5. Ванька

Леонид Зенин

5. Ванька

Володьку несколько дней не выпускали на улицу. Второй мой друг — Толька-Ежок, так его прозвали за стоячие, ершистые волосы, все время пропадал у Ваньки: пятнадцатилетнего парня с нашей улицы, водившегося с ребятами значительно моложе себя. Жил он недалеко от нас с матерью-старушкой, в ветхом деревянном доме, с тремя окнами и покосившимися рамами, без наличников, с завалинкой из гнилых жердей, позеленевшей от мха. Жили без скотины, только три курицы ходили вокруг дома. Огород зарос лебедой, картошки родилось мало. Огурцы и яблоки Ванька промышлял в чужих садах, кроме того, летом питались ягодами, грибами, рыбой, травами. На зиму сушили, солили. А повседневно Ванька выпрашивал что-либо у соседей или выманивал у мальчишек, — то принеси хлеба, то сахара, то селедку, тогда сделаю лук и стрелы или дудку. Или же не возьму на рыбалку, или еще хуже, в лес, куда малышне одной ходить было страшно, а хотелось. В жаркое лето ягоды поспевали на две недели раньше. За земляникой и черникой мама не пускала меня с мальчишками. Далеко...
— А вот за малиной с Ванькой пойдешь — она близко, — ответила мама на мои просьбы.
Но Ваньки не было видно: он целыми днями пропадал с ребятами в лесу или на рыбалке. А когда приехала тётка с Москвы, Ванька увидел меня на улице и поманил пальцем, потом крикнул:
— Конек! Иди сюда!
Я с радостью подбежал к нему.
— За малиной хочешь?
— Ага...
— Хорошо, пойдем с ребятами потолкуем.
Я пошел за ним. В покосившихся сенях сидели ребята, в том числе и Володька.
— Пойдем в поход, — начал Ванька, — в лес. Может далеко, но это не страшно, ходили прошлый год. Малины уйма, — потом он значительно добавил. — Поход — ответственное дело, знаете, к Новашино двигаем. Там, в овраге, Малины ужасть! Малинник без крапивы. Штаны снимем, чтоб они сухими были, костер разожжем, как соколиный глаз будем жить... Возьмем лук, стрелы... А сегодня вечером в кино «Красные дьяволята».
Общая радость ватаги выразилась криками и восклицаниями. Кто-то шлепнул меня по затылку. Толька-Ежок завертелся волчком.
— А... во... от... — заикался от радости Володька.
— Ужинать и ночевать у нас будем, — объявил Ванька.
Ребята наперебой предлагали, что может каждый принести на ужин и в лес. Неожиданно все обратили на меня внимание и затравили общим натиском. Они всем хором уговорили, чтоб я незаметно утянул килограмм пшена и сахар на компанию. О приезде тетки с Москвы Ваньке, вероятно, сообщил кто-то из ребят.
Улыбка моя сменилась страхом, я вспомнил, что сахар и пшено под замком в кладовке и, что незаметно утянуть — это воровство.
— После того, как колхозный колокол отобьет окончание работ и пригонят скотину, все должны собраться компанией у Ваньки и пойти в кино «Красные дьяволята», — так решил он.
Ватага с радостью разбежалась по домам за провиантом. Я, нагнув голову, угрюмо поплелся домой.
— Лёнька, конек, — участливо окрикнул Ванька, и сморщив лицо, прищуренными глазами посмотрел на меня: — Чо... боишься, трусишка? — протянул он жалеючи. — Замок если, ключ дам. Это для компании — общее дело... Общее дело! — повторил он восхищенно и добавил: — Мясо даже жарить будем...
— Поймают, бить будут, — промычал я в ответ. — Тетка, она ведьма, злющая...
— Хе... с ключом-то, тихо... Я нагнул голову.
— Чево! — повысил голос Ванька. — Вот морду набьют тебе, наши, дурак. Надо же незаметно, как Жиган. Не знаешь?
Я отрицательно покачал головой.
— Деревня ты, глухая. Конюшня ты. Давай шлепай. Жду. Понадобится, за ключом придешь.
Я, опустив голову, поплелся домой, не зная, что делать.
Воровать? Мать однажды сильно ругала меня за сахар, взятый мной из сахарницы без спроса. Как мне было тяжело... Мать с укором говорила: «Ты съел Санькин сахар, что я ей дам? Видишь, она просит».
