Черный Георг. Экспертный обзор. Февраль-2018

                ПРОЛОГ

Я не помню (а может, и не знаю), кто первый сказал: если не знаешь, с чего начать, начни с главного. Что есть главное в текстах, художественных текстах? Возможно, три основных свойства: их прилегание к целевой аудитории (которая в данном случае есть я); их цельность и самодостаточность; и наконец – (хотя этот вопрос будет очень спорным в любом профессиональном сообществе филологов и литературоведов) – то, что автору есть что сказать. Я не стану отрицать, что существуют тексты, где автор, вроде бы, рефлексирует как сукин сын, ничего нового не говоря, а читать их интересно, и они тебе открывают какие-то новые виды на авторскую – или твою собственную – внутреннюю эстетику (кто-то бы назвал это душой, но мы здесь обойдемся без заведомо опошленных терминов классической псевдолитературы). Такие тексты существуют, но их мало, и в них есть нечто иное – кроме заурядных вещей, всем известных вещей, обыденных вещей. Это тема для отдельного эссе, и мы сейчас не будем ею задаваться, ибо она непроста и не имеет непосредственного отношения к этому обзору.

                ОСНОВНЫЕ КРИТЕРИИ ОЦЕНКИ ТЕКСТОВ

Итак, три основных свойства – это тe условныe критерии, которыми может пользоваться критик при оценке. Они не привязаны к каким-то привычным академическим либо иным оценочным системам: десятибалльным, стобалльным, тысячебалльным... И откуда берется такая привязанность к десятитичной системе, особенно когда она даром не нужна? Такими системами можно (и нужно) пользоваться когда есть необходимость выбора, но выбор этот неочевиден, когда он должен быть хоть чем-нибудь подкреплен. Тогда можно присваивать каким-то атрибутам текстов определенные численные значения и оперировать их суммами для выяснения того, что лучше и что хуже. Мы сейчас не станем такой ерундой заниматься, поскольку нам важны существенные (sic – качественные) характеристики, а не количественные.

Несколько замечаний – чтобы прояснить неочевидные моменты, которые легко можно спутать с другими понятиями, что ведет к общей спутанности представлений. Первое: прилегание к целевой аудитории – это не совершенно субъективная характеристика, а весьма объективно оцениваемая. Другое дело – что я в эту целевую аудиторию для конкретно взятого текста могу не попадать, тогда он просто проходит мимо меня; я могу его воспринимать лишь как некое отвлеченное произведение искусства, некий феномен, который меня не может затронуть. Эстетику текста почувствовать можно всегда, но понравиться она в этом случае не может. Сегодня весь ЖЗ заполнен такими "поэтическими" текстами, которые для меня являются прозой (или журналистикой), и которые (с моей точки зрения) любой (в т.ч. и я) может писать погонными километрами; которые ничего не значат, ибо пишутся не для читателей. Но – есть ли у них читатели кроме других (таких же) писателей? Вот в чем вопрос. Статистика продаж журналов ЖЗ свидетельствует о том, что – нет, но сегодня я не исключаю возможность того, что и такие тексты могут кому-то всерьез нравиться. Возможно, корейцы или китайцы могут по ним обучаться литературному русскому языку, какие-то филологические кружки пенсионеров или юных творческих дарований могут их использовать как саморазвивающуюся платформу для своих недооформившихся эстетических воззрений... Почему бы и нет? Но, возвращаясь к вопросу целевой аудитории, приходится признать: мы все до определенной степени связаны рамками своего в нее попадания когда речь идет об оценке текстов, ибо нивелировать этот критерий невозможно. Точнее – его можно игнорировать, но тогда любой текст становится просто суммой неких элементов, которые можно анализировать удаленно от него, точнее – от его восприятия читателем. А это будет уже совершенно в духе сегодняшней спекулятивной традиции "большой литературы", манипулирующей всем и вся.

Давайте сразу определимся с понятийной системой: текст лишь тогда является хорошим (литературным, художественным, талантливым, и т.п.), когда он способен взаимодействовать с читателем, влиять на читателя, воздействовать на него. Когда-то Фаустов, помнится, в одном из ревью упоминул термин "берет за хобот". Если текст не берет вас за хобот, то – либо он не хорош (как художественное произведение), либо вы не попадаете в его целевую аудиторию; третьего варианта просто нет. Очень легко определяется психологический профиль той целевой аудитории, в которую попадает данный конкретный текст; достаточно лишь последить за отзывами на него и проделать небольшой аналитический обзор собственных произведений (или даже постов) тех, кто эти отзывы оставил. И вы сразу поймете – ваша ли это публика, много у вас с ней общего или нет.

Цельность и самодостаточность текста – это второе основное свойство, которое можно оценивать. Есть тексты несамодостаточные – аллюзивные, но и такие тексты можно считать цельными если их аллюзии считываются читателем. Здесь можно говорить об интертекстуальности, об экстраполяции каких-то характеристик за пределы собственно-текста, об имплицитных свойствах отдельных текстовых элементов, даже об экстратекстуальности (как неком литературном феномене вуайерского плана, позволяющем наблюдать элементы, не попадающие в наше поле зрения). Как бы то ни было, цельность текста – это его имманентная характеристика, позволяющая ему оставаться воспринимаемым в виде непрерывного опыта для читателя. Оставаясь в рамках постмодернизма, можно сказать, что цельность текста – это нечто, позволяющее читателю примерять логоцентрическую парадигму, заключенную в нем, через которую осуществляется взаимосвязь текста с жизнью самого читателя. Или можно сказать совсем просто: самодостаточность – это то свойство, которое позволяет читателю не выпадать при чтении из текста, ибо любое выпадение нарушает суггестивное восприятие. 

