Скит

***


Мечты о ските дух бодрили
очарованием своим.
За скитом босыми ходили
в тайгу, в пустыню... Ни один

не возвращался в грохот мира,
в шальную круговерть времён,
машин с чихающим кадилом
и смогом с четырёх сторон.

Мечтой, заботами окутан:
работа – дом – работа – дом…
И не заметил, как отстукан
твой юбилей. А за окном

менялись в праздничном наряде
весна и осень. Вновь весна!
Грачи расселись на ограде,
земля стряхнула снег со сна.

И благозвучный отголосок
запел соловушкой в груди.
И я отчаянно отбросил
тулуп и варежки: «Иди,

иди ко мне, моё светило!
согрей и удаль, и озноб,
чтоб жаром душу ослепило,
и загорел упрямый лоб.

И от тепла умрут мечтанья
холодных дум. И я очнусь,
открыто к людям повернусь
и оглашу свои терзанья,
как ком, щемящий в глубине,
меня державшие на дне».

О, скит! Как часто улетаю
к тебе в тайгу, где лунный свет
сквозь крону редко проникает,
где нет волнующих побед,

где сыт духовно, и мираж
материальных благ рассеян,
где меч – обычный карандаш.
И вот, стихами путь усеян,

и шелестят мои листы
с листвой могучего простора.
И мои давние мечты
сбылись: я музою прикован

и вдохновляю плоть свою,
и объясняю мирозданье
одним понятием: «Люблю!»
Люблю стихи, очарованье,

свободу мыслей и пургу,
когда не видно на снегу
других дорог. Но ты силён,
бредёшь единственным путём

туда, где виден твой кумир –
мечтой обворожённый мир.
Тогда лишь путь имеет цель,
тогда поющая свирель

наполнит музыкой дыханье,
цветы распустят лепестки,
и долгожданное свиданье
сотрёт вчерашние мечты.

Мой скит! Я ждал тебя полжизни.
Бывало, плакал в тишине,
и эти маленькие брызги
блестели, как морозный снег,

но блеск их не был виден глазу.
Все мимо шли бегом, бегом…
И я черствел стократно сразу,
пока не разразился гром.

Очнулся я: сполохи света
на части рвали мир и тьму,
ревело небо до рассвета,
усугубляя кутерьму.

И я прозрел! Мой скит маячил,
как величавая звезда.
Как платье сбросил тяжесть дачи,
мещанский быт ещё впридачу…
Прости, господь! Пройдут года,

воронки ран дожди размоют,
распашут, разведут сады –
тогда нащупаю рукою
морщин глубокие следы,

но будет поздно. Онемеет
перо, рассудок, кровь и плоть.
А жизнь наказывать умеет:
давить, расстреливать, пороть.


1986