По кочану. Песнь восемнадцатая

Про древесные верхи
Кот-Баюн писал стихи:
«Кто взойдёт на дерева,
тем покажется Москва,
а кто сникнет с деревов,
тот получит прямо в глаз.
Вот такая вот любов
в настоящем есть у нас!»

Тут у Красных у ворот
появился идиот.
Говорит: «Мне много лет,
я – литературовед,
знаю русский я язык,
за плечами – институт,
в Цэдээле я привык
пить абсент и проститут-
поэтессок принимать.
Ах, едрить меня, пахать!»

Пригляделся Кот-Баюн:
Это кто там у дверей?
То ли стар, а то ли юн,
то ли русский, то ль еврей…
Это ж Борька, из кутят,
что всегда по лбу хотят
толстой ложкой получить!
Надо Борьку проучить! –
так решил геройский Кот,
на Москву ускорив ход.



Бегал Кролик по Москве
в наркотической тоске,
а за ним, как волкодав,
бегал очень злобный мент,
что однажды разорвал
у Крольчонка документ.
И решил Крольчонок тут
на 101-й километр,
в Идиотск – так назовут
этот город-спиртомер.

У Баюна на пути
этот город впереди.
Видит Кролика Кошак,
увеличивает шаг,
 - Здравствуй, Кролик! – говорит.
У тебя знакомый вид.
Помнишь, в ГУМе мы с тобой
в перестроечной Москве
за пластинками гурьбой
как один стояли все?
Я тебя увидел там
и решил – однажды вдруг
выпить по сто сорок грамм,
мой – товарищ, брат и друг!
И пошли, едрить-пахать,
на двоих они бухать.

Ехал-ехал в Идиотск
Борька-критик из кутят,
чтобы вынести там мозг
всем, кто славы захотят,
потому что, думал он,
вся провинция – дерьмо.
Буду там я фараон,
не какое-нибудь чмо,
(кем на самом деле был
критикующий дебил!).

В центре города стоит
графоманов старых клуб.
То он лает, то шипит,
то всех пробует на зуб.
Кто создал его – давно
пребывает в адских снах.
Там в котле кипит вино,
в наркотических парах
пребывают алкаши,
словом – кто чего хотел
грешной для своей души,
тот туда и полетел.

Клуб зовётся тот ИКИЛ.
Много выпито текил,
много водок, коньяков,
и полным-полно стихов,
выносящих чуждый мозг,
про любимый Идиотск.
Возглавляет этот клуб
Антонина Шелкопряд,
что любительница клумб.
Ей бывает очень рад
аппаратчиков бомонд,
ветеранов ВКП.
Им кричит она: «Рот Фронт!» -
чуть завидит их в толпе.


Кот и Кролик на порог,
да и Борька – тут как тут.
Познакомились и ждут,
что пииты подойдут.
Каждый с целию своей.
Кот и Кролик – чтоб поржать,
ну а Борька – чтоб скорей
ум московский показать.
Подошёл один пиит,
что наливкою налит
и другая подошла,
а за ней – вообще, толпа.
Внуки, правнуки серпа
с молотком, таки дела…

Выходила Шелкопряд,
говорила про дуду.
Антонине всякий рад,
а не то пойдёшь туда,
где давно всё заросло: 
в вековую ерунду.
Потому среди ослов,
членов разных СПР,
подаёт она пример:

как актриса из «кина»
любит фоткаться она.
Губернатор,  мэр – всё цель.
Антонина – шасть к нему.
Мэру кажется – в постель,
 только ей то ни к чему.
Бегает как коростель
Шелкопряд по мужикам
с протокольнейшим хайлом
именитым да с чином.