Последний критерий, который я оцениваю, – это наличие чего-то у автора, что могло бы обогатить меня как читателя. Это способность сказать о чем-то, что для меня является интересным, важным, неочевидным. Что-то, чего бы я сам не знал, или знал, но не в таком виде, как оно мне преподносится автором. Или в таком, но при этом я бы не сделал тех (интересных для меня) умозаключений, на которые сподобляет меня автор. Я, вероятно, должен здесь признаться, что – увы! – именно этот критерий стал для меня той причиной, по которой я так мало читаю наших современников – и в поэзии, и в прозе. И это не устает меня удивлять: ведь я крайне далек от наивных в своей глупости (хотя в чем-то милых) позиций ортодоксальных литературоведов, считающих, что высоты, показанные нам классиками, никогда не могут быть превзойдены. Напротив, сегодня мы должны, обязаны писать на порядок лучше любого из классиков прошлого, – уже хотя бы потому, что нам доступны и образцы этих классиков, и множество других ценных источников знаний, которые никому из классиков и не снились! И то, что на этом великолепном фоне мы имеем очевидную деградацию (если судить по образцам журнальной и печатной продукции), – ничем кроме конспиративных теорий объяснить в рациональных терминах нельзя. Я видел и знаю примеры прекрасных произведений, которые не оценены публикой – в силу того, что она их не видела, и редакторами – в силу их коррумпированности, ангажированности или просто плохой академической подготовки. Ведь ни для кого не секрет, что сегодня любой местечковый запечный гений может стать великим функционером на лоне литературных нив, получить дипломы победителя любых литературных конкурсов, а также любых высших учебных заведений, стать столичным столпом новой литературы и вершителем судеб молодых и готовых на всё литераторов... В мире музыки или науки это было бы маловероятным, поскольку эти области оперируют определенными понятиями профессионализма; в зазеркальном мире литературы сегодня ВОЗМОЖНО ВСЁ.

И поэтому, в мимикрирующем, притворяющемся и фальшивом хронотопе поэзии и прозы, где мы с вами сегодня обретаемся, важно иметь хоть какие-то надежные ориентиры, позволяющие объективно судить о текстах (если не об их авторах). Именно таким ориентиром становится тот, казалось бы, простой факт, что автору есть что сказать своему читателю, что автор не "самовыражается" в собственном творчестве, не выплескивает на читателя ненужные ему самому эмоции, не саморазряжается от избытка негатива либо иной энергии, не бросается отрывками полупереваренных эмоций и сдержанно-бахвальских впечатлений от своих поездок в места, недоступные большинству сограждан (и ведь это становится одним из самых популярных жанров современной литературы!) в силу чисто экономических причин, а именно ДАЁТ читателю нечто ценное, полезное, помогающее ему выжить в этом мире. Давать – это функция и прерогатива мудрецов. Хотя, конечно, нельзя дать человеку то, что тот не способен удержать. Но пробовать надо; ведь как, не дав, узнать – способен человек удержать что-то или нет? Особенно, когда даешь дистанционно, опосредованно, – через текст? Безусловно, разным читателям нужны разные "дары"; кому-то нужны хлеб с головкой лука и салом, кому-то – россыпи метафорических стразов, чтобы их блеску и неумеренному мерцанию радоваться (сколько таких алладинов существует среди современных любителей поэзии и даже профессиональных литературоведов!), кому-то – отзвуки собственных мыслей, дающих иллюзию сопричастности и анальгезирующих страх одиночества, кому-то – подтверждение, что другие бьются в такой же агонии и так же бестолково мечутся, как и сам читатель...

Возможно, мы здесь снова отчасти возвращаемся к категории целевой аудитории, но не только к ней, поскольку то, что мы можем взять от текста (а точнее – то, что автор нам посредством текста дает), – не определяется только нашей принадлежностью к определенной целевой аудитории, а в большей степени зависит от нашего личного опыта, от нашей личной истории, от нашего внутреннего мира (как бы напыщенно это ни прозвучало), нашей системы взглядов и понятий. Любопытная деталь: те, у кого внутренний мир сложнее, делятся своими вглядами и мнениями, зачастую, неохотно, поэтому в толпе мы их голосов почти не слышим... Напоминает политические кампании, не так ли? А напоминает именно оттого, что принципы эти – всеобщие и универсальные, как и принципы гиперсуггестии, кстати сказать. И используются они – подсознательно или сознательно – и в политике, и в маркетинге, и в менеджменте... Странно лишь то, что в литературе – которая и является лучшим субстратом для их изучения – они так мало известны, что, собственно, и побудило меня стать теоретиком в этой области.

