Пятерик 2018

ЧЕТЫРЕ ВЕЩИ

Нет ничего. Рубеж. Удушье. Цирк.
Четыре вещи в день восьмого марта.
Узнают ли о них ВЦИОМ и ВЦИК?
Четыре вещи – выборная мантра.

Когда у женщин праздник, а в стране
Бушуют кандидатские дебаты,
Я на своей трагической струне
Играю в жизнь и смерть, как в аты-баты.

Мне наполняет душу пессимизм,
Что я назвал бы всё же реализмом.
Народ, гуляй! Держава, веселись!
Зачем моим мрачиться дуализмом?

Война и мир – расклад у нас простой
И неизменный от начал библейских.
И не пророк тут вовсе Лев Толстой
И в залах тронных, и в слоях плебейских.

Война и мир снаружи и внутри,
Мы вечны в этом, в остальном не вечны
И где во всеоружье упыри,
И где их жертвы агнецки беспечны.

И наготове всё – сосна и цинк.
А прочее легко узнаем завтра.
Нет ничего. Рубеж. Удушье. Цирк.
Четыре вещи в день восьмого марта.



НЕТ НИЧЕГО

Нет ничего, что отворяло б выси
И отводило от секущих бритв.
Одни стихи – поэзия и мысли,
И музыка, и пение молитв…

Нет ничего, несущего надежду,
Дающую осмысленность пути.
Земля и небо. Правда – где-то между.
Я не нашёл. И прочим не найти.

Нет ничего, дарующего веру
В награду за согласие страдать,
Не ощущая эту атмосферу
Как дух и плоть, как свет и благодать.

Нет ничего такого в утешенье
Для сердца, и сиротство – бич его.
И права нет принять уже решенье,
Когда уйти – вот так, без ничего.



РУБЕЖ

Сам себя не сержу,
Только в горле комок.
Ничего не скажу,
Что сказать бы я мог.

Преступая межу
За маячащий мыс,
Выхожу к рубежу,
Где кончается смысл

Нефильтрованных слов,
Не питающих дум.
Где основа основ
И познания дуб.

Вековые дубы –
Как предложный падеж.
Лукоморье судьбы,
Переправа надежд.

И не сюр, и не тир –
Это больше, чем ты:
Уходящий пунктир
Заповедной черты.

Если кто бы помог
Развести окоём…
Только в горле комок,
Но уже не твоём.



УДУШЬЕ

Я возмущён до глубины души:
Подвергся, может, порче или сглазу.
Мне говорит природа: не дыши!
Но, не дыша, ведь я умру же сразу.

А мне дышать всё хуже, всё трудней,
И нервно грудь  чешу и ворошу я.
И жизнь ещё люблю и перед ней
Я чувствую вину свою большую.

Моя вина такая, что теперь
Я стал плаксив, я стал сентиментален.
И горько от бесчисленных потерь,
Хоть умер до меня товарищ Сталин.

И Брежнев умер – плакал даже он,
Когда его здоровье оставляло.
И слышу я в себе народный стон
В стране, что далека от идеала.

Ушли как будто эти времена,
Года, где задыхались миллионы.
Теперь всё это ретро, старина,
Как ядра, паруса и гелионы.

Не чую я те вольные ветра,
Как не сорвал у жизни главный куш я.
Сижу внизу небесного шатра
И мучаюсь от страшного удушья.



ЦИРК

Зовёт цирковая программа:
Искусство и каторжный труд.
И мне не завидно ни грамма,
Что я не жонглёр и не шут.

Гляжу, свою зависть упрятав,
Ища в своём сердце любовь,
На мощь силовых акробатов
И на дрессированных львов.

Мне эти кулисы знакомы:
Конюшни, гримёрки, манеж…
У цирка такие законы –
Не мне ж объяснять их, не мне ж.

От сора налипшего стирка
И чистка от вычурных поз –
Артисты под куполом цирка,
Где каждый из них – виртуоз.

Ведь это отнюдь не актёрство,
А список трагических тем.
Свободно оно от притворства,
Пространство тринадцати «эм».

И главный мой жизненный орган
Неистово так же стучит,
Когда раскрывается форганг,
Что потом и кровью горчит.

2018