10

страх человеческого крика, раздирающего Вавилон,
где не встретишь знакомых смертей
что, если наша мясная сфера умирает лишь от слова?
огненный гневоотступник не справился с управлением и рушит дома и сараи,
в которых рос страх
попытка непонимания и исчезновения заключена в вине
но выжатое из мяса вино нарушает закон?
я дал тебе глаза
я дал тебе знак
я дал тебе тишину
в то время, когда кричал страх

я могу испробовать на вкус твоё лицо,
потому что это отвечает законам моего разума
теперь цветы оборачивают вокруг тел, сладкое кольцо поражения,
радуга подобия рук
правда молчит и не приходит на помощь
тьма потеряла интерес к будущему, поэтому в идентичности сохранилось что-то прекрасное
а я пытался вытащить тебя к развитию

наркотическое откровение – прощают свободный вдох
это перевёрнутый Христос шьёт мягкие стены...
что со словами моего друга?
что с мыслями моего друга?
мой друг это сгусток белков?
чистота хаоса грустна и горяча
ожидаемый звук был упущен
теперь я не буду прощён?

тропой гордыни следует мировая боль
вкус тысячелетних искушений со временем становится слишком сердит
но ложь слов всё такая же, сколько ни переписывай песок изнутри и снаружи
и сколько таких, нагих чужой памятью?
их не волнует цвет мёртвых тел, когда они слепы,
когда проводник зрения – их губы
ими они съедят звёзды и ветер и не почувствуют изменения мира,
но рука, коснувшаяся век, их отпугнёт

уныние называли грехом
греху давали вкус
но вкус уныния наскучил,
и адептов выволокли из комнат
в тупике смерти все они сдавали фамилии друг друга,
обозначая свою инвалидность
но вкус греха наскучил, и новообращённый гнев уже начинает сжигать этот мир
когда они отменили насилие и выбрали оружием безмолвие, было уже поздно
двух полюсов оказалось недостаточно для сохранения оболочки
спотыкаясь, вырезалось наружу из глубин –
[ ЖАЖДА ]
устаревшее знание агонизирует

и от ревущих от боли, ослепших обломков радуги
как иллюзия возрождения
отражается песенка седого ребёнка,
рождённого тошнотой созвездий и отвергнутого своим рождением и своей гибелью

и в прорезях глаз вывернутого наизнанку младенца
чумная роза, раскрывшаяся из моей руки,
провозглашает вечный июнь