                СУБЪЕКТИВОСТЬ ПРИ ОЦЕНКЕ ТЕКСТОВ

Но довольно преамбул; давайте перейдем к делу. Итак, что я искал в текстах, представленных мне в подборке? Три свойства: [1] направленность на целевую аудиторию, к которой я принадлежу (без этого я могу оценивать текст только внешне), [2] цельность самого текста, и [3] наличие какого-то интересного для меня (пусть даже неочевидного, сублиминального) месседжа. Чтобы мои пояснения не показались голословными, приведу очень короткий пример "хорошего" (в моем понимании) стихотворения, которое можно использовать в качестве эталона. Оно было написано Николаем Гуровым, думаю, довольно давно (сегодня нет возможности это проверить, т.к. оригинальных страниц Николая более не существует). Сразу оговорюсь, что я не знаю – ни как Николай относился к моим теориям, ни как он относился к моим текстам; нравились ли они ему, насколько нравились, и т.п. Дружил он на сайте преимущественно с представительницами прекрасного пола, и им же оставлял свои дифирамбы и куртуазности, а в беседах обычно бывал дружелюбен, но прибегал к таким метафорам, за которыми легко и слона упрятать. Я это вспоминаю к тому, что у меня нет никаких личных мотивов чтобы его творчество рекламировать. Знаете, одним из самых неприятных для меня открытий в мире поэзии стало то, что личные мотивы ВСЕГДА имеют место, кто бы вас и как ни заверял в объективности. Личная мотивация подсознательна, и ее нельзя отделить от общего впечатления от восприятия текста. Один и тот же текст окрашивается для нас в разные цвета – в зависимости от того, написан он другом или недругом. Даже если мы точно не знаем, кем он написан, но угадываем стиль друга (пусть даже в ком-то другом), нам этот текст ближе и роднее, мы на него непроизвольно переносим свое отношение к тому, в чьей стилистике он написан. И наоборот, разумеется. Так вот, я выбрал Гурова именно потому, что у меня к нему очень ровное отношение; мне он нравился как собеседник и как автор, но мы с ним никогда не дружили семьями, и ко мне он относился доброжелательно и любезно, но не более того. Поэтому, мое восприятие его текстов не может иметь личной окраски, пусть даже бессознательной, неосознанной. Вот его стихотворение (уместное здесь – как дань приходящей весне) с сохранением авторской пунктуации:   

                Весна, и пахнет кровью от реки,
                В которой эта кровь течет веками.
                Не люди мы – мы родники,
                И дети наши будут родниками.

Как много сказано в этом четверостишии, которому даже названия он, насколько я знаю, не потрудился дать! Задумаемся: ведь каждый из нас – действительно родник, и то, что мы из себя выпускаем (и в хорошем, и в нехорошем смысле), – действительно плывет куда-то вниз по течению, дальше и дальше, растворяясь и перемешиваясь, размываясь, но продолжая оказывать влияние на всё окружающее. И дети наши будут такими же в этом отношении. Это и о культуре, разумеется, и о нашем наследии в этом мире, и даже о генетике, которая двойственна в своей сущности: и наследованная, и благоприобретаемая. Удивительным образом выходит, что это ОБО ВСЁМ вообще, хотя и о нас, о конкретных нас, об очень личных – нас. Не знаю, можно ли здесь говорить о скрытой парадоксальности, либо это что-то проявляющееся у меня на идиосинкразическом уровне... Но здесь можно говорить о цельности самого текста; смотрите: река в которой течет кровь – и родники, которые ее питают, это же единый семантический пласт, единый метафорический образ. Парадоксальность же (для меня) проявляется в том, что люди-родники в метафорическом плане (преподнесенные литературно, хоть и довольно скупо) становятся людьми-родниками в метафизическом смысле, очень буквально. Скупость стилистики поднимает этот текст на невероятную высоту, ибо неумеренность стилистики – это как раз тот фактор, который делает (для меня) многие тексты нечитабельными. И, наконец, авторский месседж: эти дети-родники являются возвратом к классике, хотя и не разрушающим текст и само послание. Гуров вообще очень тяготел (почему я говорю о нем в прошедшем времени? возможно, он все еще обретается где-то на этом или других сайтах) к классике серебряного века, но у него эта черта была настолько органичной и не-манерной, что многих (в т.ч. и меня) покоряла своей невымученной элегантностью, как непременное присутствие какого-нибудь ворона или ангела на заднем плане полотна итальянского живописца эпохи позднего Ренессанса.

Но вернемся к конкурсным текстам. Я смог выделить из них пять таких, в которых все три принципа работают, хотя не обязательно совершенно успешно. Важно было то, что эти тексты для меня не распались на ворох удачных и неудачных фрагментов, не образовав целостного восприятия. При отборе я пользовался анонимным списком, без указания имен и ссылок, чтобы снивелировать всё тот же фактор личной мотивации. И в результате отобрал тексты с минимумом неудачных "находок" и с максимальным импактом, пусть этот импакт и выражается по-разному. Практически в каждом поэтическом тексте присутствуют неудачные места; это аксиома. Их не всегда нужно беспощадно "выжучать", всё зависит от "цели высказывания", которой форма и стилистика авторского послания должны соответствовать. Разумеется, я не говорю сейчас об эпистолярном жанре.

                ВЕЛИКОЛЕПНАЯ ПЯТЕРКА И ВРАТАРЬ

Я не стану расставлять по местам лучшие (в моем понимании) пять текстов, поскольку в рамках конкурса БЛК нет такой необходимости. Любопытно отметить, что эти произведения были написаны в разное время, с разбросом в 5 лет. Взрослеем ли мы в своих текстах с течением времени? Начинаем ли к ним по-иному относиться?.. Итак, в хронологическом порядке:

               

АРИНА ГРАЧЁВА "Август"
http://www.stihi.ru/2013/08/27/6597 номинатор Валерий Поланд

Последний  месяц,
месяц лета — третий.
Всё  холоднее дышит ночь на день,
обратно в город дождь прогнал соседей,
и тишина —  как в школе
без детей.

