А судьи кто? Левина Виктория

Краткая творческая биография:
Кавалер медали "Российской литературной премии" (Москва, ЦДЛ, 2017), член МГП , РСП, СРПИ, член оргкомитета и судейской коллегии Ганноверского чемпионата по русской словесности, эксперт "Конкурса Поэзии - Ганновер" (Германия), кандидат в члены ИСП, руководитель отделения Ближнего Востока Международного союза писателей имени св.св. Кирилла и Мефодия (МСП), Болгария; Магистр Жюри Фонда ВСМ (stihi.ru, proza.ru), финалист литературной премии "Наследие 2017", дипломант конкурса "Наследие Духовности, 2017". лауреат фестиваля "Арфа Давида 2018" (проза), Автор девяти книг и авторских сборников. Автор поэтических и прозаических публикаций в альманахах и журналах Израиля, России, Германии, Болгарии, Англии, Испании, Украины, Греции, Канады. С 1997 года проживает в Израиле. Работает инженером в авиапромышленности.


Тель-авивская соната
 
Я - в Тель-Авив! Прости мне эту блажь!
Обожжены жарою выше меры,
Сидеть в берлоге с кондиционером
И пить послеобеденный купаж –
Не лучше ли, чем ехать в Тель-Авив
В свой выходной, под солнцем плавя шины
В разгар невыносимого хамсина,
Рюкзак с водой в дорогу прихватив?
Но Тель-Авив, особенно дневной,
С домами тесными, "периода мандата",
И с Яффским портом, встроенным когда-то
В легенду Андромеды, - якорь мой!
К театрам первым, в тень библиотек,
К домам, где родилась литература, -
Сюда не туристического тура
Стремились поселенцы. Новый век
Влетал в окно, топорщил парус штор,
Рождал иврита перепев гортанный,
Под плеск и говор моря неустанный,
И - розой полз на каменный забор!
В твоих аптеках, барах, кабачках,
Жила душа хмельного Тель-Авива,
Что похотью "марсельскою" кружила
Во взглядах проституток и в стихах...
Там, вдалеке, живёт высотный центр –
Гламур, богатство, биржи и алмазы,
А здесь - на эмигрантскую заразу
Заплачен шекель и отпущен цент...
Давай закажем ледяной абсент
К обеду с припортовою барбуньей,
Оставим tip бармену и певунье
За ягодиц вихляющий акцент.
А темнокожий шумный эмигрант
Уже собой заполнил переулки
И продаёт фалафели и булки,
И кажет на там-таме свой талант.
Прощай, мой Тель-Авив! Закончен день.
Звучит во мне рыбацкая соната.
И пахнет розой, что цвела когда-то,
К часовой башне прислонивши тень.



Мне сегодня гореть...

Мне сегодня гореть
на ветру убегающих  дней
и монеты бросать,
в те ручьи, чтоб назад возвратиться!
И молитвенна медь
опадающих календарей,
и надломлена стать
чуть живой и израненной  птицы...

Мне  б сегодня сказать
о цветах той далёкой поры
у обочин полей
неизбывного светлого детства:
шевелюрой качать
по законам извечной игры,
умирать в суховей,
когда попросту некуда деться...

Я ещё постою –
то ли золотом, то ли огнём,
на жар-птицы  перо
опираясь, как нищий на палку,
на судьбину мою,
что иссушена прожитым днём...
И, хоть время пришло,
но лежащий подсолнух мне жалко.



Полупустыня

Не каждому по нраву эта стынь,
Дневному жару в пару -  холод ночи.
И марсианским таинством морочит
Меня полупокой полупустынь,
Которые то - холод, то - теплынь,
То - яркий свет, то - тёмное пятно
На склонах гор, что с ночью заодно.
 
Я примеряла жизнь, на перевал
Взбираясь бодро, по судьбе катила
По серпантину, красные картины
Полуденный мираж мне рисовал.
Окружность солнца плющило в овал.
Вдали сверкало море, но порой
Мешали горы разглядеть прибой.

Так, полумерой, в профиль и анфас,
Моя полупустыня ворожила.
А плазмы солнца золотая жила
Жгла куст последний - тот, что про запас
Зверью и птице в самый жаркий час.
Его полузавявших листьев сок
Пьёт тот, кто от безводья изнемог.

 Я видела, как яростно цветёт
Апрельский склон, как пьяно пляшут змеи,
На тёплый камень возложив камеи
Чешуек изумрудных. В месяц тот
Живёт ручей - часы наперечёт.
Затем – жара, и кажется - навек!
Растресканы до крови русла рек.


Я о том переулке...

Я о том переулке, где пахло горелыми листьями,
что сжигались в преддверье зимы на ноябрьских кострах.
Хулиганское, светлое детство мазками искристыми
воскрешаю и помню, пока не рассыпалось в прах...

Пока жизнь, что клубится озоном тропическим плазменным,
не развеяла в памяти тоненький дым из трубы,
а на летнем дворе, пересытившись зноем и праздником, -
как мы вялили рыбу и как мы солили грибы.

Вспоминай меня, двор! Понастроены новые здания
там, где мамины мальвы на клумбах садовых цвели.
Здесь кружил-проникал в лабиринты мембран обоняния
насыщающий запах украинской чёрной земли!

Я - пацанка. Я  центр той вселенной, что зреет в зародыше:
ноги босы и сбиты колени, в шелковице рот.
И зовут меня смачно "бандиткой" и Витькой - "поскрёбышем",
и душа моя юная громко под вишней поёт!

Как взрывалась сирень после первого майского тёплышка,
и парил в переулке парфюм её, сладок и густ!
В том дворе до сих пор сохранилось "секретное" стёклышко, -
как душа у Кащея, зарыто под розовый куст.




мама пела романсы
               
                "О, милий мiй, скажи ж менi,
                чи любиш ти мене чи нi?"
                (украинский романс)


мама пела романсы
             папа вторил ответно
цвет любви прививался
             к сердцу срезанной веткой

у вишнёвого сада
             в приднепровской теплыни
от родителей рядом
             звуки в сердце мне плыли

как просила дивчина
             казака на рассвете
у белёной хатыны
             где плакучие ветки

пела мама о счастье
             и молчала о горе
припадали плечами
             часто строчками вторя

о любви и печали
             и о жизни впридачу
за столом замолчали
             повзрослевшая плачу




На подмостках играют мои диалоги

На подмостки выходят мои персонажи.
Я писала с натуры. И автопортретом
всё грешила. И, грим не используя даже,
представлялась то - дурой, то просто - поэтом...

На подмостках играют мои диалоги,
мои пьесы играют, мои заморочки,
как ждала у окна, проживая тревоги
за ночные отсутствия выросшей дочки...

Там пою, там дышу, сотый раз вспоминая
одиноких сердец театральную встречу,
и пылает во мне, не по рангу живая,
молодая любовь, как стоваттные свечи!
 
Постарайтесь, актёры, сыграть мою душу!
В монологах живу, умираю и каюсь...
Я уйду перед самым концом, если струшу,
пары жидких хлопков под финал опасаясь.