«Ай,  дуду, дуду, дуду!»
Ну, лизни сковороду…
«Ай, дуду, дуду, дуду!»
Не пошла бы ты… гулять!
И пошла она опять
про дуду своё читать»
«Машет дождик мне крылом,
йогурт над рекой разлит.
В вазу ставлю я цветы,
ветер фиговый плывёт»

Даже Борька, хоть и был
литератороведьмак,
затаил московский пыл:
«Снова здесь поймут не так!
И привидится опять
призрак мне с бензопилой!
Помолчу, а там и, глядь,
укачу к себе домой!»
А Баюн и Кролик – ржать,
так, что некому унять.

Но потом, со всех сторон,
злые бабки подошли.
Их полно, словно ворон,
и вблизи, как и вдали:
«Вы мешаете читать!
Шелкопряд – вторая мать!
Что вы можете понять!»
Ах, едрить твою пахать!

Борька, разгонять тоску,
отправляется  в Москву,
а Баюн и Кролик тут
разбежались по своим,
кто из них король, кто шут –
непонятно и самим
Мойрам, нити что прядут.
Тех прядильщиц славен труд!

Между тем из-за дверей
показался Сельдерей.
Говорит: Я – Борщевик,
разрастаться я привык.
Сумасшедший, словом, он,
по шизухе чемпион,
знать, в начале того дня
захотелося ремня.

Кролик шёл сквозь сельдерей,
он немного был еврей,
кто его сыздетства знал,
тот всегда Абрашей звал.
«Что за чудо-сельдерей!
Ну, какой он борщевик?
Просто в свете фонарей
грозен, словно большевик».

В размышлениях таких
добежал он до норы.
Смотрит: Сельдерей, как псих,
тянется за ним, увы!
Взял тогда тут Кролик серп,
мол, коси и забивай…
Солнце вышло, точно герб,
катит облака трамвай.               


Кролик режет сельдерей
и в гурты его кладёт.
А Баюн ещё скорей
к соснам с девками идёт.
Подошёл, глядит: Вот так!
Это ж, прямо, кавардак!
Борька бегает у ног,
литератор-кабыздох!

- К девкам клеишься моим?! –
зарычал Баюн на Пса. –
Превратись сейчас же в дым!
Ламца! Дрица! Гоп-Ца-Ца!
И Кутёнок-ловелас
испаряется в Москву.
Там он нынче педераст –
литератор, словом – Фу!

Но глядит он – прям парад:
величаво, точно хор,
Антонина Шелкопряд 
важно чешет через бор.
С нею верный Патрик Вонь
держит Кормчего портрет.
И другие, как огонь,
пробираются на свет.

Трудно бабьему уму
успокоиться всегда,
и стихами потому
Шелкопрядиха  полна.
Знает город Идиотск
много разных поэтесс,
но подобный перекос –
лишь она. И вот вам текст.

«Климат уже сменился,
меньше всё доброты,
дух злой во всех вселился,
радуются скоты.
Новая Мировая
за природный идёт ресурс,
кто спасёт жизнь – не знаю,
НАТОвцев уймет вкус?
Черти всё миром правят,
деньги ведут с ума,
вызывается к монетам зависть,
что сторонников себе нашла!»

Идиотские ИКИЛы,
что любители текилы,
приближаются к реке,
спать в огромном гамаке.
Кот рычит от возбужденья,
так, что весь трясётся лес.
И поёт стихотворенье,
ожидаючи чудес:

С ним и девы в бубны бьют
и тихонечко поют:

п е с н я      д е в о к:

Как у нашего кота
плохо пахнет изо рта!
Плохо пахнет изо рта,
настоящим тратата!
Вышла кошка за кота,
получилось: тратата!
Ах твою трататата!
Надо выпороть кота!
Будем мы кота пороть,
будем шкуру с него драть,
надо на зиму нам хоть
себе шубы посшивать.

1 девка:  У кота у лапочки
бархатные тапочки.

2 девка: Мы поймали лапочку,
 сшили с него шапочку.

3 девка: И осталось лапочки
на варежки и тапочки!
Зашумели тут ветра,
закурилась тут трава,
и упала вся братва
из ИКИЛа на ура…