Гром кажется ошибкой, чем-то лишним,
мутнеет капель радужный хрусталь,               
и жухнут, начиная с самых нижних,
на дождь не глядя,
листья на кустах.

Но  жизнь вот так,
под ливня грозным душем,
от ощущений  лета не отмыть,
и не теперь ещё проникнут в душу
костров осенних горькие дымы,

ещё не скоро перестанут падать
плоды в саду, замрёт стремнина звёзд...

и чувствуешь себя Господним чадом,
и веришь — всё
до свадьбы заживёт...

Самый "древний" текст Арины Грачевой хорош тем, что он вводит читателя в заблуждение своей лубочностью, своим обманчиво-детским ямбом, с такой стереотипно-пушкинской ноткой, звучащей в первых же стихах (строках)... Но всё чудесным образом переключается когда появляется сравнение со школой без детей. И потом эта же чудесность проявляется в деталях и дальше, – там, где листья на кустах начинают жухнуть с нижних. Всё это поддерживается хорошими рифмами, небанальными, не излишне точными, чередующимися. Для меня финал оказался недостаточно отступающим, и это, пожалуй, единственное серьезное замечание здесь. 


ЗЕМСКОВ АНДРЕЙ "время все чаще..."
http://www.stihi.ru/2015/01/31/9572 номинатор международный поэтический клуб "Рифма"

Время всё чаще приносит печальные вести,
Не прибавляя ни песен, ни встреч, ни улыбок.
Кружку по кругу не пустишь: собравшимся вместе
Не за что выпить. И круг этот зябок и зыбок.

Выйдешь из дома за хлебом – вернёшься не скоро.
Хлеб нынче горек, – а сладким он, в сущности, не был.
Выйдешь – с холма обернись и запомни свой город.
Просто запомни, что вышел ты просто за хлебом.

Нет, не бывает разлук на минуту, на вечер!
Если разлука – навечно. И даже при встрече,
Руку пожав, ощущаешь – расстались навечно,
Встретились поздно, другими, остались далече.

Время подкинет козырные новые карты.
Время обманет, но честно, – ты знал, что обманет!
Что ж ты стремился в поэты, в художники, в барды?
Все эти песни, картины растают в тумане.

Вот и стоишь ты на старой разбитой дороге,
Вот и не в силах шагнуть. Где найти эти силы?
Надо идти: подгоняют пропетые строки,
Гонят мазки на холсте, – будь уверенней, милый!

Ты же так смело писал о любви и о смерти,
Ты же всё знал о расплате за смелость такую.
Что же – иди и не бойся земной круговерти.
Время подарит тебе круговерть неземную...

Текст Андрея Земскова, второй по старшинству, тоже хорош, несмотря на его выраженную пессимистичность, граничащую с депрессивностью (или благодаря ей?). Ну, нам ли, живущим, не понимать – откуда они берутся?.. Повторяемость отдельных слов и сочетаний носит медитативный характер, погружающий читателя внутрь стиха. Автор очень точен в передаче интонаций, в выдержанности стилистики. Что здесь не хорошо – это использование в нескольких местах избитых образных рядов, без которых текст бы выиграл: не нужны ни "козырные карты", ни неподдержанные "песни", ни даже поддержанные "картины" и "мазки на холсте". Такие тексты – чем проще, тем лучше, тем они пронзительнее. Но и в этом случае автор находит возможность исправить положение дел в финале, найдя очень удачный ход – с "круговертью неземной", поэтому, несмотря на предшествующие провисания, финал все-таки получается убедительным. Для меня в этом стихотворении в полную силу играют именно начальные две строфы и последние два стиха (строки), возможно, поддержанные немного третьей строфой; четвертая у меня не строит, а пятая является просто мостиком к финалу.


НАСТЯ ЖУКОВА "пометки в углу листа"
http://www.stihi.ru/2017/01/17/11425 номинатор Валентин Емелин

                "Я готов подавить в себе все, что угодно, только не мою многоликость".
  У. Уитмен

и они говорят:
"обратись к нам, мы же
сто земель прошли, чтоб тебя одного услышать,
мы не видели лиц спокойнее твоего лица.
научи нас вот также мыслить и созерцать.
понимать назначение скал,
движение волн.
познать природу всего".

он вздыхает:
"ну что ж.
готовьтесь к пути назад.
мне вам совершенно нечего рассказать.
вкус любых моих слов окажется постноват.

нет познающего.
нечего познавать".

***
и холодная сталь,
и пометки в углу листа,
ты являешься тем, кем когда-нибудь можешь стать.
и пока ты решаешь
останешься здесь ли,
покинешь пост ли,
ты и есть – все, кто был до тебя.
и кто будут после.

Текст Насти Жуковой, возможно, лучший из всех представленных, поскольку он очень аккуратно написан; я не вижу в нём ни одной явной оплошности. Он образен, он абстрактен, он достаточно конкретен. В каком-то смысле, он похож на четверостишие Гурова, – он о нас самих, о том, зачем мы живем в этом мире, о том, как мы оправдываем свое существование в нем. И о бесполезности тривиальных подходов, бессмысленности столь излюбленной церковью и академическими структурами методологии подражаний. Если бы мне надо было что-то здесь покритиковать, я бы обратил внимание на некоторую стилистическую избыточность этих двух "ли" перед финалом. Качающийся ритм здесь очень удачно пойман, авторская стилистика тоже хороша: она ровная и ненавязчивая, метафорика почти отсутствует, и это тоже уместно. Возможно, "холодная сталь" недостаточно выразительна; если бы текст был моим, я бы подумал над тем, чтобы прилагательное заменить на более функиональное, более семантически емкое. Но впечатление от этого стихотворения я получил самое целостное и неиспорченное. Эпиграф, кстати, также уместен, ибо задает некую правильную интонацию для понимания всего произведения.


