Марья, травник и грехи

(обрывки поэмы. пока)
Марья в святки всегда гадает, баня зеркало и свеча...  Там морозы, а здесь воск тает.  Сколько их, озорных девчат, знать хотели бы о судьбине, кто их суженый, что их ждёт! На окошке искрится иней, за окошком пурга метёт. Звон ко всенощной колокольный, в церковь ряженый люд спешит. Только тати путём окольным, им пока что не до души. И молчит, темнотой объято, дышит зеркало пустотой. За околицей снежной ватой всё укрыто и суетой огласилось село. Крещение. Прорубь, скованная река... Подготовиться к причащению надо б Марье да всё никак. Ей бы яства сейчас, хоромы, платьев полные сундуки, босиком под раскаты грома, у ручья бы плести венки, только много в селе работы, (пашня, печка, скотина, двор), поутру ей поспать охота да с подружкой в зелёный бор... Ей бы замуж, да за Абрама, он богат и хорош собой...
Ох, а сколько же было срама, как накинулись всей толпой на девицу на поле бабы, да и с вилами - мужики, мол, раскинула свои лапы, мы видали уже таких, у него есть давно невеста, мол, бесстыжая, руки прочь, та красавица из уезда и зажиточных, право, дочь. И негоже ей с ним встречаться, и негоже вздыхать тайком. Скоро, Марья, тебе венчаться да с крестьянином-мужиком, твои волосы - спелый колос, очи - тихий восход зари...
За окном закричали в голос:
- Матерь Божия! Храм горит!
***
- Скажи, учитель, скажи на милость, вот говорят, что в лесной глуши с пути-дороги девица сбилась, ну, та, что утром сырым бежит по землянику с пустой корзиной да стылой осенью по грибы? Судачат бабы, что там трясина, встают вдруг лошади на дыбы, скулят отважные волкодавы, поджав взлохмаченные хвосты...
Молчит учитель, слуга устава. Кувшин и миска почти пусты.
- Скажи, учитель, а это верно, что заплутать она не могла?! Толкуют местные, лес, де, скверный, вмиг накрывает густая мгла, вода в глубоких бурлит колодцах. Не знаю, может, брехня иль чушь... Мол, на аркане уходят овцы за тёмным пастырем в эту глушь. Там люди пришлые пропадают, из тела вон, говорят, душа...
Молчит учитель и доедает куриный окорок неспеша.
- Скажи, учитель, скажи, наставник, почему по ночам свеча гаснет резко, дрожат все ставни, птицы замертво прямо в чан с высоты, будто кто из лука подстрелил их, плашмя летят? Ох, мудрёная то наука... Неразумное я дитя. Только ведаю, кровь холопья да кресты у нас на груди...
Молчит учитель и исподлобья на ученицу свою глядит.
Горит, потрескивает лучина. Гуляют тени на образах. Знать, одолела его кручина, раз думу думает. В волосах, густых как смоль, затерялись кисти его могучих и сильных рук. Мудрец, хранитель нетленных истин, давно страдает от тяжких мук. Каких? Не знамо то ученице. Сгустились сумерки. Темень. Ночь. Скрипит усталая половица.
Встаёт учитель. Уходит прочь...
***
Домовой, водяной иль леший? Зверь невиданный давит грудь. Затхлый запах, дурной, несвежий. Не подняться ей, не вздохнуть. Смотрит зорко, корявый палец свой прикладывает к губам. Где её расчудесный старец? По его бы сейчас стопам... Возгласил, наконец, алектор, утро маревом по селу. И с груди ускользает некто. Груз свалился, как в яр валун.
- Скажи, учитель, скажи, кудесник, что это было в полночный час? И тятька с мамкой не пели песен, и вновь головушка горяча. Мужики-косари исчезли, горе луковое, беда... Говорят, не туды, мол, влезли и сомкнулась в ночи вода. Что творится у нас в округе? Гибнут люди, сдыхает скот...
Молчит учитель. Сухие руки сжимают посох.
Проходит год.
***
Приходит весть к ним в N-скую волость. Монах прислал её из скита. Писал, что с демоном вновь боролась душа его. Он слепой плутал, молился денно, молился нощно, постом смирял себя и взывал к Тому, Кто силою Вышней, мощной его избавил. Он уповал на Вседержителя Иисуса, хоть вещал сатана порой речи сладостного искуса... а дальше скоро, видать, перо писало строки славянской вязью, выводя её на листок, что бесовскому, мол, де, князю, свет принять на себя - ничто.
Раз задумано, значит, надо всё проверить и прояснить. И ведёт ученица стадо, и клубочком - молитвы нить. Только в памяти неизменно ярким огнивом те слова, что монах написал смиренный... Ох, и сочная здесь трава! Вон коровушки как довольны. Только дева не весела. На душе не совсем привольно и далёко здесь до села. Липкий страх не пойми откуда, вроде солнце да благодать.
"Укажи на него, Иуду, Боже Святый, у нас беда! Вон давеча опять исдохли две кобылы у лесника. Да и сам-то мужик не рохля, а отсохла его рука. Травы, снадобья дал наш старец и в подарок ещё - изюм..."
Марье больно кольнуло палец. Ах, крапива, срубить бы всю.
(продолжение следует)