Мы входим в лес

Мы входим в лес  и говорим: как тихо, как хорошо. Но не понимаем, что хорошо в этот миг только нам. А деревья затаились в немом ожидании и тревоге: Что этим людям надо? Не сломают ли они наши ветви на костер или просто так, ни для чего.  Не злобные и рьяные ли это лесорубы явились выбирать жертву для какой-то мебели, домов или для того, чтобы спалить жизни деревьев ради собственного тепла?

Заяц может убежать от нацеленного на него ружья, лиса спрятаться в норе, если ее там не настигнут собаки, Медведь затаится в берлоге, и ему повезет, если люди с рогатинами не выйдут на него.

Даже у рыб есть выбор: не плыть со всей стаей в сеть, не соблазняться на смертельную приманку и не глотать этого розового червяка, уже не не успевшего уползти.

А деревьям, увы, не повезло. У них нет выбора. Может, поэтому так особенно печальны ели. Видимо, это их генетическая память навевает им эту печать, которую мы принимаем за торжественность. Стройная ель, говорим мы. А  это просто дерево тянется в небо, распрямляя ветви-крылья, и пытается улететь от нас, своих палачей, как птица.

Но иногда деревья, объединившись в лес, мстят нам. Вот кто-то заблудился. Сам? Нет, это деревья, сговорившись, заметают обратные следы, становятся вдруг похожими друг на друга. Но и здесь мы тянемся к нашим жертвам, как к старшим родным. Клеймим зарубками их тела, влезаем к ним на плечи, чтобы посмотреть куда идти. едим с их рук их же плоды, а потом ломаем эти руки, чтобы согреться у огня или в шалаше. Лес терпит: прячет, кормит, а потом отпускает неразумных детей природы домой.