Каждый вечер я говорю

Каждый вечер я говорю о воле, о красивых судьбах и о борьбе. В белоснежном зале гремит застолье, но их взгляды я приковал к себе. Жест рукой — на нерве, в словах отдача, и спина натянута, как струна. Сыты лица кривятся, чуть не плачут, я возвышу их и спущу до дна, я их выверну наизнанку речью, и во рвоте брошу — пускай, живи... Это круче допинга. Каждый вечер я пою о смерти и о любви.

По утрам — не голос, а тихий скрежет, и в квартире холодно, ни души. Самородок, гений, что словом режет, очень долго с кем-то вдвоем не жил. Мне вливают в голову грязь и мусор, я послушно им продаю глаза. Иногда по будням звонит продюсер, выбрав новый, сытый, богатый зал. Я пишу полдня, изучаю сторис — деловые встречи, мэйк-ап, белье. Я легко глотаю чужое горе и заставлю их проглотить свое.

Стук ножей о вилки не портит драму, резкий свет прожектора лишь бодрит. Для меня — работа, для них — программа, мы единый слаженный алгоритм. Я размазал тушь на красивых лицах, вместе с ними радуясь и скорбя. В этом деле главное вдруг не сбиться, не начать рассказывать про себя, не... Забудь.

Ну хватит!

Солено в горле. На глазах размытая пелена. Еще миг стою я, разбит и сгорблен, а продюсер мне подает сигнал «Продолжай! Отлично!» Срываюсь с места, в дорогой уборной ломаю кран.

В первый раз я был хоть немного честен.   

Через битый кафель сквозит буран, холодок по мокрой спине и шее, нервный крик за дверью, удар, удар... В те секунды думалось вдруг живее, и я проклял вслух свой никчемный дар, захотел вернуться и всем ответить, сбросил кисть, повисшую на плече. И сказал, что больше никто на свете не услышит этих больных речей.