АНДРЕЙ ИГОРЕВИЧ ТИХОМИРОВ "Провинция"
http://www.stihi.ru/2017/10/17/4547 номинатор Елена Ительсон

Здесь ночью спать умеют города,
И старики живут, не умирая.
К чему им смерть безносая, когда
Здесь сад шумит, как отголосок рая?

А если вдруг кого-то нет давно –
Для них зажгутся красные рябины
Над домом с вечной надписью «Кино»
И у музея, где молчат картины.

И там, где парк построился в кольцо,
Листва обнимет крыльями за плечи.
И отразится в облаке лицо
Того, с кем был и с кем так жаждал встречи.

Благословляю эти города,
Где можно жить, как дух, не умирая.
Где есть сады. И даже провода
Не в даль бегут, а тянутся до рая.

Произведение Андрея Игоревича Тихомирова оставляет у меня смешанное впечатление. Оно достаточно цельное, что и позволило ему войти в список моих финалистов. Оно имеет по крайней мере два семантических плана, что тоже хорошо. Оно написано в ровной стилистике, пусть и несколько чуждой мне. Возможно, я не вполне попадаю в его целевую аудиторию. Этот текст писался для тех, кто более меня абсорбирован в русле привычной поэзии, с привычными эпитетами, с привычными образными рядами... Но цельность его вытягивает, цельность и малый рост. Текст мал по объему и непретенциозен (в нем используется достаточно тщательно выдержанная стилистика), и потому он мной воспринимается как стилизация. А стилизациям можно многое простить. Не знаю точно, да и не хочу особенно задумываться – под кого это мог бы быть "закос"; возможно, под Кирсанова или Володина. Все эти "нехорошести": "безносая" смерть, "молчащие" картины, "обнимающая крыльями" листва, "зажигающиеся" рябины – это части ТОЙ, советской, ушедшей (или отошедшей) стилистики, и они создают определенное настроение, в духе шлягеров Раймонда Паулса, которые мне не нравились, но они были чертой времени, частью ТОЙ жизни. И то, что автор закольцевал сюжет, спаяв его этой райской направленностью, оказывается последним штрихом, достигающим эффекта, что стихотворение мною воспринимается как целое. Да, я вижу его минусы и недостатки, я их ощущаю, но все равно оно у меня играет.


ИНГА СТАШЕВСКА "Жертвоприношение"
http://www.stihi.ru/2018/01/01/1516 квота Юрия Семецкого за редактирование отборочного тура

Они все шли и река текла, трава шелестела "Барух ха-Шем",
И кто-то, шепотом: "Иншалла"... Cлужанки прятали малышей,
Седой привратник (нож в рукаве) , захлопывал дверь,
Проверял засов...

В клинике выключают свет ровно в десять часов.

Врач теребит на пальце кольцо, думает о Мари,
И накрывает палаты сон, переходящий в тревожный стон,
После – в сдавленный крик.

Приходит и говорит – не ори,
Зажимает ей грязной ладонью рот,
– Мириады миров у тебя внутри,
Тысячи лет, серебро костров.
Козочка, ты – бесценный сосуд,
Нести да не расплескать!
(Их было много, ханжей и сук,
Всех богомольных каст.)
И, захлебываясь слюной,
(Вдоль коридора кричат – врача!)
– Жидовской крови – разрешено
Пока что – восьмая часть.
И будет потомство твое – что грязь –
Рожать и рожать рабов.
В преддверии звонкого января
Грядет справедливый Бог!
Родишь царя к белоснежной зиме...

(Заклинило дверь, еще рывок –)

Ладони ищут острый предмет,
В кровь расцарапывают живот,
Врач второпях роняет шприц,
Санитар затягивает ремни –

В полях колосился капризный рис,
Они все шли и считали дни.
Туманы, тучи – за слоем слой,
В мутном небе хотя бы одна звезда!

Свивали четки цветной петлей,
И повторяли: "Не опоздать..."

Стихотворение Инги Сташевской заведомо сложное. Оно построено на разных уровнях, оно их смешивает, но в то же время изначально декларирует. Это античность смешанная с современностью. Это прорастание античности в современность. Это та ткань (обозначенная у Гурова), которая никогда не кончается. Это и преемственность, и беспощадность, и ненависть к никогда не исчезающей эксплуатации – и экономической, и сексуальной, и духовной, и даже классовой... Это неравнодушие – через понимание неизменяемости фактуры, неизменности структуры сущностей. В названии есть посказка, и это правильно – давать подсказки читателям, не превращать текст в ребус; ребусы и палиндромы мало общего имеют с поэзией. Самое молодое стихотворение оказывается самым запутанным. Восьмая часть еврейской крови – это понятно о чем. Но здесь ведь речь идет не о гоях и избранном народе, это о том, что должно случиться, о предсказаниях, которые, даже не понимая, нельзя изменить. Или все-таки можно?.. Вот тот вопрос, который кого угодно может свести с ума. Свобода действий (как следствие свободы воли) проявляющаяся в следовании незыблемому узору, которому невозможно не следовать, точнее, не следовать ему можно, но он все равно проявится – через тебя и твоих потомков. Мне даже не хочется разбирать и критиковать технические детали этого стихотворения; техника всегда вторична когда на сцену выходит интересная семантика. Дело техники – не мешать восприятию, и она здесь мне не мешает. Да, чуть не забыл сказать, что у Инги здесь избранный народ – это еще и проклятый народ, хотя где грань между избранностью и проклятием? Избранные для вивария животные – понимают ли, какую шутку сыграла с ними их избранность?.. Чего бы мне под этим стихотворением искренне хотелось – так это почитать комментарии, оставленные Михаилом Микаэлем... Ладно, размечтался я.

