Рассказ танкиста

Участникам Великой Отечественной войны
посвящается

«Я только раз видала рукопашный.
Раз – наяву. И тысячу – во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно –
Тот ничего не знает о войне».
Юлия Друнина


          Посвящается моему отцу,
          Куралину Борису Николаевичу,
           ветерану Великой Отечественной войны
          (28 августа 1921 г. – 18 февраля 1988 г.)


(разговор отца с детьми – сыном и дочерью)

– Много ли это, двадцать один?–
Мой брат у отца сегодня спросил.

– Это смотря в какое время:
В мирное – мало, ещё ты незрелый.
В военное время – это, сынок,
Очень большой для жизни срок.

Мне сравнялось столько
Летом сорок второго.
Был я, ты знаешь, танкистом в войну.
В двадцать один побывал я в аду.
Слышал, должно быть, битва под Курском
Деревня Прохоровка,
станция Солнцево.

И под Ивановкой были бои.
Деревню Свинец тогда немцы сожгли...
По несколько раз из рук в руки
Переходили дома-разрухи.
Освободили тогда мы Ивановку,
Сколько погибло наших Иванов там. . .
И из Гвоздёвки фашистов выбили,
Много немцев нашло там могилу.
И мы
        большие
                оставили силы:
Смерть подряд всё живое косила,
Кострами
танки наши пылали,
И парни лежали, парни...
Моих ровесников было много:
Кто с двадцатого,
кто с двадцать второго.
Да... Под Курском мы победили,
Но немцы ещё на земле нашей были,
На этом война не кончилась.
Вот экипаж мой, сын, познакомься:
Командир машины – лейтенант Хоменко,
Куралин – механик-водитель,
Стрелок – Шпак Иван
                и радист - Николай Дзюба.
Новый танк мы тогда получили,
«Тридцать четвёрку» свою полюбили,
Но в одном из боёв
                под деревней Шиловка
Машину нашу снарядом разбило.
Замолчал отец, задумался...

– А как же ребята твои, пап? –
Не выдержал младший брат.
– Не мешай, погоди, – тихо отец говорит.
Николай Дзюба, наш радист,
Прямо в танке наповал был убит.
Командиру челюсть оторвало,
Мне осколок прошил всё лицо,
Перебив нос и щёку разворотив.
Не сразу я понял, что остался жив...
– А как же стрелок Иван Шпак?
– Не знаю, сынок, не вспомню никак...

– Да, но не было б у вас отца,
Если б не смелая медсестра:
Танк от пожара плавился,
А огню – какая разница –
Убит человек или ранен только,
Хотя без сознанья – огню привольно.
И, страх победив, медсестра
Из горящего танка достала меня.
Помню только – комбинезон синим был,
А как загасили огонь и дым,
Не помню, не помню: где я? Что я?
Дальше – прифронтовые госпиталя:
В Борисоглебске лежал я лето,
Две операции
               хирург мне сделал.
Потом переправили в глубокий тыл,
В городе Фрунзе я долго был.
Ещё
        операций
                было много.
Не могу вспоминать, сжимает горло,
Как вспомню запах бинтов кровавых.
Знаешь, дочь, отдышусь я малость.
Закурил отец, а я думала:
– До чего же Победа трудная,
До чего же война жестокая,
Пусть то время уже далёкое.
Догорела его папироса,
А отец ко мне вдруг с вопросом:
– Да зачем вам знать это?
Вон небо – синего цвета,
И войны проклятой нету.
Посмотри за окно – цветёт весна...
– Я хочу, чтоб не повторилась война!

– Ну, да ладно, слушайте дальше.
Комиссией признан – нестроевые части.
В Нижний Тагил
Направлен я был,
Поступил в распоряжение
Автобронецентруправления.
А уж оттуда вот –
На передвижной танкоагрегатный
                ремонтный завод.
И всю остальную часть войны
Танки в прифронтовом лесу ремонтировали мы.
Работы хватало – тяжёлые были бои.
И нам доставалось трошки,
Когда начинались бомбёжки.
Немцы, как собаки, были злы,
Что наступали мы,
И бомбы с неба бросали –
Друга тогда убило снарядом.
А были мы все молодые ребята!
Кто – с двадцать первого,
Кто – с двадцать пятого.
Посчитай, сорок четвёртый шёл год:
По двадцать лет нам было ещё.

Жалтиков Николай
                из Средней Азии был,
А Шувалов Валентин – из Москвы,
И Коля Гаврилкин.
– И что ж, погибли они?
– Знаешь, не помню... Бомбили...
Раненых мы в машины грузили,
А мёртвых в лесу хоронили...
С боями дошли мы до Кёнигсберга.
Так досталась народу Победа.

Вот и думай теперь, сын,
Много иль мало –двадцать один!