Обидное выражение лица матери и сестренки навсегда запомнилось мне. Санька тогда подползла к матери, потянула за юбку и жалобно заныла:
— Ма... сахаль...
И все, как назло: не было ни комочка сахара. Обидно и тяжело на душе. Хотелось вытащить сахар из живота...
Сахаль... Я шел и думал, что делать? Может, мать не отпустит меня к Ваньке. Но обещала... А поймают? Бабка как волчица вцепится в меня. Тетка закричит на всю улицу. А, может, я трус?.. Ванька не раз рассказывал о храбрости Чапаева, Котовского... Они ничего не боялись...
«А воровать-то нехорошо», — вспомнил я слова матери. Мне было жалко её.
Я тихо вошел в коридор: на двери кладовки висел замок, я прошел в переднюю комнату. Горела светлая десятиленейная лампа. Тетка возилась у печки и нудно ругала мать за посуду, к которой присохла грязь, бабка тихо сопела на печи.
— Не принесешь, в лес не пойдешь, — вспомнил я поддакивающий голос Тольки-Ежка, — забобылим, никто не подойдет. От большого немножко — это не кража, а дележка! — звучал во мне его радостный голос.
Потрогав замок, я выбежал из коридора и поплелся к Ваньке.
— Замок висит, маленький.
— Знаю, знаю, — порылся в карманах. — На ключ. Почему Ванька знал о нашем замке, я даже не подумал.
Подошли Толька-Ежок и другие ребята:
— Ленька, твоя очередь. Пшено, сахар не забыл?
— Нет...
— Мы уже принесли.
— Да... — поддакнул Ванька. — Ты представляешь! Наварим каши, красота! В лес пойдем...
Я стоял не двигаясь. Ванька похлопал меня по плечу:
— Ты смелый. Правда, он смелый... Ну, давай, жми быстрее и пойдем в кино.
Эти слова подстегнули меня. Я опрометью побежал домой. Володька и Толька-Ежок засмеялись.
Операция развернулась так быстро, что я не успел ни подумать, ни почувствовать. Я вошел в сени. Мать на дворе доила корову. В кухне слышался говор тётки. Она часто разговаривала сама с собой...
Я взял в кухне толстую бумагу, свернул её, подошел к двери кладовки. Осторожно потрогал замок: он висел свободно, вставил ключ, повернул его, замок открылся, вынул замок из ушек и решительно вошел в кладовку. Было темно, бледный свет проникал сквозь маленькое окошечко. Я знал, где лежали пшено и сахар. Нащупал мешочек, разложил бумагу на ящике, насыпал пшено, затем комья сахара, обвернул жесткой бумагой и сунул сверток за пазуху. Вышел из кладовки. Затем прижав живот к двери, лихорадочно, судорожными движениями вставил замок с ключом и закрыл его. Поддерживая сверток, стал спускаться по ступенькам. Внутри себя не чувствовал ни напряжения, ни страха.
Спокойствие царило во мне. Словно я перевалил какой-то барьер. В сенях темно. Передо мной появилась мать с ведром, черная, неподвижная, она словно замерла:
— Лёнька. Ты что? — остановила она меня. — Ужинать.
Я прошел мимо. Мама не успела заметить вздутую рубаху на животе.
— К Ваньке, — обернувшись, вздохнул я. — Мы в кино пойдем, а завтра за малиной... Отпустишь?
— Да... Так поесть возьми и посуду. — Она знала, что ребята обычно ночевали у Ваньки.
— Зайду с кино, — буркнул я, уходя, боясь за сверток, который мог выпасть. Мне было жалко маму за мой поступок, я бежал и повторял: — Лёнька, ты что? Лёнька?.. — Мне хотелось плакать, кричать, но резкий, раздраженный голос Ваньки прервал мои переживания.
— Ура!.. — заорал Ванька, прижимая сверток к груди. Он взглянул во внутрь и сунул его в мешок. — Идем в кино!
Ватага двинулась на улицу. Ванька шествовал впереди... Я крутился вокруг него, забыв про всё на свете. Я шел в кино. Шел первый раз в жизни. Визжал, как собачонка, забегая вперед и вместе со всеми издавал невероятные звуки, размахивая кепкой. Я гордился тем, что Ванька лучший мой друг и всеми уважаемый на нашей улице. Я буду его помощником и смелым бандитом, как он: только они могут быть героями, как летчик Коки-Наки.

   Продолжение романа следует...