                ОТМЫВАЯ ЗОЛОТО ОТ ПОРОДЫ

Теперь, очень кратко, скажу – что мне понравилось в некоторых других текстах, у которых не хватило – либо цельности, либо еще чего-то – чтобы попасть в список моих финалистов. В них встречаются поразительные по выразительности фрагменты, которые откровенно замечательны, и если бы остальные части этих текстов были написаны на таком же уровне, мой список финалистов включал бы не пять позиций, и даже не десять. И я бы не смог даже их рассортировать по принципу лучше-хуже, поскольку они были бы чудесно хороши, а среди чудесного невозможно выискивать и различать градации. Еще раз напоминаю, что имен авторов – когда отбирал понравившиеся мне отрывки, чтобы показать их здесь – я не знал.


ПАВЕЛ ВЕЛИКЖАНИН "Ледяные батареи девяностых"
http://www.stihi.ru/2018/01/22/3331 отборочный тур для резидентов

Ледяные батареи девяностых.
За водой пройдя полгорода с бидоном,
Сколько вытащишь из памяти заноз ты,
Овдовевшая усталая мадонна?
……
Мы росли, а небо падало, алея.
Подставляй, ровесник, сбитые ладони!
Вряд ли ноша эта будет тяжелее,
Чем вода в замерзшем мамином бидоне.

Великолепные строфы Павла Великжанина – первая и последняя. Остальные – хуже; это гражданская лирика, и ее на нас было выплеснуто стооолько, и еще пол-столька, и чертверть-столька... С ней надо очень осторожным быть, очень-очень осторожным, иначе она, как ржавчина, пачкает все вокруг себя. С социально-острой лирикой и классики, как правило, ошибались, и мы все... Единственный выход – это пускать ее с краю, не делать центром произведения, но это сложно... Понимаете, что я хочу сказать: общечеловеческое всегда перевешивает, а революции приходят и уходят. Хотя экспрессию в этом тексте я очень хорошо понимаю.


ПОЛИНА ОРЫНЯНСКАЯ "Первобытное"
http://www.stihi.ru/2017/04/11/276 отборочный тур для резидентов

Забудь обо всём. Молчи и смотри — всего-то.
На воду в канавах, на веточки ивняка,
на снег у дороги... Под вечер, когда зевота
и по небу розово тянутся облака,

Какая отличная картинка у Полины получилась, не правда ли? У нее и дальше очень рельефно всё выходит, вот только смешанная стилистика мое восприятие подмяла, как и отсутствие выраженной идеи в финале. Собственно, она попробовала сделать финал отступающим, но он несколько срезался, остался на уровне ощущения, которое не успело возникнуть.


АННА ГЕРМАНОВА "Подорожная. Обездвижела, обезножела..."
http://www.stihi.ru/2018/01/19/1453 отборочный тур для резидентов

в нём овчинного неба занавес,
перечёркнутый снегом свет...
Ни к чему под ним не привязывайся —
ничего твоего здесь нет.

Еще одно хорошее стихотворение, которое срезалось из-за того, что осталось на слишком обобщенно-идиоматическом уровне. Мне здесь не хватило картинки, в которую можно было бы вжиться; текст слишком быстро переходит на уровень обобщений, и поэтому не может сыграть в полную силу, несмотря на убедительность центральной идеи.


ОЛЬГА ДОМРАЧЕВА "синее"
http://www.stihi.ru/2017/09/04/1917 отборочный тур для резидентов

в сине-синем лесу даже воздух синь.
в кроне птаха выводит: «фью-фью-синь-синь».
я не вижу её, но наверняка
она тоже си-ня-я.

Интересная фоника, вызывающая почти синестезийные ассоциации. Как я уже сказал на странице представления экспертов, это гештальтная поэзия, достаточно убедительная. Если говорить о гиперсуггестийной (психоделической) поэзии, то в ней к такому ближе всего трансфиксия, где читатель удерживается в совокупном поле неких образов, из которого ему сложно выбраться; у таких стихотворений нет выраженной динамики развития.


ЮРИЙ ЕВГЕНЬЕВИЧ ЕРМОЛЕНКО «Возвращение ветра»
http://www.stihi.ru/2016/03/13/6993 отборочный тур

Где бы я ни был – отыскиваю только тебя,
продлевая присутствие в теперешнем и минувшем свете,
в марокканской таверне над  теплым  перно, теребя
бахрому занавески,

Если бы это лирическое начало было началом лирического стихотворения, то я бы, вероятно, его дочитал с удовольствием. Но, к сожалению, это лишь начало саморефлексии, где автор пишет о себе, облекая в метафорику собственные чувства/мысли/желания/мироощущения, а такие вещи были давно и более убедительно проделаны в прозе, теми же Прустом и Камю. Экзистенциализм интересен лишь в разрезе других планов, когда же он выходит на передний план, он никнет, "утыкаясь волною в балтийское мелководье," – говоря словами автора.


