подлого, чем весь этот комплексный обед и никому ненужная сентиментальная поездка по городку, который я и так уже не раз видел.
«Меня всегда подводила моя порывистость», — подумал я и зачем-то поцеловал Нэлли в губы, но Нэлли не пошла за мной в аэропорт. Она высадила меня у стеклянных стальных дверей, даже не помахала рукой, но я отчетливо услышал ее слова: «Спасибо, Миша».
Зарегистрировались мы с Петром одни из последних, но здесь в маленьких городках и небольших аэропортах принято ждать каждого пассажира, потому что каждый пассажир, как я говорил выше ценен и важен. Может он еще вернется сюда и принесет городку если ни пользу, то благую весть или расскажет на большой земле о необъяснимой ценности и цельности его жителей.
Мы взяли с Петром билеты рядом, самолет летел полупустой. Тут и там поперек кресел лежали желающие проспать весь полет пассажиры, между которыми происходила замысловатая борьба за свободные ряды.
Петр внимательно осмотрел весь салон и улыбнувшись сказал мне:
— Ну и где твоя девка?
А я почему-то закричал на него, не знаю, не сдержался и закричал:
— Нет, Петя, нет, Нэлли не девка, Нэлли Ассоль и тебе этого не понять, потому что ты родился в Москве и вырос в Москве и любимый твой район Сокольники и у тебя треклятая ипотека, а у меня траханная недостроенная дача и не тебе судить Нэлли.
Потом я встал и отсел от Петра на места повышенной комфортности, заплатил полторы тысячи рублей и отсел туда, где можно вытянуть ноги, хотя это странно и смешно платить лишние полторы тысячи рублей в полупустом самолете.
А лайнер уже птичкой невеличкой цокал лапками по бетонной полосе и нам с Петром казалось, что мы летим, летим и считаем деньги в голове, потому что Петру надо платить за ипотеку, а мне стоить дачу и я вдруг понял для себя, что мне важнее всего Нэлли и я бы взял Нэлли с собой, но у меня жена и дочка. Дочка выросла и учится в Дублине и жена живет с ней. Я честно не знаю, зачем жена это делает, потому что дочка уже взрослая.
И тут Петр, как бы услышав, что я думаю, произнес: «Что делать, мы мужчины, нам некуда деваться, мы ездим по разным углам и ведем культурную работу, потому что твоя дочка в Дублине, а моя жена зачем-то взяла ипотеку, она думает, если отселить маму, то все наладится, и наша жизнь приобретет нужный оттенок, а я ведь говорил ей, что все дело не в этом, а просто надо любить жизнь, любить городок, любить Родину».
Весь полет Петр с его двухметровым ростом, вжавшись в маленькое тесное креслице, спал, а я, сидя в шикарном кресле повышенной комфортности, под выданным мне услужливым стюардом клетчатым шерстяным пледом не спал и смотрел в окошко. Там где-то внизу проплывала земля и где-то там были раскиданы городки и городишки. В каждом сидела своя Нэлля или Галла или Стэлла и каждой из них хотелось уехать из своего городка, но они не понимали, что если ты родился в маленьком городке, то уехать из него невозможно. Он обязательно вернется к тебе, пусть даже через тридцать пять лет, потому что городок это ты сам.
Когда самолет коснулся Земли, все вскочили и  стали хлопать, потому что пилот посадил  машину плавно и правильно, и потому что всем давно хотелось прийти домой, ведь перелет из городка занимает десять часов.
После выдачи багажа мы вышли с Петром на улицу и закурили, так как не курили весь полет ведь сейчас запрещено дымить даже электронной сигаретой. Когда-то в 1996 году я летал в Сургут и нас курящих отсаживали в конец самолета, как смертников, и мы сидели и курили в полете, как ни в чем не бывало. Сейчас представить это невозможно, поэтому мы стояли с Петром и курили уже по третьей сигарете даже не потому, что нам хотелось курить, а просто, потому что мы соскучились по сигаретам.
В городке звенел мороз минус тридцать, а мартовская Москва встретила нас нулем градусов, и было хорошо и отрадно, что мучивший нас с Петром вопрос наконец-то разрешился. Мы вышли из здания аэропорта и  долго спорили, на чем нам ехать, и в итоге остановились на аэроэкспрессе, который идет до Киевского вокзала.
В городке нам обещали показать северное сияние, но, к сожалению, случая не предвиделось и заядлый фотограф Петр, привезший с собой навороченную технику, остался без снимков.
Сейчас же Петр достал фотоаппарат и радостно щелкал пейзажи ночной Москвы, которые для него, конечно, ничего не значили, потому что трудно смириться с Москвой, если ты был в городке.
И если бы у меня было две жизни, одну бы я провел в городке, чтобы не было мучительно больно никому и ни за что.