Нежеланный ребенок

     "Мама, мамочка!" - Господи, какая же это радость услышать от своего ребенка такие первые слова! Сразу осознаешь свою значимость в его судьбе, ответственность за его жизнь и здоровье. И я не понимаю, как могут быть в этом мире дети, которых называют "нежеланные" или "отказники." Мне вспоминаются случаи, описанные в газетах, фильмы о таких детях и бездушных матерях - кукушках. И становится страшно от мысли, в каком обществе будут жить новые поколения? Случай, о котором я хочу вам рассказать, произошел во времена моей молодости. Будучи студентками, мы девушки мечтали выйти замуж, иметь семью, детей, хорошего мужа, и, в принципе, современные девушки ничем от нас прежних не отличаются - они тоже мечтают об этом же.
     В нашей группе училась девушка Люся. Она была старше нас на год, встречалась со многими парнями чуть ли не по расписанию, жизнь ее проходила весело и без проблем, а может, она не задумывалась о них, об этих проблемах, но, в конце концов, они появились: "Как бы веревочке не виться, а конец будет."
     В свои девятнадцать лет она забеременела, пыталась сама освободиться от нежелательной беременности, но у нее это не получилось, и Люся родила сына. Лучшего имени придумать не могла, как назвать его Васькой. А мы, ее сокурсницы, больше самой мамы радовались появлению этого чуда! Мы умилялись ребенком, от которого Люся хотела отказаться. Сколько нам стоило сил, чтобы убедить ее этого не делать, и решили помогать ей, чем можем...даже поочередное дежурство установили в ее маленькой комнате на подселении, чтобы (не дай Бог!) она не бросила учебу или еще хуже - не сдала ребенка в приют.
     По всем медицинским показаниям ребенок рос здоровеньким, казалось бы, только радоваться надо этому, но мы не видели радости в глазах Люси, и более того, в них сквозило равнодушие и ненависть. Ее все раздражало: от вида ребенка и его плача до потери времени, отведенному ему. И ребенок рос, как полынь-трава, не чувствуя материнской ласки и внимания. Мы ее спрашивали: "Люська, тебе не жалко своего ребенка? Ты ведь с ним не разговариваешь и не играешь." На что она либо отмалчивалась, либо насупившись, отвечала: "Он мне не нужен! Я его не люблю!"
     Доходило до того, что за каждую невинную детскую шалость, она физически наказывала Васю, на долгое время ставила его на колени в угол, наказывала просто за то, что он плачет, не разбираясь, что заставляет его это делать. И только при появлении одного из нас ребенок расслаблялся и не слазил с наших рук. Нам хотелось саму ее посадить в шкуру этого ребенка.
     Василий просто ее боялся, и по выражению лица матери определял ее настроение, старался спрятаться от ее глаз. Люся практически с ним не разговаривала, не занималась, надеясь на то, что ему хватает и с нами общения. Но ведь этого мало для ребенка, поэтому у Василия наблюдалась задержка психического и речевого развития. Ему катастрофически не хватало ласки и материнского участия: накормлен и ладно.
     Если бы ни один случай в их жизни, возможно, Василий был бы потерянным человеком для общества, да и в Люсе бы не проснулась материнская любовь. Как-то она сильно простыла, у нее поднялась высокая температура, и надо было вызывать скорую помощь. Она встала позвонить по телефону, но от жара и слабости голова закружилась, и Люся упала, ударившись головой о пол. Сколько она так пролежала, она не помнит, но пришла в себя от того, что кто-то теребил ее за волосы и сквозь громкий плач слышалось: "Мамочка, мамочка, вставай!" Это был Васька - нежеланный ее ребенок. Она попыталась что-то сказать ему, но из больного горла вырывалось только одно сипение. Тогда Вася побежал на кухню и принес ей стакан воды: "На, мамочка, любимая, попей воды." (И, как потом она рассказывала, Васины слова и стакан воды, который он принес, перевернули все в ее душе.)
И она горько заплакала, обняв своего сына, а он гладил ее по голове и говорил: "Не плачь, мамочка, родная, не плачь, я тебя люблю." Она до сих пор не может без слез это вспоминать. Ведь в самую трудную для нее минуту на помощь к ней пришел никто иной, как родной сын, ее кровинка, которого она незаслуженно обижала.
     Ей вдруг стало мучительно жалко того упущенного времени, которое она могла бы проводить с Василием, того времени, которого уже не вернешь, а как ей хотелось бы его вернуть! Свою вину перед сыном она чувствует и до сих пор. И до сих пор удивляется, откуда у пятилетнего ребенка, который не знал материнской любви, оказались добрые чувства к матери? Мы тоже в свою очередь были удивлены. А может быть наше участие в жизни Василия и Люси не прошло даром? И мы поспособствовали сохранению его доброй души?
     Теперь Василий самый любимый и родной человек для Люси. Для нее он стал главной надеждой и опорой в жизни. А совесть за вину перед сыном ее постоянно мучает, и никуда от нее не деться.