НИКОЛАЙ ЧЕТВЕРГ «Наивное»
http://www.stihi.ru/2018/01/21/4058 отборочный тур

Заката померанцевый тюлень               

Первый же стих (строка) произведения Николая – это какой-то п*****! Это восторг нереальный. Говорю это совершенно без тени иронии. Но на этом нужно было и закончить. Ибо всё, что дальше, – плохо, никак не соответствуя изначально заявленному грандиозному ходу. Это одностишие, которое стоит лучших проб пера Иртеньева и Вишневского. Это символизм at its very best! Жаль, что равноценного продолжения к нему не состоялось.

ЮША ПИШУ «Руссоизм»
http://www.stihi.ru/2017/08/22/6579 отборочный тур

И, подобно Сократовым облакам
Быть пустым, выбирая обличье формы
Проповедовать всюду, что жизнь легка
Скоротечней блажи земные скорби

Здесь что-то интересное наклевывалось, но было потеряно в обилии общих мест. Приведенная мною строфа хороша, но остальные строфы – ощутимо хуже. И сама идея как-то сдувается, не приобретает тех размерностей и размеров, которых я от нее ожидал. Поэтому даже достаточно акцентный финал не спасает.


НИК ТУМАНОВ  "а в глазах у неё Калькутта"
http://www.stihi.ru/2017/04/11/90 номинатор Валерий Поланд

просыпаешься…
пахнет домом,
пирогами, весенним дымом.
в этом мире, давно знакомом,
ни войны, ни мостов до Крыма.
только мама и только утро,
что само по себе – награда,
а в глазах у неё – Калькутта,
с терпким привкусом Ленинграда.

Вторая половина текста выглядит очень изрядно. Отвлекаясь от спорной необходимости присутствия в ней Калькутты. Она осязательна, она кинестетична, даже ностальгична. Она просто дивно хороша. Но первая половина для меня испортила впечатление. Она слишком рефлексивна, слишком предсказуема, слишком эгоцентрична. Она пестрит расхожими штампами. Она претенциозна наконец. Убрать бы ее вовсе... Но я не автор, а потому не могу вольно обращаться с текстом, и вынужден рассматривать его во всей полноте... Даже если эта полнота ему (тексту, а не автору) не идёт.


ОЛЕГ ГОРШКОВ "Стансы к августу"
http://www.stihi.ru/2015/08/12/1713 номинатор международный поэтический клуб "Рифма"

И августу по темным руслам трав
вот так же течь и становиться гуще,
пока он имя, запахи и сущность

Еще одно стихотворение-гештальт, стихотворение-ощущение. Когда я увидел имя автора, я припомнил, что мог когда-то этот текст читать, – возможно, на одном из сетевых ресурсов. Или просто нечто похожее у Олега. Беда здесь в том, что этот текст у меня распадается на отрывки, на отдельные фрагменты, – это не отдельное растение, вдоль которого можно скользить, а букет, и при переходе от растения к растению – как-то запутываешься в их листьях, соцветиях и усиках, переставая понимать – куда и зачем перемещаешься; остается лишь общее ощущение, но и оно фрагментарно. Возможно, это авторская эстетика такова, возможно, мироощущение, но мне чего-то более явно выраженного в нем не хватило.


АННА ДЭ "после нас"
http://www.stihi.ru/2018/01/25/7422 квота ГР за редактирование отборочного тура

выходец из тамошних крестьян,
смотрит ослепительно и грустно
в чашу среднерусского житья
в трещинах развилистого русла.

как деревья весело горят!
отдают последние рубахи,

Хороший, сюжетный текст, многообещающий. Но в конце меня огорчило именно то, что он обещал больше, чем смог в конце дать. Финал какой-то совсем утлый, сдувшийся. Это даже не полноценные предложения, а безглагольные. Не знаю – стоило ли совмещать финальную нитевидность сюжета с такой же нитевидностью формы. Для меня она не сыграла. И это жаль, поскольку идея здесь не пешеходная. Ошибками, возможно, стало также наличие расхожих мест и фразеологизмов, некая затянутость развития, которая была бы к месту в замедленной экспрессии (существует такой специфический вид суггестивной поэзии), но у Анны это – вовсе не замедленная экспрессия. Кроме того, обилие перескоков семантического плана мешает мне оставаться внутри произведения.


ЛЮСЯ ПИКАЛОВА "ударные гласные"
http://www.stihi.ru/2017/12/13/6176 квота ГР за редактирование отборочного тура

Я смотрю завороженно: срываются с губ
и плавно плывут, заполняя спальню,
курсируют мимо окон
зависают у труб
вокруг меня образуют кокон

Приятная здесь метафорика в начале, очень зрительная. И идея, в принципе, достаточно интересная. Слова обрастают тканями, приобретают значимость, начинают жить собственной жизнью. А какие слова – зависит только от говорящих. Это не такая примитивная посылка, как некоторым может показаться. Дело в том, что люди по-разному к словам относятся. Кто-то легко, а кто-то – намного серьезнее. И это становится причиной для невозможности совместной жизни. Стоят ли слова столь многого?.. Но с подачей автор мог бы быть аккуратней; у меня текст стал как-то дробиться и рассыпаться: из-за присутствия обращений с неявной императивной интонацией, из-за слишком быстрого ухода от метафоричности – который, по моим ощущениям, должен был состояться в самом конце... Привлечение каких-то чисто фонетических и написательных моментов мне тоже не показалось органичным.


СВЕТЛАНА ТИМАШЕВА "Заплачет вьюга"
http://www.stihi.ru/2016/10/16/10829 квота ГР за редактирование отборочного тура

А напрямую, что ни говори,
бежать рисково.
Здесь задремавших рек ультрамарин
опять раскован.
……
Сбежит в потёмки (это не абсурд)
среда газелью,
и неба опрокинутый сосуд
накроет землю.

Еще один текст, который немного "не добежал", по моим ощущениям, хотя поклёвка была очень многообещающей. В чем его беда? Мне кажется, в подспудной направленности в сторону сценической поэзии: все эти девушки, читающие экспрессию со сцены – на головы таким же девочкам, или другим девочкам, или давно не девочкам... Такие стихи (я о девочках) пронизаны замедленной экспрессией, рефлексией, нередко самоиронией (однако, не слишком высокой пробы), экспансивностью, военизированным феминизмом, а также ПМС-синдромами всех родов войск. Наверное, это прозвучало так, как будто я всё это осуждаю. Нет, вовсе нет. Это имеет место под солнцем, это имеет поклонников и сторонников, просто мне это скучно. А вот в тексте у Светланы я увидел намного более интересные вещи, но они затерялись среди ненужных штампов: "перрона, обнимающего Вечность", "души, взвывающей в конуре больного тела", и т.п. Штампы МОЖНО использовать, но осторожно и взвешенно; это тот случай, когда недосолить лучше, чем пересолить.


АЛЁНА АСЕНЧИК "Лиргерой"
http://www.stihi.ru/2016/06/06/429 номинатор Вадим Забабашкин

Ты делай со мной что хочется, –  говорит он. –
Влюбляйся, ласкай, прощайся, сживай со свету:

Ах, если бы этот текст остался любовной лирикой, а стал не закосом под лирику философскую! Сколько бы он приобрел, ничего при этом не потеряв!


АНИК-АНИК "Про воздушные шарики"
http://www.stihi.ru/2017/03/02/10060 номинатор Анна Арканина

Казалось бы – умная стала, большая,
Серьёзная, взрослая, самодоста...

А вот это как раз она, любовная лирика. Начало здесь хорошее, и финал тоже. Но в середине конь повалялся. Сложно сказать – почему именно это случилось, и что в этом стихотворении не так. Вроде бы, схема правильная, автор никуда от нее не отклонился. Но. Оно как шоколадное мороженое: всё хорошо, только шоколада слишком много. Чего-то еще хотелось бы, чего-то – к шоколаду не относящегося. Какой-то второй план разглядеть, что ли. Какoе-нибудь случайно залетевшее в этот сосуд с шоколадом перышко сойки случайно найти, с умопомрачительно голубыми полосками. Чтобы оттенить шоколадную сагу. И вызвать у читателя небольшой диссонанс, после которого он сможет острее почувствовать шоколадность основного блюда... 


ВНУТРЕННИЙ ПЕЙЗАЖ "гласное согласное"
http://www.stihi.ru/2017/09/07/5875 номинатор Анна Арканина

я и забыла, что это бывает так, как это бывает – так,
как это снова и снова со смертными происходит:
сила и слабость, сила и немота, слабость и немота –
облачко слова, бабочка слова, бесплотное в рамках плоти –

выдох, здравствуй или прощай – разницы в общем нет,
что же тогда трогает сердце так, что
сила и слабость во мне, смертное это во мне
звучит во весь голос, а ничего не значит,

Это экспрессия, конечно. Экспрессии – это хорошо. Может быть, я их слишком много подобных (самоподобных?) видел/читал/пролистывал? Есть целые популяции авторов – и на этом сайте, и на других, которые пишут или пытаются писать экспрессии, – в основном любовные, конечно. Любовная лирика – это наше всё. Яшка Казанова, Вера Полозкова, масса других популярных имён. Но была же когда-то Ёлка, – ее стихи до сих пор висят где-то на Стихире; вот ее экспрессии я могу читать. Ёлка – это другое. Елена Бондаренко – это другое. В их экспрессиях нет истеричности, в них нарочитости и показной взбалмошности нет. Зато есть удивительные задние планы, и какие! А была еще и Аргентум, кстати сказать, тоже с экспрессиями. Так что – есть отличные примеры того, как женские экспрессии пишутся. Но нехороших примеров, конечно, в сотни раз больше.

                ЭПИЛОГ

Вот и пришла пора нам попрощаться. Я сейчас на сайтах появляюсь редко, и вряд ли это скоро переменится. Но мне бы хотелось в заключение вот что сказать тем, для кого состояние современной русскоязычной литературы не является пустым звуком (прошу прощения за выспренность тона): я с удовольствием выслушаю ваши идеи (если у вас таковые имеются) и, если они созвучны моим собственным, возможно, даже поучаствую в ваших проектах. Как видите, меня профессиональная деформация, столь характерная не только для литературных бонз и функционеров, но и для "корифеев пера", почти не коснулась, а потому – я и сегодня готов к сотрудничеству с теми, кто разделяет, хотя бы отчасти, мои убеждения. А много ли, скажите, можно найти в этой жизни столь же увлекательного, как воплощение собственных идей?.. 

Вдохновения вам и благодати.
ЧГ